На берегу реки Вид, в небольшом болгарском местечке, им встретился перевязочный пункт гвардии, охраняемый лейб-гвардии московцами. Николай Николаевич обошёл палатки с ранеными и только после отправился осматривать поле боя, усеянное неубранными ещё телами убитых. О том, насколько ожесточённой оказалась схватка за Горный Дубняк, говорили предварительные данные о потерях полков, ходивших в лобовые атаки.
Всего насчитали 28 убитых, 104 раненых и 23 контуженных генерала, штаб- и обер-офицеров, а нижних чинов — около 900 убитых и около 2400 раненых.
Особенно впечатляли потери лейб-гвардии Егерского полка, бравшего Телишский редут: 26 офицеров и 935 нижних чинов.
Лейб-гвардии Гренадерский полк потерял 29 офицеров и 842 нижнего чина, лейб-гвардии Павловский — 19 офицеров и 724 нижних чина. Меньше всего урон понёс лейб-гвардии Московский полк — 18 офицеров и 693 нижних чина. Но в бою от него участвовало только три батальона...
Телиш был взят на следующий день, то есть 13 октября. Гурко, удручённый большими людскими потерями при взятии редутов в Горном Дубняке, решил взять Телишский редут «артиллерийской атакой». Она длилась шесть часов. Огонь вёлся из 72 орудий, на каждое из которых предусматривался расход до ста снарядов.
На этот раз дело до рукопашного боя не дошло. Турецкий 5-тысячный гарнизон счёл для себя за благо сдаться в плен. Потери победителей убитыми и ранеными не превысили 50 (!) человек. Адъютант великого князя полковник Михаил Газенкампф записал во фронтовом дневнике:
«...После двухчасового бомбардирования гарнизон Телиша, состоявший из 7 таборов с 3 орудиями, под начальством Ливы-Измаил-Хани-паши сдался и положил оружие...»
На личном докладе главнокомандующему о двойной победе на Софийском шоссе генерал-лейтенант Гурко среди прочего отметил небывалый эффект батарейного огня:
— В боях впервые артиллеристы, ваше высочество, применили новшество, дальномер системы полковника Мартюшева.
— Как его оценили наши офицеры-пушкари?
— Выше всяких похвал. Одна меткость орудийных залпов по Телишскому редуту чего стоит!..
Из штаба Гвардейского корпуса за подписью генерал-лейтенанта Гурко в армейскую штаб-квартиру в течение всего дня 17 октября приходили «дополнительные» депеши, рассказывавшие о событиях у Горного Дубняка и Телиша:
«Мои уланы при Телише сперва изрубили 150 конных башибузуков и черкесов, пытавшихся уйти, а затем атаковали пехоту. При этом ранены: штабс-ротмистры Сафонов и Яфимович и корнет Жандр штыками, корнету Ухину простреляна пулей верхняя губа. Нижних чинов убито и ранено до 50-ти, большею частию штыками».
«В том же сражении легко ранен командующий л.-гвард. Гродненским гусарским полком принц Альберт Саксен-Альтенбургский: пуля пробила серебряный портсигар и оконтузила ногу; он остался в строю».
«Всего сдалось 7 таборов (батальонов. — А. Ш.) с 3-мя орудиями. Генерал Гурко хотел выпустить пленных на свободу, но они сами предпочли остаться военнопленными. Паша Измаил-Хаки и четыре иностранца, три англичанина и один француз привезены сюда. Из англичан один полковник турецкой службы, а двое — доктора, которые оставлены, при турецких раненых пленных, но сами считаться пленными не будут как служащие делу человеколюбия. Француз был волонтёром...»
Следствием побед русского оружия у Горного Дубняка и Телиша стало то, что турецкие войска сами ушли из Дольнего Дубняка. Случилось это 20 октября. Теперь пробиться в осаждённую Плевну по Софийскому шоссе было уже нельзя. Сумевший выйти из города болгарский священник на беседе в армейском штабе сказал великому князю:
— С 12-го числа не только транспорта, но и никаких сведений в Плевну извне не поступало.
— Как это явление воспринимается турками?
