В полумраке огромного зала, где ярко освещенной оставалась лишь сцена, Эсмиль и ее сестра уселись в широкие кресла с резными подлокотниками. Сопровождавшие их рабы отправились вместе с другими в специальный барак, где могли выпить воды и отдохнуть в холодке, ожидая окончания торгов.

Ведущая аукциона назвала номер первого лота, и на сцену вывели молодого раба. Совсем юный, лет семнадцать, не больше. Тоненький, будто тростинка, и смазливый, как девушка. Отсутствие кандалов говорило о смирном и послушном характере, а золотая цепь на шее, вместо железного ошейника, указывала на то, что этот раб является элитным. Таких, как он, с рождения выращивали в закрытых питомниках, где-то в глубокой провинции.

В доме Эсмиль уже было несколько подобных экземпляров, мать постаралась, чтобы у любимой дочери всегда царил порядок: главный управитель дома, а также ансары в ее маленьком гареме были из элитных питомников, и верность своей хозяйке текла у них в крови, вбитая туда годами обучения и тренировок. Поэтому девушка лишь недовольно сморщила носик, рассматривая это трепетное чудо на сцене. Тем более, ее привлекали мужчины совсем другого типа.

Какая-то пухлая дама, обмахивающая веером густо напудренное лицо, купила парня за четыреста скерциев, заплатив цену в четыре раза больше начальной. Бедняге тут же, при всех, поставили клеймо на правую руку специальной печатью, которую его новая хозяйка передала управителю.

Такие печати изготавливались из особого сплава и обрабатывались специальным раствором: при соприкосновении с кожей он действовал как кислота, выжигая на теле несмываемое клеймо. Правда, при перепродаже старое клеймо снимали вместе со слоем кожи, оставляя безобразный шрам. Цена невольника падала, его ступенька в иерархии рабов тоже, поэтому, проданные раз, элитники старались служить своим госпожам со всей преданностью. И очень часто именно благодаря им преумножалось богатство Дома, или хозяйка получала повышение по императорской службе.

Следующим лотом оказались два брата-близнеца, тоже из элитников. Набедренные повязки не скрывали ни хрупкого телосложения, ни отсутствия волосяного покрова, говоря о том, что этих мальчишек готовили в наложники. Длинные золотистые волосы легкими волнами ложились на худенькие плечи, делая братьев похожими на ангелочков, но в полускрытых за густыми ресницами глазах уже сверкал порочный огонь. Эти мальчишки прошли особое обучение и знали тысячу и один способ, как доставить удовольствие той, что их купит.

Этих забрали очень быстро после яростных торгов, взвинтивших цену в десять раз. Лоты назывались один за другим, на сцену выходили субтильные юноши с мечтательным взором, темнокожие мускулистые парни, мужчины постарше… Одних украшали только золотые ошейники, у других железные обручи сдавливали шею, у самых дешевых, перепродающихся уже не раз, были даже наручники. Таких, обычно, покупали для жертвоприношения богине-матери или для работы в шахтах и рудниках.

Если рабы выбирались в гарем, то по желанию покупательницы им приказывали полностью раздеться. Заинтересованные дамы могли рассмотреть "рабочий инструмент" будущего наложника, пощупать, проверить на возбудимость. В сертификате качества указывалось даже максимальное количество половых актов, которые этот раб мог совершить в течение одной ночи.

Наконец, ведущая объявила перерыв, сказав, что после него сиятельным госпожам будут представлены самые лучшие таны, привезенные в столицу именно по случаю будущих Игр. А пока, продолжила она, Дом Зинтар предлагает купить одного из своих рабов… Для жертвоприношения в храме.

Эсмиль уже собралась уходить, ведь перерыв обычно длился не менее получаса, и сидеть все это время в душном зале было бы нелепо. Но внутренний голос заставил ее задержаться. Случайный взгляд, брошенный в сторону сцены – и девушка снова упала в кресло. И было от чего.

