Недолго думая, медвед аккуратно, со знанием дела развязал шёлковый шнурок, залез на стол и захрумкал косточками рябчиков. Наблюдавший за ним совиный голубь давился слюной, пытался протиснуться через прутья и исступлённо хрипел. Проглотивший большую часть объедков медвед вдоволь нагулялся по номеру, вернулся на положенное ему место, заново привязал себя к ножке дивана и прилёг отдохнуть.
Ночь совиный голубь провёл в беспокойном забытьи. Ему мерещился недожаренный, окровавленный окорок ручного медведа, приправленный мясистыми пальцами магистра ди Сави. Он поедал это яство под пение сладкоголосой молодой монахини и болезненные стенания старухи настоятельницы. Просыпался он каждый раз от боли и осознания, что жуёт свой язык.
За ночь ненависть к медведу возросла пропорционально усилившемуся чувству голода. Обуреваемый страстью к пище, птах постарался не думать о ней. Он думал о мести. Совиные голуби, надо сказать, существа не робкого десятка и, в отличие от обыкновенных голубей, умеют мстить. Мстить страшно! Мысли о мести неизменно наводили его на тяжёлые думы о еде. К утру он точно знал, что сотворит с медведом и недогадливой старухой. Обследовав клетку, он понял, как из неё выбраться...
Едва в комнату прокрались серые тени грядущего рассвета, совиный голубь просунул через прутья лапу и отодвинул задвижку, запиравшую дверцу клетки. Дверца бесшумно распахнулась, открыв хищнику путь к свободе, мести и долгожданной еде. Медвед, дурачок, преспокойно спал под диваном. Птах замер, балансируя на пороге и выцеливая жертву, и камнем ринулся вниз, раскрыв крылья. От грохота его падения пробудился медвед. Сначала он ничего не понял - его зрение и толковость значительно уступали голубиным, - потом протёр зенки и, с ужасом разглядев топорщащий скудные перья комок на полу, заверещал. Начисто забыв о шнурке, он бросился наутёк и растянулся на ковре. Совиный голубь к тому времени принял стоячее положение, закурлыкал, мечтательно-кровожадно прикрыл глаза и направился к жертве. Настал час мести! Медвед заметался под диваном, тщетно пытаясь разорвать шёлковый шнурок. Совиный голубь прыгнул на несчастное животное, впившись когтями в густую шерсть. Взревев, медвед рванулся изо всех сил; предчувствуя гибель, он сломал ножку дивана и понёсся по номеру. Ретивость жертвы удивила и даже слегка испугала совиного голубя. Он вцепился в шкуру бегущего медведа когтями, прильнув к его холке на манер всадника на скачущей галопом лошади, и методично долбил клювом по темечку, вырывая клочки коричневой шерсти. Обезумевший "скакун" запрыгнул на диван, оттуда на штору, по которой взобрался на карниз, и скакнул на люстру. Люстра со свечками не была предназначена для прыжков, потому грохнулась на обеденный столик, разбив вдребезги глиняную посуду и вазу с цветами. Зверь перепугался пуще прежнего и понёс с удвоенной скоростью. Ветер ударил в лицо птаха, он ощутил себя летящим по небу...
Солнце клонилось к закату, когда в дверь деликатно постучали. Совиный голубь, почивавший на куче разодранных в пух подушек, встрепенулся. Впервые в жизни он наелся так, что ему трудно было шевелиться. Роза, застрявшая в перьях на голове птаха, диковинным украшением нависала над его правым глазом. Очищенные от крови пёрышки блестели, и совиный голубь имел основание считать себя красавцем мира пернатых.
- Прошу прощения, есть кто дома? - раздалось за дверью.
Совиному голубю было лень отвечать. Будь ручной медвед жив, обязательно бы ответил. Крылатый почтальон покрутил головой, будто проверяя, нет ли кого в комнате, и нехотя сполз с горы уничтоженных подушек. Если сюда войдёт жадная старуха, надо её встретить подобающим образом. Птах залез на стену, расположившись над входом, и стал ждать. Полное брюхо оттягивало его вниз, но он стойко переносил тяготы засадного положения.
