- Ну, он не три года там сидел, а побольше. Тебе бы и в доме надоело.

- Слушай, а этот Рене - он и в самом деле отбил жениха у той квинни?

- Я бы сказала деликатнее - расстроил свадьбу. Там много чего еще было помимо этого Рене - невеста беременна от другого, жених женат. Еще и дворцовый переворот подоспел...А тебе-то, Макс, зачем жениться? Что вдруг тебе загорелось?

- У французов есть такое выражение - "coup de foudre"...

- Я знаю. Но разве... - я не решилась продолжить о Дани в этих стенах, но Макс меня понял:

- Можно любить и двоих, особенно, если они так похожи. А потом разглядишь, что они совсем разные - и начинаешь любить их еще сильнее. А когда теряешь одного из двоих - вся твоя любовь достается тому, кто у тебя остался. И ты уже не можешь его отпустить.

- А я раньше думала, что ты дурак и деревяшка, - сказала я тихо.

- Кстати - о дураках, - Макс тряхнул несуществующей челкой и рассмеялся, - Почему этот Рене не нарезал винта из Соликамска? Как я понял, никто его так уж маниакально не охранял.

- Может, ему не к кому было бежать?

- А Казик?

- По-моему, любая ссылка лучше, чем этот Казик.

Когда я вернулась домой, Стеллочка лежала на постели и вязала носок. Герка покоилась у нее в ногах и даже не дернулась мне навстречу. Из моей комнаты слышался мерный стук - хорь упражнялся в своем тренажере.

- Мам, - сказала я, и Стеллочка подняла на меня глаза, - я и в самом деле выхожу замуж. За зека. Как говорится, богу богово, кесарю кесарево, а подобное - к подобному.

- И сколько ему дали? Три года? - Стеллочка прикинула в уме, - через полтора года - условно досрочное, я узнавала на работе.

- У кого?

- У нашего юриста. Жопой чувствовала, что все к тому идет. Ладно, не грусти, знаешь, что юрист мне сказал - если в цифре срока нет на конце мягкого знака, это несерьезный срок.

- Данька не звонил? - спросила я осторожно, боясь повредить только начавшую затягиваться рану.

- Что-то молчат. Раечка послезавтра от них стартует домой, будет у нас с тобой, наконец, горячая пища.

Я собралась было к себе - и тут заорал телефон, долгим, междугородним звонком. Стеллочка протянула руку и сняла трубку - у нее, как у главы семьи, в спальне стоял свой личный аппарат.

- Да, Раечка. Что? Ты что, так шутишь? - возмущенно начала Стеллочка, потом замолчала - а из трубки несся неясный рев, и Стеллочка беспомощно оглянулась на меня. Я подошла и села в ногах, рядом с Геркой.

- Лиза, она говорит, что Дани умер, - отчего-то с обидой проговорила Стеллочка, отстраняя от уха трубку, - Сердечный приступ или внезапная остановка сердца - я не поняла. И я не знаю, что теперь с этим делать.

- Там были дротики? - спросила я тихо.

- Какие дротики? - взвилась Стеллочка, - Обычная передозировка в студенческом кампусе. Нет, Раечка, это не тебе...Раечка, нам нужно понять, кто к кому поедет и где у нас будут похороны...

Я не стала слушать дальше. Я пошла к себе и звездой легла поперек постели. Хорю надоело бегать, он устал и на пару минут свалился, как дохлый. "Сэр Дэниэл, исчадье зла, тебе - четвертая стрела", хотя понятно, конечно, что стрелы во всей этой истории - всего лишь художественная условность.

1741 (осень) - 1742 (зима). Скорпион

Был самый конец ночи, когда в дверь постучали. Птица в клетке захлопала крылами, Ласло проснулся, посмотрел на темные окна, понадеялся было, что Аксель откроет, и вспомнил, что Аксель в ночь на службе. Ласло накинул на голову одеяло - печка прогорела, дом остыл - и пошел открывать. На пороге стоял доктор Климт, с безумными глазами, с докторским саквояжем в руке и с каким-то рулоном под мышкой.

- Что такое? - Ласло впустил его и теперь смотрел на доктора, постепенно приходя в себя после сна, - Что, брат, выгнали тебя?

- Вы шутите, а в стране переворот, с этой ночи у нас новая царица - Елизавета. В нашем доме гвардейцы, у княгини - тоже.

