И Василь Василич замолчал, как бы что-то вспоминая и заново переживая прожитое. Но вдруг он встрепенулся и сказал:

– А я попросил у неё сочинения господина Эмиля Золя. И конкретно «Чрево Парижа».

Я знал, что Золя относится к числу иностранных авторов, не жалуемых советской властью, но роман как-то оставался в библиотеках как образец критики капиталистического строя и жалкой судьбы простых людей, не способных сопротивляться центральной власти.

Мой вопрос не то чтобы поставил её в тупик, но привёл в некоторое замешательство.

– Вы что, – шёпотом сказала она, – это же буржуазная литература и такой книги, по-моему, в библиотеке нет, мы недавно сжигали всю буржуазную литературу и мне кажется, что книги Золя сгорели вместе с ними. Разве можно вам, комсомольцу, интересоваться загнивающим западом?

– Мне можно, – весело сказал я, – я начал учить французский язык и мне нужно погружение во французскую действительность.

– Ну, что вы, – засмеялась девушка, – действительность времён господина Золя и сегодняшний день Франции – это совершенно разные картины.

– А вы откуда всё это знаете? – с таким же шутливым настроем спросил я.

– А вот знаю, – засмеялась девушка, – давайте заполним ваш читательский билет. В каком санатории вы отдыхаете?

Я ответил и мой ответ словно ледяной водой окатил девушку. Тут, понимаешь ли, какое дело. Мы все в разведшколе секретились и были как бы людьми непричастными ко всему, а вот на отдых нам выдавали путёвки в санатории НКВД. Это есть бюрократический перекос. Вот и приезжает в санаторий гражданин с гражданским паспортом, а у него путёвка сотрудника, к которому должен быть почёт и уважение.

– Что-то не так? – спросил я, прекрасно понимая причину вдруг возникшего холода.

– Нет-нет, что вы, – поспешно сказала девушка, – всё в порядке, давайте ваше удостоверение, просто к нам сотрудники НКВД приходят только тогда, когда нужно проводить сортировку книг и уничтожать политически вредных авторов, развращающих молодых строителей социализма.

Я подал ей свой паспорт, такую маленькую серенькую книжечку с малюсенькой фотографией в нижнем левом углу. Там всё чин по чину, московская прописка, детей нет и холост.

– А как же вы отдыхаете в санатории НКВД? – с интересом спросила девушка.

– Есть у меня брат двоюродный, – сходу стал сочинять я, – он работает в хозяйственном управлении НКВД и вместо санатория решил поехать на путину на Дальний Восток, а путёвку отдал мне, чтобы не пропадала, благо и фамилии у нас одинаковые и имена, и отчества. Он, как и я, Головачёв Василий Василевич. Только постарше.

Я чувствовал, что холод начал таять, но сказав А, нужно говорить и Б. Сейчас обязательно последует вопрос, а с какого ляду я изучаю французский язык и где? Если что, буду говорить, что студент факультета иностранных языков в МГУ. Но такой вопрос не последовал, он как бы сам стал подразумевающимся ответом на него.

И тут Василь Василич остановился, вероятно, что-то вспоминая. И я не тревожил его, мало ли что, потихоньку задремав после сытного ужина.

– Что там в Содоме? – спросил я своих спутников, которых на Земле все звали Ангелами.

– Город сей расположен в местах благодатных, – сказал один Ангел. – Много воды, поля и сады орошаются и приносят урожаи огромные, отчего народ там живёт зажиточно и многие люди стремятся поселиться там. Вот и племянник Авраама прельстился хорошей жизнью и переехал туда жить. Содомитяне пресытились всем и стали искать новых ощущений в соитиях мужчин и женщин между своим полом.

– Ну, что же, – сказал я, – они получат то, что приказал сделать Председатель.

К вечеру мы подошли к Содому и увидели Лота, сидящего на лавке у городских ворот. Увидев нас, он подошёл к нам и низко поклонился, выказывая своё почтение. Он же хотел внести плату за наш проход, но я сам отвалил стражникам три сикля (один сикль – двенадцать граммов) серебра, и мы вошли в город.