- Вот видите, в номере никого нет, - послышался женский голос. Совиный голубь узнал по нему служанку, приносившую еду монахиням. Заскрипел проворачивающийся в замочной скважине ключ. - Пасмурно сегодня, тучи набежали аж чёрные, я таких никогда не видела. Тётка Джулиана - наша посудомойка - говорит, тоже таких не помнит. Как вы думаете, к чему бы это?
- К склерозу, - рассеянно пробормотал старый мужской голос. - И к большому дождю, может быть. Не обращайте на тучи внимания, дорогая Селеста, открывайте дверь.
- А вы точно близкий друг матушки Лазарии? - с подозрением спросила служанка. - Что-то раньше вас никто не видел рядом с ней, а ведь она постоянно снимает номер в нашей гостинице.
- Дорогая Селеста, вы держите меня, уважаемого в городе человека, за мошенника и обманщика? - возмутился старик.
Что-то тихо звякнуло, и служанка довольно произнесла:
- Нет-нет, что вы, я хотела сказать, вы
очень
близкий друг матушки, раз она предпочитает встречаться с вами тайно...
- Вот плутовка, - усмехнулся старик. - Матушка Лазария - моя любимая поэтесса!
Дверь отворилась. Вдруг с хрустом со стены отвалился кусок штукатурки вместе с прижимающимся к нему совиным голубем и рухнул под ноги седовласому старику.
"Провалилась засада!" - подумалось совиному голубю.
- А вот и птичка, которую я обещался принести матушке Лазарии! - радостно воскликнул старик, подхватывая расстроенного птаха на руки. - Пойдём со мной, мой маленький свидетель!
Совиный голубь не противился человеку. На руках ему сделалось тепло и уютно, и он мгновенно уснул.
Сердце Виктора пело. Удачное избавление от плена, сопряжённое с уничтожением крысолюдов, придало ему уверенности. Теперь он не сомневался, что справится с любым врагом, вставшим у него на пути, будь то огнедышащий дракон или некромант-оборотень. Он прослывёт героем, реабилитируется в Ордене, с него снимут подозрения и восстановят орденский ранг. Да в будущем его вообще возведут в ранг Великого Магистра, сместив Мудрейшую! И красотке Агнесс он как будто пришёлся по душе; к ней он почему-то испытывал трепетное, нежное чувство, названия которому пока не подобрал. Господи, до чего хорошая жизнь начнётся!
Исполненный радужных перспектив, бывший послушник размашисто шагал к столпившемуся у подножия Башни Земного Ведовства народу. Стражники, дружинники, среди них мелькают знакомые физиономии ведунов. Из пёстрого сборища выделялся, точно упитанный королевский лев на фоне уличных шавок, командор Ордена Карающих, вооружённый боевым молотом. Он может и не поверить на слово новоявленному Избранному.
- Всем успокоиться! - надрывая голосовые связки, крикнул Виктор, чтобы услышали все. - Я Виктор Сандини, истребитель нежити! Где тут у вас некромант-оборотень?
Командор явно заинтересовался прибывшим в лице "истребителя нежити" подкреплением. Он терпеливо ждал его приближения, обратив к Избранному лицевую пластину глухого шлема.
- Виктор Сандини, бывший старший послушник Ордена Мудрости, подозревающийся в порочащих связях с циркачами и другими неблагонадёжными личностями?
На плечо Виктору легла тяжёлая рука, остановив его продвижение. Возле него возник святой охотник Давид Адами. Видок у него был, честно говоря, несколько помятый: под красными глазами синюшные мешки, лицо необычайно уставшее, с глубокими складками у рта; одежда сидит плохо, будто бы он одевался в спешке. Святой охотник сверлил бывшего послушника взглядом из-под надвинутой на лоб шляпы. Виктор хотел сбросить ладонь с плеча, однако, Адами держал беглого отступника мёртвой хваткой.
- Вы задержаны и подлежите заключению под стражу, - объявил святой охотник. - Вам нельзя здесь находиться. Стража! Взять его!
- Не имеете права! Я Избранный! - запротестовал бывший послушник, вскидывая руку и показывая родинку на запястье. - Видали? Я Избранный и хочу избавить благочестивых людей от некроманта-оборотня!
Адами ухватил его за предплечье, глянул на знак Франсуа Миролюбивого, на удивительный ведовской посох и равнодушно пожал плечами. "Не поверил", - подумал Виктор.
