И вновь он пошел против закона, забрав всех обитателей «Лавра» в свою квартиру. Придется очень постараться, чтобы скрыть и покрыть их, но это в будущем. А пока он тушит окурок о пепельницу и поворачивается к Риперу, шокированному от услышанного. Такой истории он явно не ожидал, что совсем неудивительно.

— Извиняюсь за то, что упрекнул тебя в том, чего сам не знал. — Как-то виновато произнес агент ФСБ. Его, в общем-то, не за что винить. Его можно понять, ведь слухи и правда имеют огромную силу.

— Не стоит. Ты и не мог знать истины. — Отрезал тот.

Рипер не мог и подумать, что этот грубоватый и всегда излишне серьезный мужчина, кошмар всех преступников, пережил столько всего. Ему и в голову не могло прийти такое. Но что есть — то есть. А ведь за маской хладнокровного детектива скрывается весьма глубокий человек, чьи мотивы и поступки оправданы. И самое главное — этот человек все еще остается Человеком с большой буквы, заботящемся о своем младшем брате и об Эрроре. А заодно и о важных для этих двоих людях. Удивительно. Он определенно достоин уважения.

— Как рука? — Спросил Рипер, показывая на забинтованную руку детектива, который, в свою очередь, повертел кистью и, закрыв глаза, выдохнул.

— Нормально. Твоя жена хороша в оказании медицинской помощи, вытащила все осколки и обработала раны, даже в больницу обращаться не надо. — Вероятно, рука все же побаливала, ведь Найтмер, попробовав распрямить ладонь, как-то нахмурился. Брюнет, заметив это, лишь улыбнулся.

— Ты сильно не верти, а то раны откроются. — Махнув рукой, детектив развернулся и направился к балконной двери, за ним последовал и Рипер.

Стоя на балконе эти двое изрядно промерзли, из-за чего уснули сразу, как только попали в теплые объятия согретых постелей. Риперу даже повезло больше, ведь его ждали еще более теплые объятия, которые подарила ему Гено, когда тот вернулся в спальню. Найтмер же, расположившись рядом с братом, довольствовался частично прогретым диваном и умиротворением на лице Дрима, которое грело изнутри.

***

Когда первые лучи солнца озарили застывший в морозной пелене город, а по спине волной пробежали мурашки, художник, немного поежившись, все-таки открыл свои небесно-солнечные глаза. Единственным источником тепла, пожалуй, был брюнет под боком. В остальном же царствовал холод. Даже казалось, будто в комнате дует ветер, ведь руки и ноги ужасно морозило. Ночью они уснули на не расправленной кровати, ничем не укрывшись. Эррор буквально вжимался в Инка, пытаясь собрать от него столько тепла, сколько вообще было возможно. Этот холод бодрил, освежал разум, но, в то же время, рождал в белесой голове желание зарыться с брюнетом под плотное одеяло и греться, греться, греться. До тех пор, пока не пройдет это неприятное ощущение некой обледенелости на конечностях.

И, наверное, Инк зарылся бы в это одеяло, если бы вид спящего Эррора не был таким завораживающим. Расслабленное, нисколько не напряженное лицо, черные пряди, небрежно, но так мило спадающие на закрытые глаза, медленно вздымающаяся грудь, равномерное дыхание, немного побледневшая во сне кожа, слегка приоткрытые губы, выдыхающие теплый воздух. Обворожительно. Совсем не хотелось вырывать брюнета из этого состояния, нарушая столь чарующую картину. Но понимание, что он тоже мерзнет, заставило художника подняться с постели и укрыть свою пассию краем согретого одеяла, ранее вжимаемого в кровать телом белесого.

Еще немного полюбовавшись сладко посапывающим программистом, Инк обратил внимание на дверной проем, в котором стоял блондин, мягко улыбаясь.

— Давно ты здесь? — Шепотом спросил художник, всматриваясь в грушевые глаза.

— Недавно, хотел забрать свой ноутбук, но залюбовался вами. — Очень тихо ответил тот, еще шире улыбнувшись. — Вы так хорошо смотритесь вместе. — Инк слегка улыбнулся в ответ. Странно, но это не вызывало смущения, скорее напротив, еще больше расслабляло. Вокруг создалась какая-то умиротворенная атмосфера, греющая душу, но стоять так вечно было бы бессмысленно. — Не думал, что кто-то еще проснулся в такую рань после столь бурной ночи. — Продолжил Дрим.

