– Стараюсь. Оно все так болит, но я терплю, хотя плакать хочется.

Я испуганно посмотрела на него, потому что он нес полную чушь, как бывает с людьми в сильную лихорадки. Мы довольно быстро доехали до квартиры, но Тим был в бреду, то ли от боли, то ли от многочисленной потери крови.

– Все, встаем, – пора его вытаскивать, пока он совсем не обмяк в воде. Положив руку под голову и слегка придерживая его корпус, я помогла ему сесть, и потом перехватив его руки, поддержала, пока тот вставал на ноги, на которых снова чуть не потерял равновесия, и я поддалась вперед, обхватывая руками его за талию, не обращая внимания на майку, что уже сильно намокла, крепко его держала, пока он вылезал из ванны. – Эм, я нашла там вот это. И ты мог бы сам переодеться? Я не могу положить тебя, эм, мокрым на диван.

– Вот «это» называются трусы, точнее боксеры, если ты не знала, – он еле-еле разлепил свои глаза, чтобы посмотреть на то, что я настойчиво пихаю ему в непослушные руки. – И штаны. Я попробую.

– Я буду ждать за дверью, – промямлила я, расцепляя руки и собираясь выходить, но Тим не дал мне выйти, обхватив мое запястье своими длинными пальцами, как тогда у машины, мягко, но властно. – Что ты делаешь?

– Держусь, – сказал он совсем тихо, но даже так я услышала некоторый издевательский тон, – я ведь могу упасть.

Я отвернулась от него и старалась не реагировать, когда его пальцы мягко спустились к моей ладони и быстро переплелись с моими. Черт возьми, я бы лучше еще раз поучаствовала в драке, чем пережила бы такое, настолько все это было неудобно, неловко, понимаю, что ему сейчас плохо и больно, что ему нужна поддержка и все такое, но Тим мог держаться за раковину, чтобы переодеть гребанные мокрые боксеры, а не заставлять меня находиться с ним рядом! Черт, это было слишком личное, слишком интимное, что я почувствовала, как мои щеки стали пылать!

Когда он закончил с переодеваниями, я слишком громко, но облегченно выдохнула, и будь ему сейчас чуть лучше, он бы уже едко все прокомментировал, надеюсь, позже он об этом не вспомнит.

Мне снова пришлось краснеть, когда он начал путаться в штанинах трико, что я ему приготовила, и мне пришлось ему помогать, стараясь не разглядывать его. Когда этап с переодеванием был завершён, то я, быстро обхватив его за талию, повела к дивану, где потом помогла ему поудобней лечь, ведь сейчас ему придется терпеть невероятно жгучую боль.

В квартире были плотные, не пропускающие свет шторы, которыми я закрыла окна, пока парень отмокал в ванне. На улице слишком яркое солнце, и оно может раздражать и так бессильного Тимура, мне не хватало, чтобы он еще расплакался, ибо позже, если он все это будет помнить, ему будет очень неловко. В квартире было темно, и я включила настольную лампу рядом с диваном, которая не была очень яркой и не нервировала.

При таком свете я снова разглядела его травмы и шумно втянула воздух, ведь помимо колотой раны с правой стороны живота, на нем еще были кровоподтеки по всему телу и многочисленные порезы по всей груди и спине. Такое ощущение, будто его пытали.

Я села на край дивана и нарезала бинты одинакового размера, приготовила кусочки ваты и нарезала пластырь. Обмакнув пальцы в синюю полупрозрачную жилистую мазь, я развернулась к нему, не сумев избавиться от сочувствующего взгляда.

– Сейчас будет щипать, – предупредила я, прежде чем нанести мазь на рану от ножа, которая была глубже, чем я думала изначально. Когда мазь коснулась его кожи, он сильно напрягся, когда мазь попала в рану толстым слоем, я услышала скрип зубов, он сжал челюсти. Я знаю, как жжет эта хрень, она просто выжигает и так поврежденную часть твоего тела, но это можно простить, закрыв глаза на боль, ведь так же быстро мазь лечит. Завтра утром уже будет не так больно, как сейчас.

– Не напрягайся, Тимур! Чем больше напряжения, тем больше боли. Попробуй расслабиться.

