– Кто ты? – свет из окна слепил глаза, и я толком не могла ничего разглядеть. – Это ты нарисовал дракона?

Он лежал у стены, положив под голову свернутую камуфляжную куртку и укрывшись драной вязаной кофтой. Высокий белый лоб, ввалившиеся, в синих прожилках, щеки, на подбородке седая неопрятная щетина.

Сильно пахло корицей, как всегда в присутствии Пыльцы. Я невольно поморщилась. По словам Бабули, в старые времена так пахли яблочные пироги, но сейчас никто, в здравом уме и доброй памяти, не возьмет в рот хоть что-нибудь с таким запахом.

– Не нарисовал. Я её вообразил, – наконец ответил мужчина. – Получилось?

– Она прекрасна, – ответила я, опускаясь на колени. Запыленный попытался улыбнуться и закашлялся.

Поспешно стащив рюкзак, я достала фляжку. В ней еще плескалось несколько глотков.

– Вот, выпей, – я протянула ему чай, но сообразив, что сам он не напьется, придвинулась ближе.

Обхватив горячий, со слипшимися потными волосами, затылок, поднесла к губам мужчины горлышко фляжки. Выпив всё, он благодарно прикрыл глаза.

– Спасибо.

– Не за что.

– Ты охотник, да? – бляха висела на видном месте, её нельзя было не заметить.

– Я тебе не враг, – поспешно заверила я. – Не бойся, – он опять улыбнулся. На потрескавшихся губах выступила сукровица.

– Мне уже поздно бояться. Всё. Спылился.

На это было нечего возразить: когда на щеках появляются синие прожилки, а глаза утопают в синеве вместе с белками и радужкой – верный признак. Своё он отпылил.

– Это ты сотворил единорога? – спросила я.

– Да.

– Хотел, чтобы он исполнил твоё желание?

– Желание? – удивился мужчина. Он даже попытался приподняться со своей подушки. – О чем ты говоришь?

– Ну… Считается, если единорог тебя подпустит и даст потрогать рог… можно загадать любое желание. И он его исполнит.

– И что? Он тебя подпустил?

Я опустила глаза.

– Нет. Убежал куда-то.

– Жаль. А… Какое у тебя было желание?

– Так. Хотела, чтобы он исцелил одного человека. На него наложили заклятье, и… – я посмотрела на Запыленного и замолчала. Тот вновь закрыл глаза.

– Прости, – тихо сказал мужчина. – Получается, он исполнил моё желание. Привел тебя.

– Меня? Но при чем здесь я?

– Было необходимо… Я хотел, чтобы кто-нибудь увидел картину. Это очень важно, чтобы её увидели. И еще… это, конечно, малодушие, но я… побоялся умирать в одиночестве.

Потянувшись, я взяла его за руку. Ладонь была холодная и легкая. Как бумага.

– Ты потратил свою жизнь на то, что просуществует всего один день. Ты же знаешь…

– Она исчезнет вместе с моей смертью, – он вновь открыл глаза и я вздрогнула. То же самое выражение, то же отчаяние, было в глазах зверя. – Но я не мог по-другому. Очень важно, чтобы её увидели.

– А зверь с железными клыками? Он ведь тоже твой? Зачем?

– Прости. Не смог удержаться. Считай, что он охранял сокровище… Надеюсь, ты с ним справилась?

Беда с этими Запыленными. Даже на пороге смерти они верят в сказки.

– Да.

Он долго молчал, а потом сказал:

– Красота. Осталось так мало красоты…

Я не поняла, что он имел в виду, и сказала первое, что пришло в голову.

– Ну, не так уж и мало. Есть небо и солнце, и облака, и дождь. И деревья, и цветы… Мир очень, очень красивый. Просто надо уметь видеть.

– Уметь… видеть.

В его ладони, бессильно лежащей на полу, появился цветок. Ярко-красный, с шелковистыми лепестками и черной серединкой.

– Возьми, – сказал он. – На память.

Я осторожно обхватила твердый гладкий стебель, поднесла цветок к лицу… Он пах солнцем и травой, и немножко медом. Через мгновение в воздухе закружили яркие искры, и мак рассыпался.

Мужчина теперь лежал совершенно неподвижно.

– Ну, вот и всё, – тихо сказала я и, протянув руку, закрыла ему глаза.

Жалко. Жалко, что больше никто не увидит картины. Жалко, что нельзя теперь найти единорога и загадать желание. Жалко, что магия – это всего лишь мираж, несбыточная мечта.