— Холодно стало, поэтому проснулся. Но сейчас даже как-то спать не хочется. — Выдохнул художник, аккуратно вставая с кровати и подходя к мечтателю.

— Батареи плохо греют, а на улице мороз. У нас часто довольно холодно в квартире. — Заключил блондин, смотря снизу на высокого парня. — Не желаешь перекусить? — Предложил он.

— Не отказался бы от кружечки горячего чая. Настолько горячего, чтобы тепло дошло до мозга костей.

— Смотри не обожгись, — усмехнулся мечтатель, — а то как вечер то со своим любимым проводить будешь?

— Что за пристрастие вгонять людей в краску? — Закрывая лицо светло-бежевым шарфом, прошептал художник, попутно выходя из комнаты.

— Ну, у тебя же научился.

Белый пар интенсивно возвышался над кружкой, распространяя невообразимо прекрасный аромат чая по всей квартире. Нежное благоухание цветов липы в сочетании с тончайшей горьковато-пряной нотой гречишного меда деликатно подчеркивали терпкие оттенки чайного вкуса, заставляя почувствовать его всей душой. Еще не отпив ни глотка, Инк завис над кружкой, закрыв глаза и обхватив ее ладонями, грея их о поверхность горячего сосуда. Он наслаждался этим ароматом, этим теплом, этим великолепием. Не только ими, но и воспоминаниями, что всплывали в голове, как только он почувствовал этот горько-пряный запах меда.

В «Лавре», пожалуй, мед был одной из немногих сладостей. Доступ к нему всегда был достаточно ограничен, но это не мешало юношам каждый день доставать маленькую мисочку с этой сладостью, разделяя вязкое вещество друг с другом. Ох, а как же головокружительны были моменты, когда Инк стирал с губ программиста капли меда, после чего слегка облизывал кончики своих пальцев. Показательно, как бы намекая. А какой умильной была реакция на подобного рода действия со стороны Эррора. Все-таки, он куда более стеснительная натура, нежели Инк. И ведь даже с хитрой ухмылкой, хищным взглядом и шуточками, в его янтарных глазах все равно всегда читалось смущение. Такое легкое, такое мягкое. Ох, как же Инк тогда был слеп, в упор не видя всей той нежности, что перемешивалась со смущением в очах брюнета. Все же было так очевидно…

— Такими темпами чай остынет. — Вырвал художника из глубоких дум мечтатель, возвращая его в реальность.

— Превосходное сочетание вкусов и ароматов. — Заключил белесый, отпив немного горячей жидкости. — Липовый цвет… Ты все еще его собираешь? — Разноглазый посмотрел в грушевые глаза Дрима, как-то отстранившегося после сказанного.

— Да… — Блондин отвел взгляд в сторону, потупив взор на горшочки с цветами на стенах. — Он любил чай из липоцвета и гречишного меда. — Было заметно, что мечтатель не готов продолжать разговор. Ведь его рука едва заметно дрогнула, как и голос, взгляд стал пустым, а с лица пропала сияющая улыбка. Все держится за прошлое, держится за Блу, создавая для самого себя иллюзию его присутствия. Об этом говорит не только то, что Дрим теперь пьет только липово-гречишный чай. Об этом говорит абсолютно все: мелодия, о которой рассказывал Эррор, голубой шарф, красующийся на шее блондина, светло-джинсовая толстовка, которую Дрим часто накидывал на голубоглазого в холодные вечера, множество фотографий с Блу на стене у кровати, даже те записи с концертов парнишки, которые раньше были у Инка дома, а теперь лежат на столе в комнате мечтателя. Он не отпустил его. Пол года, конечно, достаточно маленький срок, чтобы отпустить того, кого любил всем сердцем. Но жить мечтами и воспоминаниями… — Вот же капризное растение. — Вымолвил блондин, смотря на потускневшие темно-фиолетовые цветы, с виду напоминающие своими лепестками шелковое полотно.

— Сенполия… Мир в семье, символ вечной любви. — Задумчиво протянул художник, думая об этой самой неумирающей силе любви, живущей в сердце Дрима. — Не убивайся ты так, а то цветы завянут. Им мало ухода, важна еще и энергетическая составляющая дома, подпитываемая эмоциями его обитателей.