– Премного благодарен за приглашение, дружище, – любезно ответил Василько. – Но мне нужно к «Маме». Я только что сменился с ночной страже, поэтому, прежде всего, хочу смыть с себя пот и переодеться. Я подойду позже…

С этим они и расстались.

Русы и скандинавы Варанги относились друг к другу по-дружески, в отличие от наемников-инглинов[8], которых они недолюбливали за спесь. Кроме русов и варягов, в императорской гвардии служили франки, немцы, болгары, печенеги, грузины, кулпинги[9] и сарацины. Но в последние десятилетия приток русских наемников в Византию резко сократился, и их постепенно начали заменять англосаксы. Варяжская гвардия была одним из трех крупнейших «варварских» (иноземных) воинских соединений Византии.

Русы-новички обычно вступали в Варангу, когда отслужившие договорные сроки ветераны уезжали на родину. Этот процесс шел регулярно, приурочиваясь к судоходному сезону на Черном море. Каждый год несколько сотен воинов ежегодно покидали империю и примерно столько же или несколько больше прибывало им на смену (тем более что гвардейцы несли постоянные потери в боях).

Русская община Константинополя была многолюдна и имела в столице Византии собственное подворье. Для размещения русов византийским правительством был отдан целый квартал с монастырем Святого Маманта.

Вдали от родины, в чужой, заморской стране, плохо зная местные порядки и нравы ее жителей, не понимая или едва разбирая греческую речь, испытывая неотступный надзор равдухов[10] эпарха[11], не имея права носить оружие при посещении Константинополя, русы чувствовали себя в безопасности, почти как дома, лишь у «Мамы» – в квартале Святого Маманта.

Только здесь они вращались в среде соотечественников, слышали родную речь, на первых порах пребывания в Константинополе имели даровые кров и пищу, мылись в банях, сколько душа пожелает, молились в храме на русском языке, советовались с бывалыми людьми – ветеранами Варанги, отслужившими договорный срок в армии императора и ожидавшими возвращения на родину…

Миновав вымощенный мраморными плитами и богато украшенный колоннами, портиками и триумфальными арками круглый Форум Константина, Василько поторопился проскочить многолюдный рынок булочников и печальный переулок, который назывался «Долиной слез», где велась торговля рабами. Грозные окрики свирепых надсмотрщиков, хлесткие щелчки плетей, плач, стенания и жалобные вопли несчастных поднимались к небу и тонули в бездонной голубизне.

Несмотря на свою профессию, временами требующую жестокости, Василько относился к рабам с жалостью. Он знал, что через «Долину слез» прошло немало и его соплеменников, которых поставляли на невольничий рынок Константинополя турки.

Главная улица византийской столицы Меса (Средняя), по которой шел Василько, тянулась с запада на восток, от Золотых Врат через Форумы Аркадия, Воловий, Феодосия (Бычий) и Константина до площади Августеон, в центре которой возвышалась статуя Елены Равноапостольной или Августы. Квадратный Бычий Форум был украшен триумфальной аркой и базиликой Феодосия.

От него Меса расходилась в две стороны – главная магистраль шла на запад, к Золотым Вратам, и далее переходила в римскую Эгнатиеву дорогу. Другая часть Месы шла на северо-запад к Адрианопольским воротам. В центре Воловьего Форума стояла привезенная из Пергама громадная бронзовая фигура быка, чрево которого служило печью, в которой сжигали преступников, приговоренных к такой мучительной казни.

Меса и пересекаемые ею крупные площади были настоящим средоточием столичной торговли. От площади Августеон до Форума Константина тянулись ряды лавок, где шла бойкая торговля дорогими тканями, одеждой, драгоценностями и благовониями. На других площадях, представлявших собой обширный рыночный квартал, торговали скотом, мясом, рыбой, зерном, хлебом, вином, маслом, сухофруктами, шелком-сырцом, мылом и воском.

