Среди латиноязычных мыслителей, тесно связанных с развитием европейского университета, выделяются труды богослова и блестящего ритора Пьера Абеляра (1079–1142), главный из них – «История моих бедствий» (1959) – повествует о гонениях, которым философ подвергся в период становления Парижского университета. Пьер Абеляр стал одним из основоположников умеренного номинализма в период университетских споров между номиналистами и реалистами. Это был спорщик, который «в замкнутых и неподвижных культурных структурах, ригористических традициональных схемах… попытался пробить брешь, чтобы дать развитие и новую жизнь исследованиям гуманистического толка» (Антисери, Реале, 2003, с. 508). Пьер Абеляр вывел новый принцип отношения к тексту – необходимость подвергать историко-лингвистическому анализу все его элементы. Еще одним важным вопросом, который поднимал Абеляр, было учение о сути универсалий, которые, с точки зрения ученого, – «не пустые вербальные формулы, но ценные логико-лингвистические категории, образующие мост между миром мысли и миром бытия» (там же, с. 509).
Помимо источников на латинском языке в процессе обучения в университете использовались греческие и арабские тексты (Аль-Хорезми, Аль-Фараби и др.), особенно при изучении медицины. «Имеется описание четырехгодичного курса по медицине в Болонском университете. Каждый день читались четыре лекции. Первый год был посвящен арабскому философу Авиценне и его учебнику по медицине Канон. Второй и третий год изучались Гален, Гиппократ и Аверроэс. Четвертый год был отдан в основном повторению» (Скирбекк, Гилье, 2003, с. 247). В целом же культура выпускника средневекового университета складывалась под влиянием латиноязычной традиции, усваиваемой в процессе овладения грамматикой, диалектикой, риторикой.
Важнейшей дидактической технологией в европейском университете было детальное и многостороннее комментирование текстов, что также осуществлялось на латинском языке и расширяло эрудицию интеллектуалов, которые в XIII столетии уже «не ограничиваются лишь узкими пределами изучаемых текстов, их теперь занимают, прежде всего, сущностные проблемы, скрытые за уже обстоятельно проанализированными фактами (determinatio). Теперь ученые перестают выступать в роли лишь безропотных комментаторов чужих идей и активно стремятся к личным творческим озарениям…Наиболее ярким отражением этой, произошедшей в интеллектуальной сфере, метаморфозы становятся традиционно открытые, яркие и зрелищные университетские диспуты (disputatio)» (Кунц, 2012, с. 13).
Безусловно, классическая латынь Античности, или так называемая «золотая латынь» – язык Горация, Цицерона и Вергилия, и средневековая латынь имели значительные отличия. В раннем Средневековье за счет распространения просторечных разговорных форм (народной, или вульгарной, латыни) произошло существенное ослабление грамматических норм латинского языка, преодолеть которое впоследствии, с XII века, пытались университетские интеллектуалы. «И все же успехи образования до эпохи гуманизма так и не могли привести к выработке строгого литературного латинского языка, который бы приближался к уровню языка римских писателей конца республики и империи» (Дрбоглав, 1993, с. 5).
Одна из важных особенностей средневековой латыни – теологизация языка. Долгое время латинский язык оставался единственным письменным языком, в Средние века на нем писались поэмы на библейские сюжеты, толкования богословских текстов, трактаты, письма, хроники, жития святых, образцы церковной гимнографии (песнопения), разного рода гомилетическая литература (проповеди, беседы, толкования Библии). Поздняя латынь испытала на себе сильное влияние языка Тертуллиана и Блаженного Августина, что проявилось также в большом количестве греческих заимствований, а также вкраплениях народной латыни периода поздней Античности.
Д.А. Дрбоглав отмечает, что литературный латинский язык в Средние века представлял собой, с одной стороны, объединяющее начало, имеющее интернациональный характер, а с другой стороны, уже не был единым целым: «различия проистекали как из местных особенностей, то есть определялись влиянием языков народов, основавших новые государства, так и из многообразия целей непосредственного применения языка, а вместе с тем и степени образованности писавших на нем людей» (Дрбоглав, 1993, с. 6).
