Последние слова он произнес стоя так близко, что она почувствовала его дыхание на своей коже. Он коротко поцеловал ее в плечо и отошел за спину.

Первый удар обжег, будто огонь. Эсмиль дернулась и зашипела. На белой коже расцвела тонкая багровая полоса.

– Восхитительно, – произнес Дарвейн вполголоса и ударил еще раз.

Удары посыпались один за другим, девушка не успевала их считать. Гордый дух амаррской женщины заставил ее закусить губы и молчать. Никогда, ни под каким видом она не собиралась показывать свою слабость перед этими дикарями в вонючих засаленных шкурах! Но ужас всего происходящего был настолько реальным, что она уже не могла отрицать очевидного: судьба сыграла с ней злую шутку, вырвала из привычной жизни, лишила родного тела и забросила в мир, где женщина стоит дешевле лошади, на которой ее везут.

"О, Бенгет Всеблагая! – взмолилась она, чувствуя, как лопается кожа под ударами стека и тоненькие струйки крови стекают вдоль спины. – За что мне все это? За что? Разве я не была твоей верной подданной? Разве не приносила тебе в жертву самых лучших рабов?"

Особо сильный удар заставил Эсмиль вздрогнуть и застонать сквозь стиснутые зубы. Она рванулась прочь от обжигающих ударов, действуя уже на одном инстинкте, но грубые мужские руки швырнули ее назад, до боли выкручивая запястья, связанные колючей веревкой. Адская боль пронзила все тело, начиная от вывихнутых рук, и спасительное забвение опустилось на бывшую госпожу.

***

Дарвейн был зол, очень зол. Эта рабыня испытывала его терпение своим глупым упрямством. Он хотел лишь одного: чтоб она закричала, признавая его власть над собой, но строптивая женщина лишь шипела сквозь зубы, будто разъяренная кошка, и молча дрожала под ударами скакового стека, вызывая в мужчине еще больший гнев.

Его люди, спешившись, с интересом наблюдали за неожиданным развлечением. Давненько их лэр так не срывался. И как только у глупой девчонки ума хватило поднять на него руку? А теперь еще и это никчемное упрямство – зачем терпеть боль наказания? Казалось бы, чего проще: закричи, прими его своим господином, покажи, что покорна его воле – и все закончится. Но она упорно продолжала молчать.

Удары ложились один за другим, тонкими полосами расчерчивая спину с обеих сторон. Дарвейн бил наотмашь. Десять ударов с одной стороны, десять с другой. Его обуял такой гнев, что он даже не заметил, когда его рабыня перестала издавать вообще какие бы то ни было звуки и безвольно повисла в своих путах. Он остановился лишь тогда, когда один из воинов подошел и положил руку ему на плечо.

– Ваша Милость, – произнес тихо его соратник, – вы ее убьете.

Тяжело дыша, Дарвейн смахнул пот со лба и уже спокойно взглянул на свою рабыню. Она не подавала признаков жизни.

– Приведите ее в чувство, – бросил он своему товарищу, сунул стек за голенище сапога и быстрым шагом направился в лесную чащу.

Он и сам не понял когда, в какой момент поддался гневу настолько, что забыл о том, что хотел всего лишь наказать глупую девчонку. Ну почему она так упряма? Что пыталась доказать своим гордым молчанием? Разве женщине не положено быть мягкой и чуткой, подобно воску в руках мужчины? А она сопротивляется так, будто в нее и вправду вселился демон! Он купил ее, заплатил полновесной монетой и по все законам имеет право использовать свою собственность так, как считает нужным. Почему же тогда на душе так противно?

Отцепив от пояса фляжку с райсблером – прозрачным напитком из перебродившего овсяного солода, сваренного с медом и хмелем – Дарвейн сделал пару больших глотков. Огненная жидкость обожгла пищевод и растеклась внутри приятным теплом, успокаивая нервы. Прислонившись спиной к дереву, мужчина запрокинул голову и несколько минут бездумно вглядывался в облачную высь. Затем вернул фляжку на место и, придав себе прежний невозмутимый вид, отправился назад.

