И вот Дучесс шла по улице, и казалось, что ей в высшей степени наплевать на то, что все встречные женщины молча выкатывали на неё глаза и мычали в ответ на вежливое приветствие нечто весьма неопределённое, или на то, что все особи мужского пола, независимо от возраста, не отрывали от неё взгляда, но при том вообще не отвечали на её вежливое к ним обращение.

«Болтают про меня всякое, — тоскливо прошептала про себя Дучесс. — Боже, и как им не надоедает это суесловие! Что бы они без меня делали? Скончались бы от скуки!»

Эта мысль ей настолько понравилась и показалась настолько симпатичной, что она остановилась и от всей души, хотя и тихонько, рассмеялась. На этот смех обратила внимание девочка, шествовавшая, уцепившись за отцовские хлопчатые брюки, по противоположной стороне улицы, и у девочки от страха и восторга перехватило дыхание.

Дучесс заметила её испуг и грозно насупила чёрные брови, но тут же овладела собой, придала лицу мягкое выражение и, широко улыбаясь, зашагала дальше.

Так она добралась до отеля. Почти поднявшись по лестнице, она остановилась на ступеньке и внимательно осмотрела террасу. И никто из примерно полудюжины рассевшихся на ней людей не осмелился посмотреть ей в глаза.

Дучесс шагнула и вошла сквозь крашеную дверь в тёмную, душную комнату, служившую в отеле холлом. Но и тут не было разгорячённых и возбуждённых женщин с револьверами на бёдрах, готовых в любой момент броситься на неё.

Дучесс пробежала взглядом по постояльцам, и глаза её при этом таинственно сверкнули.

Потом она остановилась на террасе, скрутила сигарету, зажгла её и, выпустив облако дыма, спустилась с лестницы на тротуар и продолжила путь.

Всё было гораздо хуже, нежели предполагала Дучесс. Она наивно думала, что годы, проведённые в тюрьме, сделают её в глазах сограждан честным человеком. Но во время прогулки по городу она поняла, что общество, водворяя преступницу в тюрьму, вовсе не требует от неё раскаяния и перерождения, а просто ставит на ней несмываемое клеймо изгоя, которое всю жизнь будет отличать её от массы законопослушных граждан. Правда, своим появлением она произвела невиданную сенсацию. Ещё бы, обратить в бегство врагов, не позволив им совершить даже угрожающего жеста в свою сторону! Но это ещё не победа над врагом.

Она остановилась перед кузницей, которую держала Барбара Спрингер, и вошла в двери. В помещении моментально наступило непонятное смятение. С противоположной стороны кузни распахнулась дверь, и какая-то фигура, скрытая дымом горна, растаяла, словно тень. Трое подручных Барбары замерли с инструментом в руках, явно чего-то выжидая и с любопытством рассматривая пришельца.

— Барбара здесь? — коротко спросила Дучесс.

Ответа не последовало; ничего, кроме выпученных глаз, торжественно уставившихся на неё; никто из них даже рта не раскрыл. Если до такого приёма дошло, значит, дела обстоят совсем плохо. И Дучесс опять отправилась вдоль по улице с кривой ухмылкой на губах и с глубокой раной в душе. Все они отвернулись от неё, все как один, и можно себе представить, что произошло бы, если бы взглядом можно было убивать…

Она шла без оглядки вперёд, куда её несли ноги, пока неожиданно, без каких-либо причин, не остановилась как вкопанная. Бессознательно, сама того не желая, она свернула с Главной улицы, вступила в один из переулков и оказалась перед домом, где обитало семейство Мэррей. Мистер Диккин перед ней замер с лейкой в руках, склонившись над своим цветочным горшком, искоса поглядывая на неё и со страхом ожидая, что выкинет эта бандитка.

В окне кухни так же испуганно замер и мистео Сэт Мэрфи. Что делать? Неужели отступить, после того как протопала по всей Главной улице? Она повернулась к жилищу Мэрреев, поднялась по ступенькам и решительно постучала в двери.

— Это ты, Барбара? — крикнула Линда.

Она не ответила. Послышались скорые шаги.

