- Завидуете? - ухмыльнулся Ласло, - а по мне, так, средненько. Я иду сегодня вместе с Климтом на детский праздник - у княгининой дочери именины. И гофмаршал, в духе своем, построил для девчонки очередную высоченную ледяную горку.
- Вот злыдень, ребенка-то за что? - испугался Копчик.
- Тем более что две или три княгинины дочки - от этого самого гофмаршала, - дополнил Ласло, - ну вот такая он бестолочь. Так вот, я могу показать крест их общему ювелиру - пусть оценит.
- А если узнает, чей он? - спросил осторожный Копчик.
- А какая теперь разница? - отмахнулся Ласло, - Дюк пал, город бурлит, все тащат у него кто что может.
Зря доктор Климт опасался - и горка оказалась не так высока, и никто своей шеи на ней не свернул. Гофмаршал, в белой шубке, не отходил от своей княгини и все подхватывал на руки младшую девочку - втроем смотрелись они совсем очаровательно, хоть пиши семейный портрет. Синеглазая хищная княгиня, с такими же синими глазами бойкая румяная девчонка, набеленный гофмаршал с его бровями и ресницами... На возвышении, среди бенгальских огней, пела самую модную арию упитанная певица - и не боялась на морозе испортить голос, наверное, хорошо ей было заплачено.
Nell"anima c"è una speranza che non muore mai.
Se la vorrai, dovrai cercare il sole dentro te ed usarne poi la luce per scoprire che,
che sei il domani tu, non scordarlo mai più,
sei grande lo sai, Se fiera sarai tu lo capirai*
(*В душе есть надежда, что никогда не умрет
Найди солнце внутри себя, используй внутренний свет, чтобы понять
Завтра наступит, не забывай
Знаешь, если не терять себя, ты когда-нибудь поймешь)
Доктор Климт слушал-слушал, да и вдруг сказал Ласло:
- Никто сегодня с горки уже не упадет, пойдем, душа моя, в карты сыграем.
- Куда пойдем? - спросил Ласло.
- Ко мне, в соседний дом.
Два доктора прошли по заснеженному саду, удаляясь от сладостных фиоритур певицы:
E" la luce nel tuo soul che ti guiderà
perché sei il domani Tu, non scordarlo mai più
sei grande lo sai Se fiera sarai tu lo capirai...*
(*Свет твоей души поможет тебе
Понять, что наступит завтра,
Не теряй себя - и поймешь...)
Климт отворил невысокую калитку среди сугробов:
- Вот мы и дома.
Перед ними был задний двор гофмаршальского дома.
- Я вижу, не грустит твой хозяин, что друга его этой ночью повязали, - сказал Ласло, - напротив, праздники празднует. Я думал, он хоть поплачет по герцогу.
- Он не умеет плакать, - отвечал Климт, - У него от этого краска размазывается, - они поднялись на второй этаж, потом на третий, - Вот и мое гнездо.
Климт обитал на антресолях, с низеньким потолком, под самой крышей.
- А кто в других комнатках - актерки? - полюбопытствовал Ласло.
- И они тоже. И дворецкий, - ответил Климт, - Скажи, герцогу здорово досталось?
- Я бы не сказал - до казни заживет. Будет иметь товарный вид в гробу.
Климт поморщился, раздал карты. В окошке мансарды сгустились сумерки, загорелись две неяркие звезды.
- Ты злишься, что я так говорю про герцога? - спросил Ласло, оценив недовольную физиономию Климта, - Тебе жаль его?
- Друг дома нашего столько лет, конечно же, жаль, - отвечал Климт, - для меня все они прежде всего люди. Бездарные, жестокие, но создания божие.
- А твой хозяин может спасти герцога? - спросил Ласло, - Ты же говорил, он любит его.
- Он фигура невесомая, конечно, не может, - вздохнул Климт, - Ему самому бы не пропасть. Слишком разные они были величины - как бабочка и звезда.
- Как ты красиво их определил, - оценил Ласло, - я бы по-другому сказал. Как жопа и сам знаешь что.
Климт опять сморщился - грубость Ласло его раздражала.
- Как дамы выносят твою грубость? - спросил он, - И не последние дамы, насколько я знаю.