***

Эсмиль пришла в себя лежа под деревом. Кто-то освободил ее от пут и положил животом на расстеленный на земле плащ. Открыв глаза, девушка увидела рядом с собой все те же ненавистные лэровские сапоги. "Кажется, я уже начинаю привыкать к этому зрелищу", – мелькнула в голове горькая насмешка.

Присев на корточки, Дарвейн осторожно коснулся пальцем истерзанной спины. Рабыня издала болезненный стон, но в ее глазах по-прежнему светился огонь непокорства.

– Ты сама виновата в том, что произошло, – с тяжелым вздохом лэр поднялся на ноги и достал из поясной сумки небольшой узелок. В нем он хранил кубики амшеварра – высушенный и спрессованный сок горного мха амшерра, который северные варвары использовали как сильное болеутоляющее, а иногда и наркотическое средство. – Для такого слабого тела у тебя слишком гордый дух.

Опустившись на одно колено рядом с девушкой, он жестко сжал ее подбородок, заставляя раскрыть рот, и положил на язык горький кубик. Затем, удерживая ее одной рукой, другой отцепил от пояса фляжку, зубами вытащил пробку и влил в рот рабыни несколько глотков райсблера. Закашлявшись, девушка вынуждена была проглотить противное лекарство. Вместе с алкоголем по телу разлилась волна тепла. Исполосованную кожу на спине саднило, места ударов жутко болели, но постепенно это ощущение начало притупляться, мысли рабыни стали вялыми и неповоротливыми, а на губах заиграла глупая ухмылка.

Рядом раздалось сдержанное покашливание. Дарвейн резко оглянулся. Его люди стояли совсем рядом и с неприкрытым интересом разглядывали полуобнаженную рабыню, уже начавшую впадать в наркотическое опьянение. Похоже, доза, рассчитанная на взрослого воина, оказалась слишком большой для хрупкой девушки.

– Вставай! – Дарвейн грубо поднял ее на ноги и собственническим жестом завернул в плащ. – Остаток дороги ты проведешь в менее комфортных условиях.

Недовольно хмурясь, он буквально на себе отволок ее непослушное тело к коню и перекинул через лошадиный круп. Он так хотел быть с ней нежным, но она сама отвергла его ласку. Что ж, пусть теперь испытает его гнев.

Глухо застонав, Эсмиль с трудом разлепила глаза. Над ее головой темнел полог походного шатра, свитого из плотного войлока. Приподнявшись на локте, девушка огляделась. Кто-то оставил ее на подстилке из нескольких колючих одеял, а рядом, прямо на земле, лежала фляга с водой и кусок хлеба с солониной, завернутые в промасленную тряпицу. Почувствовав острую жажду, девушка протянула руку и впилась губами в горлышко фляги. Вода была холодной, мягкой, с привкусом меда.

– Проснулась? – раздался позади нее голос Дарвейна.

Она обернулась. Мужчина сидел прямо за ее спиной, так близко, что она могла дотронуться до него, если бы протянула руку. Его лицо в полумраке казалось высеченным из гранита: резко очерченные скулы, чуть запавшие щеки, густые брови, высокий лоб под криво обрезанной рваной челкой и глаза – глубокие, темные, завораживающие, затягивающие в себя, как бездна океана. Сейчас в этих глазах горел мрачный огонь, а взгляд, не отрываясь, следил за пленницей.

Эсмиль судорожно вздохнула, сбрасывая наваждение, и хрипло произнесла:

– Где мы?

– Остановились на ночевку. Завтра в полдень прибудем в Керанну, это ближайший крупный город рядом с вашей дырой. Ты была там хоть раз?

– Нет, – она покачала головой и потянулась за хлебом. Есть хотелось просто неимоверно, но она не представляла, что делать с таким огромным куском мяса без столовых приборов. Хлеб хотя бы отломать можно. – Я даже не знаю, где вообще нахожусь.

– Подожди.

Дарвейн поднялся и сел рядом с ней, практически вплотную. Достал из голенища широкий охотничий нож и ловко нарезал хлеб и мясо на маленькие куски. Затем спрятал нож и снова отсел, продолжая пристально наблюдать за девушкой.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался он.