— В городе говорят, что это сильно озаботило Осман-пашу и его османят-офицеров...
— А рядовые турки? Солдаты?
— Их теперь больше всего заботят размеры выдаваемого на день провианта.
— Турки говорят о плене?
— Они его боятся. Особенно башибузуки и черкесы, что разоряли наши села у Дуная. Боятся мщения кровью.
— Значит, есть за что...
Николай Николаевич после изгнания неприятеля из Орхания имел беседу с императором Александром II. Тот сразу заговорил о главном, что его беспокоило после «третьей Плевны»:
— Николай, война у нас словно встала. Мы сидим под Плевной вместе с князем Карлом, цесаревич — под Рущуком. Один брат Михаил на Кавказе в движении вперёд, в горы.
— Я его сегодня, ваше величество, поздравил с новой победой. Молодецкое дело было у кавказцев.
— Да, действительно молодецкое. Я сегодня тоже поздравил генерала Тер-Гукасова с орденской наградой. Но меня сейчас больше заботит Плевна.
— Плевна падёт, ваше величество. И думаю, довольно скоро. Только надо...
— Что надо?
— Надо выждать, когда у Осман-паши истощатся армейские запасы.
— И что тогда будет? Белые флаги на плевенских фортах?
— Не думаю, что всё будет так, ваше величество.
— Вот и Милютин-реформатор так считает. Значит, турки пойдут на прорыв?
— Думаю, что да. Это будет их последний шанс вырваться из осадного кольца. И оправдание Осман-паши перед султаном после войны.
— Если гарнизон Плевны пойдёт на прорыв, что противопоставим этому мы?
— Мы с Тотлебеном усиливаем в инженерном отношении наши позиции. Они теперь укреплены не хуже, чем плевенские.
— Куда будет прорываться, на твой взгляд, Осман-паша? На Запад? К Видину?
— Думаю, ваше величество, туда. Через реку Вид с её мостом. Ведь турки его до сих пор даже и не помышляют разрушать.
— А чем мы их встретим там, за Видом?
— Гренадерскими полками. Но надо ждать того дня. Он уже недалёк, это мнение моего штаба.
* * *
Главнокомандующему не раз докладывали о том, что среди пленных то там, то здесь выявляются иностранцы, чаще всего англичане, служившие в армии султана на высших офицерских должностях. Так было и в деле у Горного Дубняка, где в плен попали несколько подданных английской короны и один француз. Когда к Николаю Николаевичу обратились с вопросом, что делать с иностранцами на турецкой военной службе, он распорядился так:
— Полковника-англичанина и француза-волонтёра содержать на общих основаниях с другими военнопленными. Каких-то особых условий для них быть не может.
— А как поступить с врачами из Британии, ваше высочество? Они ведь люди не военные.
— Оставьте их с ранеными турками. Медикаментов не изымать. Пускай до конца исполняют долг человеческого милосердия, если уж оказались на войне. И пригласите обоих сегодня ко мне сегодня к завтраку...
Горный Дубняк находился от осаждённой Плевны далеко. Каково же было удивление великого князя, когда при опросе пленных турецких офицеров один сказал, что он из Плевенского гарнизона.
— Вы бежали из крепости или были посланы в Горный Дубняк своим начальником?
— Бежал.
— Причина бегства?
— Голодно в Плевне. Постоянно бомбы рвутся. Стало страшно за себя, потому и сбежал.
— Бежали одни?
— Нет, с несколькими своими солдатами, когда мы стояли в сторожевой цепи.
— Почему другие не бегут?
— Осман-паша жестоко наказывает пойманных беглецов.
— Почему крепостная артиллерия перестала вести ответный огонь?
— Это запрет Осман-паши. В снарядах большая нужда, поэтому батарейным командирам запрещено под страхом смерти стрелять без разрешения паши.
— Почему гарнизон не ходит на вылазки?
— Это тоже запретил Осман-паша. В вылазках гарнизон потерял много людей.
— А не думает ли Осман-паша сдаваться?
— Он о сдаче и слова слышать не хочет. Говорит, умрём с голода, но перед русскими оружия не сложим. Я, говорит, слово султану дал.
