— Нет уже. К обеду их пыл иссяк. И силы, видно, тоже.

   — Как с высотами, которые турки заняли вокруг вас?

   — Провели несколько контратак на них. Лесной курган дважды переходил из рук в руки. Теперь он наш. Но турки скапливаются перед ним для новой атаки. Мне надо быть там.

   — С Богом. Желаю успеха...

Вторая половина дня 12 августа и весь следующий день прошли в схватках за командные высоты к западу от Шипкинского перевала. Турки были выбиты с Лесного кургана при огневой поддержке трёх батарей: Центральной, Круглой и Большой. Но когда пехотинцы подступили, тесня турок, к горе Лысой, артиллеристы не смогли их поддержать из-за дальности стрельбы.

Сулейман-паша, не считаясь с потерями, сделал 13 августа всё, чтобы отстоять гору Лысую и вернуть себе Лесной курган. Русским стрелкам пришлось оставить её и укрепиться на соседней Волынской горе. Было ясно, что наступательный порыв сторон угасал, настолько истомлёнными оказались люди, которые сражались уже на пределе своих возможностей.

Яростные бои за Шипкинский перевал окончились. Начиналось долгое «Шипкинское сидение»...

Николай Николаевич-Старший на очередном докладе императору Александру II, не без тревоги следившего за развитием событий под Шипкой, смог в ближайшие дни доложить следующее:

   — Ваше величество, можно утверждать, что в ближайшее время Сулейман-паша штурмовать Шипкинский перевал не будет.

   — Откуда у нас такие сведения?

   — Казачьими партиями взято в плен несколько турецких офицеров, среди которых оказались люди многознающие.

   — Что они рассказали на допросах?

   — Самое главное: армия Сулейман-паши за шесть дней атак перевала лишилась то ли восьми, то ли двенадцати тысяч человек. Это почти половина наличного состава армии паши, который он привёл к Шипке.

   — Что ж, такие цифры впечатляют и обнадёживают на будущее. Радецкий сообщил вам о своих потерях?

   — Да, поступили вчера вечером суммарные потери за шесть дней штурма. Всего 3460 человек погибшими, ранеными и пропавшими без вести. Это почти четверть тех сил, что участвовали в боях на Шипке.

   — Потери Болгарского ополчения в это число входят?

   — Да, ваше величество. Дружины генерала Столетова обескровлены, но восполнены новыми болгарскими добровольцами.

   — Ваши предположения на дальнейшие действия Сулейман-паши?

   — По донесениям с Шипки турки переходят к обороне и занялись возведением укреплений. Фортификационные работы ведутся прямо перед перевалом.

   — Значит, турки опасаются, что наши войска пойдут вперёд, за Балканы?

   — По всем признакам, именно так.

   — Что ещё интересного в поведении турок?

   — Вне всякого сомнения, Сулейман-паша ждёт сильных подкреплений из Константинополя. Об этом много показаний пленных, даже нижних чинов.

   — Чтобы повторить попытку прорваться через Шипкинский перевал к Плевне?

   — Думается, что так. К другим балканским перевалам он не выслал даже разведывательных отрядов.

   — От Шипки он теперь не уйдёт. Она стала для него символом и чести и бесчестия. Султан Абдул-Гамид таких бесславных поражений не прощает...

В русских штабах вряд ли ожидали, что своим шестидневным штурмом Шипкинского перевала Сулейман-паша «скуёт» активность главнокомандующего Мехмет Али-паши и его Восточнодунайской армии. Турки в четырёхугольнике крепостей с нетерпением ожидали окончания боёв на Шипке, чтобы потом двинуться на соединение сил с Южной армией.

Когда стало ясно, что Сулейман-паше с его обескровленным войском через Балканский горный кряж не прорваться, Мехмет Али-паша 24 августа начал самостоятельное наступление против Рущукского отряда. Но туркам здесь удалось только потеснить передовые заслоны русских, после чего активность крепостных гарнизонов заглохла, и 10 сентября они получили приказ отойти на исходные позиции.