Два могучих бритоголовых мернейца выволокли на сцену темноволосого мужчину, скованного цепями по рукам и ногам. На нем не было даже набедренной повязки, а все тело носило на себе следы жестоких побоев. Рассеченная кожа кровоточила, по всему телу змеились следы от хлыстов, на груди и спине виднелись незажившие порезы, багровые рубцы и старые шрамы, уже побелевшие, но от этого не менее безобразные. Несчастный выглядел так, словно его пытались нарезать на ремни.

Помощники ведущей с силой заставили его разогнуться и приковали к стене позади сцены, где именно для таких случаев были вбиты железные кольца. Голова мужчины безвольно упала на грудь, спутанные черные волосы закрыли лицо, не давая его рассмотреть.

Эсмиль возбужденно подалась вперед. Этот мужчина был сильно избит, измочален, он почти превратился в кровавое месиво, но при этом от него исходила такая сила, что у девушки внутри что-то сладко заныло.

Почему с ним обошлись так жестоко? Она недоумевала, разглядывая его. Даже диких, непокорных танов подлечивают перед продажей, а ведь всем известно, как их ломают, потому что они не поддаются "привязке". Особо строптивых даже поят некой настойкой, притупляющей разум. Кому же нужен непокорный раб? А этого будто нарочно избили перед выходом на сцену. Словно бывшая хозяйка хотела всем показать его никчемность и своенравие.

– Лот номер сорок шесть, – объявила ведущая, в очередной раз ударив молоточком, ибо появление этого невольника вызвало волну приглушенного шума в зрительских рядах. – Двадцать восемь лет. Был взят в плен четыре года назад при осаде Рахстера, бывший центурион Левантийского войска. Дом Зинтар предлагает использовать его для жертвоприношения. Стартовая цена один степций! – и она снова ударила по медной тарелочке.

– Один степций? – выкрикнула какая-то дама в первых рядах. – Воистину, Бенгет еще не получала жертвы дешевле, чем эта!

Зал содрогнулся от женского хохота. Несчастному крупно не повезло: он был военнопленным, да еще и бывшим центурионом вражеской армии. Хотя ни ее, ни государства, которое эта армия защищала, несколько лет уже не существовало на картах этого мира.

Раба ждало только одно: жертвенный нож старшей жрицы богини-матери. Сейчас его купят, обрядят в черные одежды, возведут на крышу главного храма столицы, где веками стоит засохший от крови алтарь, а там закутанная в красную мантию жрица вскроет ему вены, вырежет сердце из груди и швырнет его под ноги вопящей в экстазе толпе. Его кровь, всю, до последней капли, соберут в золотую чашу, чтобы пролить на пьедестал каменной богини, которой подвластна и жизнь, и смерть, и сама свобода воли. А мертвое тело уволокут рабы во двор храма и сбросят через решетку в глубокую яму, где по преданию обитает страшное чудовище, испускающее огонь. Говорят, этот храмовый монстр уже не одну сотню лет питается жертвами, принесенными на алтарь кровавой богини…

– Сто скерциев! – сама того не ожидая, вдруг выкрикнула Эсмиль, когда до нее дошло, что женщины, хохоча и перебрасываясь скабрезными шуточками, взвинтили цену до восьмидесяти дискерциев.

– Ты что творишь! – зашипела Аини ей в ухо. – Посмотри на него, он же смертник! Зачем он нам?!

– Принесу в жертву! – девушка отмахнулась от перепуганной сестры, с жадностью внимая голосу ведущей. – Попрошу Бенгет даровать нам победу в Тан-Траши.

– Ну, тогда заодно попроси, чтобы мать тебе простила это самоуправство!

– Юная наследница Дома Маренкеш предложила небывалую цену за непокорного раба! – ведущая ударила в гонг. – Кто предложит больше?

– Эсмиль! – знакомый голос заставил девушку приподняться. – Никак решила подобрать это отребье? Хочу предупредить, подруга, после меня он уже ни на что не годен. Разве что на алтарь.

Девушка огляделась, ища взглядом обладательницу этого голоса. Та оказалась прямо за ней, только через два ряда. Настоящая амазонка, с развитой мускулатурой воина: высокая, смуглая, с коротко стрижеными волосами, да к тому же в доспехах легиты – командующей имперскими войсками. По тонким губам женщины змеилась ядовитая усмешка, а в глазах сверкало еле сдерживаемое бешенство.