– Я не могу, – сквозь зубы процедил он, сильно сощурившись. – Гмм…

Я нанесла еще один слой, так нужно было, и это было так же больно, как в первый слой, если не хуже. Он вцепился пальцами в диван, сжимая в руках простынь. Я понимаю, что не мучаю его, а помогаю, но на душе все равно было скверно. И чем больше я вглядывалась в его лицо, наполненное горестными муками, тем ярче были мои собственные воспоминания о том, как сама кричала лет в семнадцать, когда пришлось впервые воспользоваться этой мазью. В меня тогда меч насквозь прошёл.

Я довольно хорошо помню, как мама тогда сидела рядом со мной и дула на опухший бок, от этого мне было немного легче терпеть боль.

Чуть наклонившись вперед, я медленно подула Тиму, как моя мама когда-то мне, на колотую рану. И Тим уже не так напрягался, и ему терпеть стало немного легче, как тогда мне. Положив на рану квадратик бинта, я наклеила поверх него лейкопластырь, закрепляя его на месте. Так же я проделала с оставшимися порезами на его груди и спине, где-то я накладывала повязку, а где-то нет. К концу процедуры Тим был настолько вымучен, для него сейчас это как еще одна пережитая пытка, даже если я пыталась ему помочь.

– Теперь можешь спать, – сказала я тихо, когда в последний раз мое дыхание коснулось его тела. Встав с дивана, я бросила на него взгляд, и моя рука непроизвольно потянулась к его волосам, которые прилипли ко лбу в полном беспорядке. Убрав волосы с лица, я запустила пальцы в его волосы, поправляя их, мне почему-то казалось, что проснись он с более-менее нормальной прической, ему будет полегче. Уходя, я накрыла его легким мягким пледом, который нашла в шкафу. Выключив лампу, я немного приоткрыла окно с краю, отодвинув штору, и принялась убирать остатки сымпровизированного процедурного стола.

В том же шкафу я нашла футболку и пижамные шорты, и, быстро переодевшись в ванной, вернулась в общую комнату, в душ я решила сходить утром, мне не хотелось сейчас оставлять его одного.

Когда я зашла в комнату, Тим мирно спал у стены, наверное, подвинулся, пока я переодевалась. Пододвинув к дивану поближе кресло, которое стояло у окна, при этом стараясь создавать как можно меньше шума, разложила его, застелила кресло-кровать постельным, что нашла в волшебном шкафу.

И сев на край своего спального места с тем же набором, с которым сидела с Тимом, еще немного приоткрыла окно, чтобы лучше разглядеть свои раны. Как я и думала, тот финт с отталкиванием от машины и кувырок не пройдет бесследно, я содрала кожу на подушечках пальцев левой руки, видимо, когда старалась затормозить об асфальт после кувырка. Они были так сильно изувечены, что я немного удивилась, почему раньше не заметила боль и вообще не обратила на них внимание. Мне повезло, что в баночке осталось немного мази, которой мне должно было хватить на обработку теперь уже моих ран.

Зажав зубами моток бинта, я приготовилась к маленькому горящему аду на моих руках. Взяв баночку правой рукой, я поднесла левую руку, собираясь по очереди опускать пальцы в мазь. И перед тем, как приступить к обработке сначала одного пальца, я пару раз коротко выдохнула, все же опустив указательный палец.

Палец начал гореть, я будто окунала его в жидкий огонь, а не в мазь, которая меня излечит. Закусив как можно сильнее бинт, я сдержала стон боли. Вытащив палец, я сразу засунула средний палец, в этот раз я не смогла сдержаться и застонала. Тим шелохнулся на диване, видимо, мой стон не был тихим, как мне казалось. Вытащив палец, я отставила уже пустую банку в сторону, заметив странное поползновение руки Тимура, он будто ко мне тянулся. Я отмахнулась от этой мысли, потому что мне сейчас не до этого, ведь мазь закончилась, и из пяти пальцев левой руки, к счастью, три точно здоровы, если не считать того, что они сейчас заживо сгорят.

Обработав оставшиеся пальцы уже «земными» препаратами, а именно перекисью водорода, намазала мазью «Спасатель», которые купила в обычной аптеке и, приложив к каждому по кусочку бинта, закрепила поверх пластырем, чтобы повязки не спали с пальцев во время сна.

Убрав теперь за своими процедурами, я вернулась на кресло, и взбив поудобнее подушку, я легла, и к счастью, сон не заставил себя ждать. Я была так сильно измотана и измождена, что уснула сразу. Почти.