Гуманисты XV века – Ульрих фон Гуттен (1488–1523), Эразм Роттердамский (1467–1536), Томас Мор (1478–1533) – дали латыни новую жизнь, пытаясь (впрочем, не всегда успешно) вернуться к строгим правилам «золотой» латыни, усложняя стиль письменной речи. Латынь этого периода «нередко характеризуется исследователями как язык, искусственно сохраняемый по образцу классической латыни для письменных нужд образованной частью населения Западной Европы при одновременном параллельном развитии различных устных народных говоров и образовании на их основе письменно-литературных романских языков (первые письменные свидетельства – IX–X вв., первые литературные тексты – XII–XIII вв.)» (Таривердиева, 2008, с. 410).
К концу XIV – началу XV века, параллельно с углубляющимся общим кризисом европейской университетской системы, а также в связи с ослаблением роли католической церкви в этой системе и зарождением протестантизма, роль латинского языка начинает снижаться, хотя он продолжает оставаться до XVII века основным языком науки. Так, во Франции, отмечает П.Ю. Уваров, в этот период «происходит преобладание французских практических руководств над латинскими комментариями при обучении медицине Галлена и Гиппократа, поворот от традиционных схоластических методов к вербальной практике» (Уваров, 1987, с. 322). Подобный процесс наблюдается и в Италии. В частности, деятельность Флорентийской, или Платонической, академии ученых в XV веке, связанная с движением гуманистов, «привела к появлению печатных работ на родном языке, что позволило снизить темпы нараставшей неграмотности людей, находившихся вне академической среды. Печатание книг и преподавание на родном языке с XV в. стали важнейшими факторами развития чувства национальной идентичности» (Конкин, 2007, с. 17).
Еще большее ослабление роли латинского языка происходит в эпоху Позднего Возрождения, когда средневековые схоластические методы изживают себя и уступают дорогу гуманистическим идеям. Начинается эпоха перехода к элитарному образованию, происходит разделение образования и науки. Как подчеркивает Жак Ле Гофф, в отличие от интеллектуала Средних веков, гуманист пишет для посвященных. «Окружение гуманиста – это группа, это закрытая Академия, и если истинный гуманист завоевывает Париж, то учит он не в университете, но в созданном для элиты институте – Коллеже королевских чтецов, будущем Коллеж де Франс» (Ле Гофф, 2003, с. 166).
Грамматика, одна из основных дисциплин тривиума, которая рассматривалась учеными Высокого Средневековья как «царица искусств», в период позднего Средневековья привлекает ученых не только в практическом, но, главным образом, в теоретическом отношении: появляются труды, в которых делаются попытки осмыслить явления языка и интерпретировать их в более широком аспекте. В этом смысле средневековых мыслителей, занимавшихся названными проблемами, можно в какой-то мере считать «предтечами общего языкознания» (Нелюбин, Хухуни, 2011, с. 40). Ученые-языковеды отмечают, что внимание к вопросам философии, диалектической логики и общей методологии науки наложило отпечаток на способы формирования лингвистической мысли средневекового Запада, в том числе на определение основных понятий теории языка и утверждение логицизма в описании языка. Изучая грамматические законы латинского языка, ученые, используя схоластический метод, пытались выявить общую закономерность и создать универсальные схемы, применимые ко всем языкам. Одним из первых подобные попытки предпринял испанский ученый-логик Раймунд Луллий (1235–1315), пытавшийся на основе латинского языка вывести универсальный философский (или «чистый») язык, что, однако, не увенчалось успехом. К представлению грамматики как целостной науки, отражающей общие закономерности развития естественных языков, которые имели и значительные различия, склонялся английский философ Роджер Бэкон (1214–1294), получивший образование в Оксфорде и Париже и преподававший в Оксфорде.