- И что Красавчик наш - того? - Ласло изобразил пальцами решетку и чуть не упустил одеяло на пол.

- Под домашним арестом.

- А ты что - сбежал?

- Патрон вытолкал меня через заднюю дверь, когда пришли гвардейцы, - Климт подошел к печке, положил на пол свой рулон, раскрыл саквояж и принялся раздувать огонь, - Я обещал кое-что уничтожить.

Климт вытянул пачку писем и по одному скормил умирающему огню - пламя вспыхнуло и заплясало. Ласло покрепче завернулся в одеяло, зажег пару свечей:

- Как он, патрон твой, уже получше? А то княгиня сама не своя... а теперь еще и арест - как бы он у нас в крепости не помер...

Пару недель назад гофмаршал заболел неизвестной болезнью - жар, озноб, тошнота - и по многим признакам болезнь та напоминала отравление ядом аква тофана.

- Ты думаешь, домашний арест может перейти в тюремный? - Климт поднял к Ласло горящее от жара лицо, озаренное теплым светом, рыжие волосы его от теплого воздуха шевелились, как живые, - Его увезут в крепость?

- Обыск закончат - и увезут, за ними такое не ржавеет.

Дверь затряслась - от ударов, судя по всему, могучей ноги.

- Это за мной... - прошептал Климт, и очередное письмо из его руки само собою скользнуло в огонь.

- Открывай, лысый, мы свет видели! - заорали из-за двери.

- Погоди бояться, - прошептал Ласло, подхватил Климта с его саквояжем, втолкнул в секретную комнатку - ту, что за дьявольским зеркалом - и завесил вход ковриком. Затем взял свечу и пошел отворять.

За дверью обнаружились Сумасвод-второй и Куницын, пьяные и с красными носами.

- А где лысый? - изумился Сумасвод, увидев на пороге всего лишь Ласло.

- Лысый на службе, - разъяснил Ласло, - и я вот-вот отбуду в крепость, могу передать весточку для него.

Сумасвод с Куницыным переглянулись - холеный и важный доктор им явно не нравился, но и радость неразделенная рвалась из них наружу.

- Ты знаешь, лекарь, что в городе?

- Откуда же, я спал, - Ласло демонстративно зевнул, - Вы зайдите, погрейтесь.

Гвардейцы практически в ногу шагнули в дом.

- Тепло у тебя, - одобрительно проговорил Куницын.

- Так что в городе? - напомнил Ласло.

- Царица новая у нас, Лисавет Петровна! - торжествующе провозгласил Сумасвод, большой поклонник сей царственной особы, - Наша, законная! Пойдем, лекарь, с нами в казармы праздновать, выпьем за матушку-императрицу!

Куницын присел на корточки возле печки, протянул руки к огню:

- Что это у тебя такое?

"Пропал" - только и подумал Ласло, решив, что Климт со страху рассыпал перед печкой свои письма или что-то недожег. Но Куницын взял в руки забытый доктором рулон, развернул на дощатом полу:

- Коврик... красивый...

На полу лежал расстеленный небольшой гобелен - зима, снег, на снегу охотники и свора собак.

- Пациенты подарили, - пояснил Ласло, - сей гобелен называется "Доброй охоты".

- Бывают разве в своре такие собаки - мелкие, недоразумение какое-то? - нетрезвый Сумасвод критически вгляделся в персонажей гобелена.

- Это щенки, их с детства к охоте приучают, - наугад пояснил Ласло.

- Пойдем, Сумасвод, - Куницын обратно свернул гобелен и поднялся с корточек, - а то без нас все сметут. Ты с нами, лекарь?

- Увы, должен быть на службе, - Ласло изобразил на лице крайнее огорчение.

- Ну, бог с тобой, - пожал плечами Сумасвод, - ты готовься, к тебе в крепость вот-вот гофмаршала подвезут, он зеленого цвета был, когда мы уходили - как раз у тебя и помрет.

- А еще кого подвезут? Чтоб я знал, - Ласло вспомнил про свой мартиролог.

- Мюниха, Остермана и еще пару их охвостьев, - перечислил Сумасвод, - ну, бывай, лекарь, мы уходим. Зря ты отказался, свое счастье упустил.

Ласло запер за ними дверь, отодвинул коврик, заглянул в каморку, поманил Климта: