– Правда, что она виновата? – с сомнением в голосе спросил юноша.

– Если волхвы так говорят, значит, они знают. Эта бабка Додола заколдовала все наши посевы, гречиху, овёс, пшеницу, рожь, напустила прошлым летом злые дожди, и осенью заставила всю скотину заболеть и подохнуть половину, – важно сказал стреблянин, – кривичи тоже считают, что это кто-то их стреблянских женщин виноват. Князь Стовов сказал, что видел сон, где его предки указывали на Додолу. Те семьи, чьи роженицы умерли от того, что она им неправильно помогла при родах, тоже требуют её смерти, считая, что это её колдовство.

– Говорят, что есть страны, где принято вместо кровной мести платить выкуп, – осторожно спросил Пордя, – вроде, Стовов хочет тоже так сделать, чтобы народ попусту не изводился.

– Да уж сделал, теперь только он хочет решать, убивать обидчика, или нет. Вот раньше у стреблян голядских была своя древняя правда: если убил – ответь кровью, и будет обидчику мстить вся семья, пока месть не свершиться. И время значения не имеет. А теперь можно откупиться коровой. А за убийство раба вообще курицей. Это неправильно. Раньше вокруг рек Нерли и Москвы не было такого, чтоб не украсть невесту перед свадьбой. А теперь? Пришёл немощный, старый, принёс мех и горсть серебра отцу, и всё, забирай суженую. Тьфу, противно… – сказал старик, – курганы над могилой насыпают только, а раньше всем насыпали общиной, и головой на север кладут, а не на восток как Змея велела. Особенно мокшадь надоела со своими поучениями, как надо предков слушать…

– А ты-то сам как жену брал? – снова спросил юноша, облизнул потрескавшиеся губы и приготовился слушать длинный рассказ.

– Пришёл и взял, когда она согласилась, прутья давай, – сердито буркнул старик, – я её выкрал из самого Полоцка. Не то, что ныне. Нынче князь своего кровного сына к лютым врагам посылал в самое логово, да ещё в провожатые ему дал мурмона-душегуба Ньёра. Сгинь нечисть иноземная – шивда, вимзла, якутилима ми!

Произнеся таинственно стреблянский заговор от нечистой силы, старик плюнул три раза перед собой и поклонился в сторону ярко раскрашенной деревянной фигуры Ярилы, вкопанной посреди двора.

– Князь Стовов и его кривичи настоящие враги нам, не знаю, почему вождь Оря Стреблянин позволил ему поселиться на наших самых бойких местах, охотничьих и торговых, пожечь бы всех, – старик недобро оглянулся на дружинников, гоняющих коня, – пусть князь уходит, как один раз уже ходил на куликовые поля с бурундеями, когда все кони полегли на от какой-то заразы. Теперь злой ходит, опять куда-то собрался славу добывать, лучше бы литву отогнал, чтоб он подох…

– Говорят, он хочет, чтоб у него, как у царей востока и запада было постоянное войско из дружинников, и что он на запад, по янтарному морю пойдёт, – мечтательно сказал Пордя, поворачивая лицо туда, где над лесом медленно таяла последняя полоска уходящей ночи, – я бы пошёл с ними, клянусь Матерью Рысью и Змеёй.

– Да, он уж объявил, что теперь дружина у него будет постоянно, а все будут её кормить… – старик плюнул под ноги, – а ты, если такой прыткий, иди, попроси Орю Стреблянина взять тебя в поход, там шею-то себе и сломаешь!

– Пойду к Оре, попрошу, чтобы он взял меня в поход Стовова на запад…

– Тьфу на тебя… – старик хотел сказать ещё что-то, и уже открыл рот, но его опередил лучник-стреблянин с надвратной башни, крикнувший громко:

– Вижу конный отряд на берегу! На щитах змеиное солнце бурундеев. Это воевода Кудин! Будите князя!

Из длинной избы, наполовину засыпанной землёй, появились несколько княжеских дружинников. Всклокоченные, помятые ото сна, в одних рубахах и портах, в не зашнурованных поржнях на босу ногу, они подошли к воротинам и сбросили на землю бревно, скрепляющее створки. Затем они растащили створки в стороны. По двору пробежали две черноволосые и смуглолицые рабыни в войлочных накидках поверх рубах, и в вышитых понизу юбках. Из их кадок расплескалось белоснежное молоко, вслед им где-то завздыхали, замычали коровы. Чавкая по грязи, промчались с визгом поросята. Их преследовал мальчик с хворостиной.