Всплеск боёв в четырёхугольнике крепостей великий князь Николай Николаевич-Старший в императорской Главной квартире прокомментировал так:

   — Мехмет Али-паша попытался взять инициативу на себя, но цесаревич не позволил ему уходить далеко от крепостей.

   — Мехмет хотел соединиться с Сулейман-пашой?

   — По логике поведения да. Но пойти ему навстречу он не смог. Опасность для себя увидел.

   — Какую?

   — А наши осадные войска под Плевной?

   — Но ведь Мехмет Али-паша мог деблокировать её и соединиться с Осман-пашой?

   — Он мог, конечно, рискнуть. Но, во-первых, ему тогда бы пришлось взять из Рущукского и других крепостных гарнизонов немалую часть войска. Что, между прочим, цесаревич Александр Александрович помешал бы сделать.

   — А во-вторых?

   — Во-вторых, не исключался вариант, что Мехмет Али-паша сам мог оказаться в плевенском кольце вместе с Осман-пашой. На войне бывают самые непредсказуемые повороты.

   — Значит, теперь в ходе войны всё зависит от Плевны, будет она взята или осада затянется?

   — От неё. На Шипке стороны готовятся к зиме, ни у нас, ни у османов сейчас нет сил, чтобы в Балканах перевесить чашу весов. А четыре крепости Абдул-Гамида в северо-восточном уголке Болгарии стратегически сейчас ничего не решают.

   — Но мы можем взять их одну за другой приступом. Осадная артиллерия уже прибыла в Валахию.

Штурм любой крепости нам дорого обойдётся. Нам сейчас надо с Плевенской крепостью управиться. Она нам камнем преткновения стала на дороге в Царьград. Вопрос сейчас в том, как долго это будет...

Плевенские события грозили опасно затянуться. Они стали влиять и на людей. Особенно удручали людские потери, хотя простой солдат продолжал воевать привычно бодро. Николай Николаевич старался держать руку «на пульсе» солдатского настроения. Делал он это весьма просто, в разговорах с нижними чинами. Очевидец вспоминал:

«Однажды после завтрака великий князь сидел под деревом у своего походного «шатрика». Он обратил внимание, что на часах стоит старый солдат, и завязал с ним непринуждённый разговор:

   — Какого полка будешь?

   — Архангелогородского, ваше... — Солдат замялся в титуле, который так у него и не вышел.

   — А сколько тебе лет?

   — 54, ваше императорское высочество, — отвечал он, уже оправившись и ясно выговорив титул великого князя.

   — Ты какой губернии?

   — Воронежской, ваше императорское высочество!

   — А уезда?

   — Тимковского.

   — Я и не знаю, что есть такой уезд... Каким образом, скажи, голубчик, ты такого возраста на службу попал?

   — Я помещиком сдан в 58-м году на 33-м году от рождения. Когда прошёл слух о воле, нас много кого сдали.

   — А как тебя зовут?

   — Герасим Пастырев.

Солдат почувствовал, что говорит не с начальником, а с «человеком», и потому ободрился.

   — А ты слыхал, как ваши архангелогородцы, крепко дрались под Никополем и под Плевной? А под Плевной ваш полковой командир убит и вы много народу потеряли.

   — Слыхал, ваше императорское высочество, нам казак рассказывал.

Николай Николаевич замолчал. А у солдата навернулись слёзы на глазах и лицо стало серьёзное, суровое.

   — Вот я на тебя смотрю и вспоминаю Севастополь, — продолжал говорить великий князь. — Ваши архангелогордцы, да и вообще большая часть солдат, были совершенно такие, как ты. Знаешь, Пастырев, о Севастополе?

   — Как не знать, ваше императорское высочество. Наши деревенские там тоже воевали...»

В сентябре месяце «передышка» в боевых действиях повлияла на поведение сторон довольно неожиданно. И под Плевной, и на Шипке стали зарываться в землю. Осаждённые турки день и ночь возводили всё новые и новые редуты. Осаждавшие их русские и подошедшие румынские войска рыли линии окопов, обустраивали походные лагеря и возводили новые батарейные позиции. Речь о третьем штурме пока не шла.