Все восточные поселения, в том числе и города, строились по одному принципу. На проезжую часть выходила глухая стена с дверью во внутренний двор дома, где была зона отдыха, маленький садик и подсобные помещения.

Что было примечательно в этом городе, так это странный запах бензина, серы и газа. Такое ощущение, что где-то прорвался газопровод и открылось нефтяное месторождение с низкокачественной нефтью с высоким содержанием серы.

Местные жители увидели незнакомцев и стали идти за нами, имея явно недобрые намерения. Число идущих за нами всё увеличивалось и к дому Лота подошла уже внушительная толпа.

– Где здесь гостиница, чтобы мы могли остановиться на ночь? – спросил я у Лота.

– Что вы, что вы, – запричитал Лот, – я не смогу простить себе, что оставил дорогих гостей среди людей, которые хотят сделать им зло. У меня дома много места и я, как один из старейшин города, смогу вас защитить.

Мы вняли его увещеваниям и вошли в дощатую дверь в длинной стене одной из улиц.

Сразу на входе Лот омыл наши ноги в грязной воде из деревянного ушата и отёр их серой холстиной. Даже наш Председатель в молодости не гнушался омовением ног своих друзей и соратников.

Войдя в дом, Лот представил свою семью:

– Вот жена моя Ноа, раньше она звалась Юдифь, а сейчас стала Ноа, так как дана была мне в благоденствие. А это мои дочери Айна и Хетура.

Девицы были созревшими, но младшая уже была женщиной, а старшая всё ещё была девственницей и так и кипела гормонами. Младшая была стройной и красивой, а старшая толстой и уродливой. Как будто кто-то надсмеялся над сёстрами, дав одной милое личико, а другой толстое, круглое и плоское лицо жёлтого цвета с толстыми оттопыренными губами. Да и по виду угадывалась в ней натура злобная и завистливая.

Лот пригласил разделить трапезу, состоящую из лепёшки, фиников и молодого вина.

– Как так получилось, что твоя младшая дочь потеряла девственность, а старшая ещё нет? – спросил я.

– Какой-то злой рок преследует мою семью, – сказал Лот. – В прошлый праздник урожая, в ночь фаллоса Хетура танцевала танец девственности, но никто не польстился на неё, и она вернулась домой девственной. Зато в нынешний праздник урожая Айна танцевала танец девственницы вместе с тем человеком, который ей нравился, они переплясали всех и без чувств рухнули рядом друг с другом. И девственности её лишил проходивший мимо козопас, которого побили за это камнями и который искал убежища у меня. Моя жена перевязала ему раненую ногу и он, узнав, что находится в доме Лота, стремглав убежал от нас. В чём я провинился перед Председателем?

Добрая душа этот Лот, как и все другие, которые думают, что Председателю до всего есть дело. За всем было легче уследить, когда на земле было всего два человека – Адам и Ева. Но как от них двоих произошли все остальные, это покрыто тайной даже для нас, для посланцев Председателя. Мы знаем только одно: «и благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…». Но как это сделать двоим человекам, отправленным на выживание на пустую Землю?

Нам этот вопрос был задан в качестве полемического на одном из семинаров…

– Ну, ты и горазд поспать, – смеялся Василь Василич, расталкивая меня. – Что ты по ночам делаешь, рыба уже встала наизготовку, а у тебя глаза не глядят. Вечер сегодня будет весёлый.

Вечерняя зорька была активной. Только успевай забрасывать удочку. То ли кто-то это место благословил, то ли кто-то его прикормил, пока я спал, но удовольствие от рыбалки я получил несказанное.

На хозяйственном столике мы разделали рыбу, порезали её на хорошие порционные куски и стали варить уху. Я занимался ухой, а мой напарник жарил небольших карасиков.

Стол накрыли в моей берлоге. Она уютная и вообще, была бы возможность, то всё время жил бы только в ней. Но нужна вторая половина, чтобы с полным правом сказать, что с милым и в шалаше рай.