- Вот жалость.

   - Что? Что-то не так с моей раной?

   - Нет, я о квартале лекарей. Теперь город лишился системы медицинского обслуживания; ни лекарств, ни святой воды. В случае нападения на город защитникам не поздоровится в прямом смысле этого слова. Башня Святого Ведовства, квартал лекарей. Несчастья сыплются на наш Лаврац как из-под хвоста нечистого, не находите? Ну, вот и всё, благодарю за помощь.

   Брат Игнатий отпустил побелевший палец командора, перемешал в чашке кровь с пеплом в единую бурую массу и, шепча молитву, вылил получившееся вещество на хрустальный шар. Бурая масса тонким слоем разошлась по гладкой поверхности; шар впитал её, словно диковинная полупрозрачная губка. Недра прибора связи окрасились пурпуром, в котором мелькали неразличимые тени. Монах-связист читал молитву на неведомом языке, делал над шаром загадочные пассы руками, а глаза его вылезали из орбит, всматриваясь в глубины прибора. Голос его, приобретший небывалую мощь, волнами бился о стены чердака.

   - Агыр, гурыр, бурыр! Нервал, нарвал, урвал! - надрывался монах-связист.

   "Что ж он так кричит-то?" - недоумевал командор, с замиранием сердца следивший за процессом контакта с духом преподобного магистра. "О, имена свиты бога Гортиила пошли",- подумал он, услышав знакомые слова в речи брата Игнатия.

   Вырезанные на каменном столе знаки замерцали странным голубоватым светом, монах-связист вдруг дёрнулся всем телом, выпрямившись, точно палка; узкие ладони легли на хрустальный шар, и брат Игнатий сказал не своим голосом:

   - Ожидание соединения...

   За непонятной фразой последовало продолжительное гудение, издаваемое горлом монаха-связиста. Шар посветлел, в его центре собралась бурая точка, которая неожиданно ринулась к поверхности и выплеснулась наружу, обдав командора и монаха-связиста бурой жижей. Брат Игнатий, громко вскрикнув, отлетел от каменного стола, стукнулся спиной о покатую чердачную стену и замер с нелепым лицом; правая щека подёргивалась, губы вытянулись трубочкой, один глаз был прикрыт, второй, наоборот, широко раскрыт, веко нервно дрожало. Приготовившийся к неприятностям командор вовремя зажмурился, сохранив позицию. Неуклюже перекатившись на четвереньки, он подполз к монаху-связисту.

   - Брат Игнатий! Брат Игнатий! - тряс он его за плечи, отплёвываясь. - Вы вызвали дух ди Сави, брат Игнатий? Что вам удалось выяснить?

   Прошло немало времени, прежде чем взгляд монаха-связиста стал более-менее осмысленным. Губы его беззвучно двигались, творя то ли молитву богам, то ли проклятия в адрес плохо отлаженной техники.

   - Вы ошиблись, командор, - сказал брат Игнатий с безумием в очах и ужасом, написанным на лице. - Тот, чью обугленную плоть вы принесли, не мёртв.

   - Так магистр ди Сави жив? - выдвинул предположение ди Вижен.

   - Вряд ли, - туманно ответил монах-связист.

   Где я? Что со мной?

   Кромешная тьма окружала Виктора, царившая тишина казалась нереальной. Неужели он умер и, как отступник истинной веры, попал в преисподнюю? Что-то слишком тихо для места вечного мучения грешников; где же зубовный скрежет и пылающие во тьме глаза демонов?

   - Я мёртв? - сорвался с губ вопрос и канул в чёрное безмолвие.

   - Да как бы тебе помягче сказать, дорогой Виктор, - послышался писклявый голосок. - Лучше б ты сдох.

   Виктор покрутил головой, пытаясь определить источник писка. Интонации показались ему удивительно знакомыми, однако, он не знал никого, обладающего столь тоненьким голосом. Забросив бесплодные попытки вспомнить, кто мог бы так говорить, он вникнул в суть сказанного.

   - Если ты желаешь мне смерти, значит, я не умер, - сделал он вывод. - Кто ты, голос во тьме?

   - А ты не догадываешься, демон тебя подери, кто я? - пропищало рядом.

   - Ты пожелал мне смерти, следовательно, ты мой враг, - продолжал рассуждать Виктор. - Или, по крайней мере, недоброжелатель. Хотя бы скажи, где мы находимся? Я не чувствую себя живым; у меня ничего не болит, голова работает ясно, я ощущаю лёгкость в теле. Может быть, мы на Перекрёстке Судеб, месте между миром живых и миром духов? Мрак неопределённости терзает меня.

   - Как ты красиво заговорил, дорогой Виктор! Прямо поэт! Глупый дохлый поэт! - захихикал пискун.

   - Слова твои призваны запутать меня и вселить уныние в мою душу? Почему ты не говоришь прямо? Я чем-то обидел тебя при жизни?

   - Ха! Ещё как обидел! Я себе места не нахожу с тех пор, как превратился в...

это

! Должен признать, ты выбрал утонченный способ покончить со мной и выбраться из темницы, дорогой Виктор. Притворился мёртвым, чтобы тебя выбросили, а меня обрёк на муки в крошечном комке шерсти! Твой план хорош, спору нет, если бы не два неучтённых тобою фактора. Во-первых, тебя не отправили сразу в городской морг, а оставили на темничном складе до прихода святого охотника Адами. Во-вторых, ты недооценил меня, Весельчака Аполли!

   - Аполли? Горбун Аполли, который втянул меня во всю эту историю? - праведный гнев возгорелся в душе Виктора, сжигая преграды, воздвигнутые рассудком. Близость врага, возможность дотянуться до него, подержать за горло, слушая его предсмертный хрип, пьянила не хуже самого крепкого вина. На время забылась естественная осторожность, сдерживавшая неистовые порывы ярости, из горла вырвался душераздирающий вопль: - Убью!!!

   Виктор рванулся, пытаясь вскочить, и со всего маху врезался лбом в нечто весьма твёрдое. Что-то хрустнуло - причём неизвестно, то ли низкий потолок, то ли череп бывшего послушника. Впрочем, вряд ли Виктор услышал хруст. Его бесчувственное тело приняло расслабленно-лежачее положение, в котором не представляло опасности для злого горбуна.

   - Эй, дорогой Виктор, - раздался взволнованный писк. - Ты ведь не умер по-настоящему, правда?

   Молодые перепела в сметанном соусе удались на славу, и командор ди Вижен причмокивал от удовольствия, обгладывая тонкую косточку. Он ужинал в одиночестве, если не считать монашка, прислуживающего за столом и незаметно забрасывающего в широкие рукава объедки с господского стола. Командор, естественно, замечал поползновения брата по ордену - он не дослужился бы до столь высокого звания, не будь внимательным к происходящим вокруг событиям, - однако, великодушно не выказывал озабоченности пропажей съестных отходов, которыми в течение недели могла бы досыта наедаться крестьянская семья из шести человек. То-то монашек за время пребывания в лаврасской резиденции Ордена Карающих изрядно округлился, а то ведь раньше был худосочный, бледный и напоминал одно из воплощений бога недоедания Гладииля.

   Выпавший из руки столовый нож звякнул о пол. Энергично пережёвывая филе лосося, запечённое в огуречном соусе, ди Вижен подумал: "Нож упал - к гостю. Кого это несёт, на ночь глядя?"

   Монашеку вдруг страшно захотелось принести командору другой столовый прибор. Не говоря ни слова, он выбежал бодрой рысцой из трапезной. Массивная дверь, намоленная супротив подслушивания и подглядывания в замочную скважину, громко захлопнулась. Из мрака, скопившегося в углу, бесшумно выплыла серая фигура, размытая, словно пятно на дорожном плаще. Она приблизилась к обеденному столу, остановилась напротив переставшего жевать ди Вижена, вытянулась в подобие человека, с ног до головы закутанного в просторную хламиду, скрывающую лицо, приветственно кивнула. Со страшным скрипом отодвинулся обитый шёлком стул. Фигура бесцеремонно уселась на него, поманила похожей на оформившийся сгусток тумана рукой. С серебряного блюда взмыла в воздух румяная перепелиная ножка, описала дугу над столом и попала в расплывчатые пальцы посетителя. Уже поднеся ножку к невидимому рту, фигура поинтересовалась:

   - Как дела?

   Командор проглотил некстати застрявший в горле кусок мяса винторогой газели, прокашлялся, протёр глаза и руки белоснежной салфеткой и сипло ответил:

   - Приветствую. Благодарю, у меня всё хорошо.