… Жаль, что не получилось помочь Бабуле.

Иван

Внутри было непривычно тихо. Не сновали по коридорам служащие с папками, не дребезжали, перебивая друг друга, телефоны, никто не бряцал победительно оружием и не ругался матом.

Будто мы вошли не в Агентство по борьбе за безопасность аномалий, а в сонный, доживающий последние дни, трактир. В затхлом прокуренном фойе жужжали мухи, а у стены, рядом с казенного вида дерматиновым диваном, дрых громадный пес. Когда мы проходили мимо, он, приоткрыв один глаз, негромко что-то буркнул, а потом равнодушно отвернул брылястую морду к стене.

Из окошка, как в самом обычном почтовом отделении, торчала седая, в букольках, макушка.

– Любезнейшая… – позвал Лумумба, – Не подскажете, где найти господина главного начальника?

– Вдоль по коридору направо по ступенькам вниз налево первая дверь. – тетка отбарабанила заученную фразу, даже не подняв головы.

– Однако странные здесь порядки… – пробормотал учитель, направляясь в указанный коридор.

…В кабинете, над столом, висела лысина. Обширная, бледная и вся в маленьких коричневых пятнышках, она покоилась в жесткой сивой поросли, как гигантское яйцо в неопрятном, сложенном как попало, гнезде. Скрип двери, возвестивший наше появление, на лысину впечатления не произвел.

На столе располагались хрустальный графин, мутноватый, с отпечатками пальцев стакан, пачка разнокалиберных бумаг, древний бакелитовый телефон и тощий букетик карандашей в стеклянной банке.

По бокам топырились локти, одетые в черные лоснящиеся нарукавники. Ладони прикрывали уши владельца лысины. Они были пухлые, как подушки – возможно потому он и не слышал ничего, что происходило в комнате.

Лумумба, заложив руки за спину, принялся рассматривать картинки, развешанные на одной из стен. Что он там увидел под вековым слоем пыли – непонятно.

Я было примерился вежливо постучать по столу, но тут зазвонил телефон. Звук его, пронзительный и громкий, всколыхнул воздух в комнате, а заодно вернул к жизни лысину. Она вскинулась, человек под ней, оказавшись курносым и веснушчатым, с жирными, будто он только что ел сало, губами, схватил трубку и заорал в нее что есть мочи:

– Ну! Что? Это точно? – из телефона темпераментно запищало. – Дьявольщина! – лысый бросил трубку и увидел нас.

Наставник мой к тому времени сидел, нога на ногу, в кресле для посетителей, я же чинно пристроился у него за спиной. Лысый протер глаза.

– Вы… Хто вы? – вопросил он хрипло.

– Плохо работаете, – поругал его Лумумба. – Гнать вас надо с должности. А предварительно, непременно принародно, высечь, – мужичок побагровел и выпучил глаза, став похожим на разгневанного карася. – В вверенном вам округе, милейший, объявился Сказочник, – неумолимо продолжил учитель. – Мы зафиксировали попытку превращения в козла. Жертва скончалась на месте! Но это еще не всё… По дороге к вам мы подверглись нападению, – мужик только хлопал веками, явно не понимая, что от него хотят. – В нас пустили файербол! Прямо на улице, при всем честном народе! Вы что тут, вообще мышей не ловите? Да вам трибунал светит, милейший, за такое попустительство…

Лысый наконец смог набрать воздуха и заорал в ответ:

– Да кто вы такие?! Кто пустил!? – багровые щеки его затряслись, изо рта полетела слюна, и я испугался, как бы несчастного не хватил удар. Явственно пахнуло перегаром.

Наставник, по-моему, тоже обеспокоился. Вытащив из графина пробку, он плеснул в стакан и протянул его через стол. Лысый принял. Выпил мелкими глотками, выдохнул, занюхал рукавом… Вновь пахнуло перегаром, глаза мужичка посоловели. Однако! Вовсе не водичку на рабочем месте употребляет начальник местного отделения АББА…

– Привет вам от Товарища Седого, – мягко сказал Лумумба, когда лысый наконец свел глаза в кучу и перестал задыхаться. – Разрешите представиться: старший оперуполномоченный, майор Базиль М'бвеле. Это, – он кивнул через плечо, – мой стажер и напарник, Иван Спаситель. Наставник показал ему корочки.