- Дамам и не такое нравится, поверь, - ухмыльнулся Ласло.
- А что они больше всего любят?
Ласло задумался и наконец ответил:
- Когда добрая душа.
Партия окончилась - за окном уже было совсем темно. Ласло рассчитался - он продулся Климту - надел шубу и шляпу и пошел вниз по лестнице. Ни слуг не было видно, ни дворецкого - не иначе все сбежали из дома на праздник. От соседнего особняка слышны были удары салютов, играла музыка. Ласло направился к черному ходу и у самой двери в полумраке - свечи некому было зажечь - разглядел две фигуры, черную и белую. "Свидание" - подумал Ласло и на всякий случай встал за колонну. Он не хотел никого спугнуть и к тому же любил подобные таинственные истории. Доктор высунул нос из-за колонны, вгляделся в темноту и прислушался.
Фигуры были, как выражался Климт, невесомые - бело-золотой, в мехах, гофмаршал и черный тончайший Сашхен Плаксин. Гофмаршал не шептал - так тихо он говорил почти всегда:
- Вам не стоит возвращаться, это слишком опасно. С моей рекомендацией вас примет на службу граф Арно. Я сам напишу вам, когда вы с братом сможете возвратиться.
- А кто же доставит ответ? - шепотом вопросил Сашхен Плаксин.
- Обычная дипломатическая почта. Ей, в отличие от вас, никто не чинит препятствий. Три дня - и письмо будет в Петербурге. Герцогиня дала вам с братом на дорогу?
- Герцогиня лежит в горячке, покои ее разграблены...
- Я понял вас. Возьмите, - гофмаршал вложил в руки Сашхена кисет с деньгами, затем, поразмыслив, снял со своих пальцев несколько перстней и надел их на руку Плаксину, - этот с розовым камнем - еще и оружие.
- Ваше сиятельство! - Сашхен склонился и поцеловал гофмаршальскую ручку, тот погладил его затылок:
- Бегите, Сашхен. Я не верю в бога, но да поможет он вам - или кто бы там ни был.
Они вышли за дверь и, наверное, каждый пошел своей дорогой - Сашхен навстречу приключениям, гофмаршал - на детский праздник. Ласло выбрался из-за колонны и тоже пошел - своей.
Казалось бы, пришло Копчику время праздновать - каждый день с утра до вечера записывал он показания арестованного графа Эрнеста, герцога Курляндского. "С моих слов записано верно, мною прочитано, замечаний нет". Для удобства для герцога все-таки расщедрились на стул.
Но Копчик откладывал в сторону, как ненужное на этой дуэли оружие - свою ревность, свою обиду, жалость свою к жене и к самому себе, зависть к бывшему сопернику, ненависть, наконец - и в стерильной чистоте записывал показания. Толковые показания, надо сказать - им почти не требовалось добавлять стройности. Герцог легко разбивал обвинения против себя, порою обращая их против самих обвинителей. На очных ставках тоже держался молодцом - один из изменников-прихвостней, более всех чернивший павшего патрона, даже просил прощения. Копчик невольно зауважал человека, защищавшего себя столь толково и отважно - и в безвыходной ситуации. Потому что, несмотря на рассыпанное обвинение, приговор суда был ожидаем - квалифицированная смертная казнь (бедняга Гурьянов!) через четвертование.
Но герцогу не довелось даже постоять на эшафоте - прилетели дипломатической почтой из Франции недоумевающие и разгневанные письма сразу от нескольких Гонто-Биронов, и один из них был тот самый маршал. Маршал негодовал - чем его родственник заслужил столь жестокий и скоропалительный приговор при таком бездарно построенном обвинении - и как только маршал все узнал? От страха перед международным скандалом квалифицированную казнь заменили бессрочной ссылкой (счастливец Гурьянов!).
Аксель и Копчик из окошка караулки наблюдали, как отбывает герцогская карета - карете предстояла еще погрузка на специально укрепленный по такому случаю паром. Сам Андрей Иванович Настоящий лично спустился отдать распоряжения о содержании в пути знаменитого узника.
- А такая любовь была... - проговорил с осуждением Аксель, - Столько лет они вместе были, вот так, - он показал два прижатых друг к другу пальца, - и теперь расстаются...