Кроме того, на вымощенной каменными плитами главной улице Константинополя и в прилегающих к ней кварталах находились храмы и самые важные государственные и общественные здания. Именно по Месе следовали императорский кортеж и церковные процессии.

Капилея Мокши размещалась в самом денежном месте – посреди обширного рыночного квартала. Безоблачный день оживлял серые и розовые фасады домов, в окнах которых мелькали женские черноволосые головки в замысловатых прическах, заколотых золотыми и серебряными булавками, с проворными шаловливыми глазами, ресницы которых были удлинены сурьмой.

Многие прелестницы с вожделением провожали глазами статную фигуру Василько, который блистал не только богатыми одеждами, но и весьма симпатичным славянским ликом. Императорские гвардейцы среди константинопольских красоток были нарасхват. Ими интересовались не только женщины легкого поведения, которых привлекали полные кошельки варангов, но и замужние матроны.

Началом рыночного квартала служил рыбный рынок, от которого лучами расходились другие рынки: мясной, овощной, оружейный, шорный, рынки ткачей и ювелиров… Все они были заполнены рядами лавок.

В рыбных рядах купцы-греки с островов и понтийцы продавали свежую рыбу, лежавшую на низких столах или на земле – на подстилках из водорослей или мха. Рыбья чешуя переливалась золотистыми, серебряными, изумрудными и сапфировыми цветами, и рыбьи кучи казалась грудой золотых самородков и драгоценных каменьев. Потрясающее зрелище!

Возле золотистых губанов алели, точно уголья, какие-то незнакомые Василько рыбы, огромные желтые глаза макрелей, похожих на воинские медали, взирали на колючих карпий, на голубых сардин и благородных тунцов. Меч-рыбы, щит-рыбы, ракушки, морские черенки, устрицы, букцины… Многочисленное население морского дна, удивлявшее разнообразием окраски и причудливыми очертаниями, ожидало покупателей, которые в Константинополе отличались капризностью и придирчивостью.

Василько даже замедлил ход, чтобы полюбоваться на рыбное разнообразие, хотя, по правде говоря, дух на рыбном рынке стоял еще тот. Поэтому византийская знать сюда даже не заглядывала.

Мясной рынок оглушил Василько своим шумом и гамом. На узкой площади ревели, блеяли и мычали выведенные на продажу животные: лошади, верблюды, ослы, быки, коровы, бараны, овцы. Их влекли, осыпая сильными ударами, люди, скудно прикрытые заплатанными далматиками, в едва закрывавших головы скуфьях семитских, туранских или славянских.

Свою толику шума добавляли и стаи бездомных псов. Все они были пестрого окраса, длинношеие, с воспаленными языками, запыленной шерстью и острыми хвостами. Наглые константинопольские псы оглашали воздух каким-то мятежным лаем, а когда их прогоняли, то они огрызались, свирепо рыча и яростно сверкая налитыми кровью глазами. Получить долю из костей и мясных обрезков псы считали своим неотъемлемым правом, и готовы были сражаться за это до последнего.

Рынок оружейников блистал красотой холодного оружия и защитного снаряжения. Дух захватывало от великолепных прямых обоюдоострых мечей-спатионов и саблеобразных мечей-парамерионов, копий-контарионов, литых или чешуйчатых медных панцирей-клибанионов, небольших, но мощных гуннских луков, арбалетов-соленарионов, от которых не спасали никакие доспехи, огромных боевых секир, кинжалов, ножны которых были украшены золотом и драгоценными каменьями, окованных железными шипами палиц, разнообразных шлемов, кольчуг, набедренников, наручей… Некоторые, особо ценные экземпляры холодного оружия были сделаны из индийского железа, которое не ржавело.

Не менее богатым и красивым был рынок седельников, предлагавших не только знаменитые византийские седла, но и другую ратную сбрую, искрящуюся украшениями и окаймленную цветным полотном, шелковые и ременные узды, чеканные стремена, золоченые шпоры, бубенцы, которые вешались на грудь животным, чтобы своим серебряным звоном веселить их ход.