– Вот я вас сейчас! – строго кричал он.

Из дверей изб-землянок начали появились наспех одетые, встревоженные мужчины в простых домашних свитах, портах и встревоженные женщины. Не то, чтобы стребляне боялись гостей, но всё могло произойти. От шума и гомона множества голосов всполошились под навесами куры, гуси, загавкали собаки, захрапели у коновязей лошади.

– Собираются душегубы со всех краёв Тёмной земли в Стовград, – сказал старик и поднялся на ноги, – а раньше селение Стоход было стреблянское, и жило вокруг него множество семей вдоль реки, и называлось всё это Стоха.

Он кинул начатую корзину себе под ноги, потянул мальчика за рукав, сказав:

– Пойдём, схоронимся от лиха. Бурундеи скакали всю ночь, на своих диких конях, злые, небось, как собаки, начнут ещё плетями бить ни за что, будто мы рабы их…

Юноша с неохотой послушался. Перед тем, как скрыться в затхлом зеве землянки, откуда поднимался удушливый дым очага, он оглянулся и с восхищением сказал:

– Князь!

Под дощатым навесом, стоящим на грубых резных столбах крыльца большого княжеского дома, появился немолодой, тучный человек в богатом облачении. Быстрые серые глаза его внимательно смотрели из-под нависших бровей, извилистые складки по щекам до густых усов и бороды, придавали лицу усталое выражение. Дорогой пурпурный плащ, тканый золотой нитью, свободно спадал с широких плеч, открывая на груди вышитый стоячий ворот свиты, льняной рубахи с красными орнаментами на рукавах, вперемешку с золотой нитью. Пояс его, расшитый стеклянным бисером, камнями и золотом, ослепительно сверкал на солнце.

Князь опёрся плечом об один из столбов. Оглядел город, капище, сооружаемый костёр, дымку над рекой за стенами, стоящие там под навесами около ледяного зеркала лодии и лодки в окружении кадок с дёгтем, комков пакли и досок для ремонта, вгляделся в приближающийся конный отряд. Следом за князем из дома на крыльцо вышли несколько дружинников. Все они имели вид свирепый, на всех были золотые кольца, браслеты и цепи, словно они тоже были князьями. Трудно было себе представить, что кроме охоты, так похожей на войну, они, как все кривичи, ещё и пахали землю и обмолачивали зерно. Их плащи, кожухи и штанины были расшиты разными узорами, камнями самоцветными. Сапоги были натёрты жиром до глянца, а шапки, рукава и воротники украшены мехом куниц и белок. Они степенно сошли со скрипучего крыльца и выстроились возле него полукругом. Из большой соседней избы вышли два десятка молодых воинов младшей дружины. Золота на них было меньше, но оружия в руках больше. Топорки, копья и луки были у них наготове, хотя и не выставлялись сильно на показ. Княжеская челядь-рабы, кухарки, пекари, конюхи, кузнецы, плотники, водоносы, кто вышел, кто выглядывал из дверей домов. Стребляне стояли кучками у своих землянок, общественных скотных и птичьих сараев, без особой радости наблюдали за тем, как сторожа на башне перекрикивались с кем-то, поднимающимся в гору к княжескому городу Стовграду.

В проёме надвратной башни из туманного пространства появились острия копий со змеиными языками-флажками, затем яйцеобразные железные шапки, утыканные по ободу клыками хищников, потом заросшие бородами лица. На бурундеях, под плащами, были кожаные панцири поверх свит, как у степняков, усиленные железными бляхами. Лошади были не большими, но откормленными и резвыми. В руках знаменосца трепетал красный стяг на поперечной перекладине с изображением трёхглазого оскаленного солнца с лучами-змеями.

– Смотри, князь, на них железа мало, больше кожа! – сказал Стовову дружинник с рябым лицом, – а мы в кольчугах сгибаемся от тяжести, и у всех кони, а у нас лодки!

– Ты чего тут, Полукорм, тебе велено идти к лодям на реке и гнать народ работать, да следить, как конопатят щели! – не оборачиваясь, сказал хрипло князь, – живо туда, а то, вместо похода, будем где-нибудь на море починкой заниматься. Если что не так делают, ты этих стреблян плетью бей!