Двери резко отворились, и она оказалась перед женщиной, широко улыбающейся любимому человеку. Как только она разобралась, кто стоит перед ней, улыбка моментально исчезла с её лица. Она попробовала было захлопнуть дверь перед носом у Дучесс, но в последний момент передумала и подняла к ней испуганное, побледневшее лицо.

Дучесс, снимая сомбреро с широченными полями, с интересом изучала это лицо. Не важно, насколько изменилась она сама; главное, что лицо женщины изменилось ещё больше. Или она впервые рассмотрела её как следует? В старые добрые времена она как-то не замечала, что глазки её посажены слишком близко, что лобик у девушки узковат, что губы у неё просто толстые. В самом деле, цветы первой молодости могут облететь полностью всего за три года! Она была всё та же, но одновременно и совсем иная. Это была Линда, но в сердце её, в самых сокровенных уголках души ничего даже не дрогнуло при её виде. Она стояла спокойно, она тоже не бросалась ей на шею. Дучесс показалось — она сорвала розу, поднесла её к губам и… не ощутила аромата!

— Ты… ты… ты… пришла посмотреть на меня? — наконец выдавила из себя Линда.

— Если только ты теперь не очень занята, — промолвила Дучесс и широко улыбнулась.

Линда настежь распахнула дверь. Теперь она пришла в себя:

— Так ты войдёшь, Джована?

Линда была единственным существом в горах, которое обращалось к ней по имени. Ей понравилось, как она произнесла это.

— Я, Линда, предполагаю остаться здесь, в городе, — произнесла она. — Вот и забежала к тебе, чтобы передать кое-что.

— Что, от кого?

— Да от себя самой. Хочу сказать тебе: пусть Барбара меня не пугается. Я зашла в кузницу, чтобы сказать ей об этом, но не нашла её там. Похоже, у неё срочно возникли дела где-то в другом месте.

Несмотря на искренность тона, которым Дучесс произносилла эти слова, какая-то ядовитая, саркастическая нотка вкралась в её голос, и Линда покраснела до ушей.

— Барбара ни разу не говорила мне, что боится тебя…

— Значит, теперь у неё есть, что скрывать от тебя! — усмехнулась Дучесс; она заметила, как Линда передёрнулась от её злой иронии. — Ну и, главное, я зашла пожелать вам — тебе и Барбаре — счастья в семейной жизни.

Она протянула ей руку. В ответ Линда нерешительно вытянула свою ладошку.

Коснувшись её пальцами, Дучесс ощутила лёгкий трепет и потому тут же выпустила руку Линды на волю.

— Ох, Джована, — произнесла она совсем тихо. — Прошло так много времени, а люди такое рассказывали…

— Конечно, — произнесла Дучесс, — ты же не могла ждать вечно.

— А потом, мы были такие молодые… — добавила Линда; в её голосе явно назревало рыдание.

— Теперь мы подросли, Линда, — ответила Дучесс, — и теперь нам стало понятно, что мы были за люди.

— Да, я всё понимаю, — почти простонала девушка.

Подумать только, ни следа радости не было в её голосе, она показалась Дучесс даже чересчур угрюмой. Во всяком случае, у неё сложилось такое впечатление. Она сделала шаг назад и оказалась на террасе.

— Прощай, Линда!

— Прощай, Джована!

И опять зашагала по улице, но уже в противоположном направлении. Отойдя подальше, она обернулась, вежливо сняла сомбреро и взмахнула им на прощание. Может быть, присутствие большого количества мужчин, бдительно замерших во двориках и у окон, заставило его повторить прощальный жест? И может быть, только ради них она так широко улыбнулась, хотя акт торжественного прощания был уже завершён?

========== 5. Выросла преступницей ==========

Так и шагала она по улице, полностью разобравшись наконец в своих делах.

Освободившись от Линды, она чуть ли не физически ощутила, будто верный скакун вырвался из вязкого песка и вынес её на хорошо укатанную дорогу. Освобождение от Линды вывело её из иссушающей пустыни в зелёную, продуваемую свежими ветрами долину. Тяжёлый сон кончился, она проснулась.

Да, если бы истина открылась ей всё те же самые три года назад, насколько радостней был бы для неё каторжный труд за решёткой!

Ну а что касается Барбары Спрингер, то пусть она наслаждается семейной жизнью!