Я взял себя в руки и призвал к себе Григория Зирру и других предводителей моих зганов. Некоторые из них спали в нижних этажах моего замка, где во времена былого послабления к ним с моей стороны они жили практически постоянно. Теперь этому конец, ибо, начиная с этой минуты, все изменится — наступают суровые времена.

— Это сделал твой внук, — обратился я к Григорию Зирре, указывая на тело Марилены, — в ком заговорила нечистая кровь Зирра. А потому я проклинаю и придаю анафеме зганов Зирра! Вам нет больше места в доме Ференци! Убирайся вместе со всеми своими людьми, и отныне я не желаю вас больше видеть ни здесь, ни где-либо поблизости!

Когда он ушел, я обратился к одному из предводителей моих зганов, тому, который некогда разговаривал со мной и кто посмел проявить фамильярность по отношению ко мне и слишком распустил свой язык.

— Как могло случиться подобное? — сурово спросил я его. — Почему в мое отсутствие вы не охраняли как следует то, что мне принадлежит?

— Но, господин мой! — отвечал он. — Ведь вы поручили следить за домом и поместьем своему сыну! — Он пожал плечами, как мне показалось, совершенно равнодушно. — Вот уже много лет я не пользуюсь вашим доверием и расположением.

— А разве ты не зган? — прорычал я, чувствуя, как просыпается во мне вампир, как растут мои зубы и ногти превращаются в острые ножи. — И разве я не Ференци?! С каких это пор я должен просить о том, что по праву принадлежит мне от рождения, и приказывать исполнить то, что испокон веков было твоими обязанностями?

Я говорил очень тихо и спокойно, но все, кто находился со мной в комнате, слегка попятились, за исключением того, с кем я разговаривал, ибо я схватил его за плечо.

И тут... он вытащил нож и хотел было меня ударить. Но я лишь мрачно улыбнулся и удержал его одним только взглядом. Дрожа с головы до ног, он выронил нож...

— Я... я не оправдал вашего доверия, господин мой! Прогоните меня тоже, господин, и позвольте уйти вместе с Зирра.

Я широко зевнул, демонстрируя ему свой огромный рот, крепкие челюсти и острые зубы, торчавшие из кровоточащих десен. Он хорошо знал, что я легко могу сомкнуть эти челюсти на его лице, превратив его в месиво. Но вместо этого я просто подтащил его к высокому окну.

— Прогнать тебя? — повторил я его слова. — А что, есть такое место, где ты хотел бы оказаться?

— Где угодно, — задыхаясь прошептал он. — Где угодно, господин, только не здесь.

— Не здесь? — переспросил я, выглядывая в окно. — Что ж, будь по-твоему.

И, прежде чем он успел сказать что-либо еще, я схватил его в охапку и швырнул вниз. Падая, он успел вскрикнуть лишь один раз, потом рухнул на скалы и затих навсегда.

Другие предводители, помельче, видя все это, хотели было сбежать, но я предостерег их от этого опрометчивого шага.

— Только посмейте уйти, — взревел я, — и я переловлю вас по одному, вырву и съем ваши сердца! — После таких угроз они застыли на месте. — А теперь идите и разыщите моего сына. А когда найдете, отведите меня к нему — туда, где я смогу с ним разобраться. После этого вы все соберетесь и придете ко мне, ибо мне необходимо поговорить с вами о весьма важных вещах. Вместе со мной вы отправитесь в великий крестовый поход. Фаэтор Ференци вновь поднимется очень высоко и вернет себе былое могущество в мире, а каждому из вас уготована заслуженная им участь. Но вас ждет настоящая мужская работа, и я уверен, что вы завоюете себе достойную судьбу!..

Отдаленное лязганье и звон отвлекли Гарри от длинного рассказа старого вампира. Он перестал слушать и внимательно оглядел пустынную, вспаханную, развороченную землю, на которой до самого горизонта то тут, то там виднелись постепенно все более разрушающиеся развалины старых домов. Даже солнце, которое согревало ему шею и спину и поднимало облака пара над неподвижной водой небольших водоемов, не могло оживить безрадостную картину: по полю двигались железные динозавры, чудовищные и странные силуэты которых неясно виднелись в облаках пыли и сизого зловонного дыма. Едва ли бульдозеры направятся именно в эту сторону, но при виде их Гарри вдруг вернулся к действительности и вспомнил, сколько сейчас, должно быть, времени. Уже, видимо, около девяти часов, а ему еще предстоит добраться до Бухареста — обратный самолет в Афины улетал в 12.45.

— Гарри... — затихающий мысленный голос Фаэтора был похож на вздох. — Я чувствую, что над землей взошло солнце, а оно отнимает у меня силы, делает меня совсем слабым. Должен ли я продолжить свой рассказ, или мы отложим разговор на другое время?

Гарри задумался. Он успел немало узнать о Яноше — вампире, обладающем большими возможностями и силой. И все же, если верить Фаэтору, сын его не был вампиром в полном смысле этого слова, во всяком случае тогда — почти восемьсот лет назад. Таким образом этот разговор давал ему возможность больше узнать не только о самом Яноше, но и о вампирах вообще. Гарри признавал, что уже является достаточно осведомленным и признанным авторитетом в этой области, но одновременно понимал, что о подобных существах знать абсолютно все практически невозможно. Однако, когда от них зависит его жизнь и жизнь других людей, никакие дополнительные сведения не окажутся излишними.

— Ты совершенно прав, — послышался вновь голос Фаэтора. — Хорошо, тогда позволь мне продолжить свой рассказ. Я постараюсь быть как можно более кратким...

Мои зганы нашли этого пса высоко в горах, где он прятался, трясясь от страха, в одной из пещер. Он подошел к выходу из нее, расположенному на уступе отвесной скалы.

Хоть Янош был еще очень молод, ему нельзя было отказать в силе, да и ростом он был очень высок, такой же крупный и мощный, каким был в молодости Тибор и каким был я сам. Он казался испуганным, но, судя по всему, не склонным малодушно молить о пощаде.

Сломав ветку, он заострил ее и обратился ко мне:

— Ни шагу дальше, отец, или я воткну этот кол тебе в сердце!

— Ах, сынок, — ответил я без враждебности и злобы, — ты и так уже это сделал. Как же ты мог? Я думал, что ты любишь меня, точнее даже, я был в этом уверен. Я также знал, что ты любишь свою мать, хотя даже не подозревал, какова именно твоя к ней любовь. А оказалось, что я ничего о тебе не знаю, кроме того, что ты — мой сын. — И с этими словами я шагнул в пещеру.

— Во всяком случае, ты знаешь, что я убью тебя, — хрипло прошептал он, отступая назад, — если ты только попробуешь наказать меня.

— Наказать тебя? — Я ссутулился к печально покачал головой. — Нет, я всего лишь жду от тебя объяснений. Ведь ты плоть от плоти моей, Янош. И неужели сейчас, когда я остался совсем один, я стану мстить собственному сыну? Не скрою, я действительно был вне себя от горя и ярости, но разве так трудно меня понять? Но к чему привела моя ярость, чего я добился? Только лишь того, что твоя мать умерла, она покинула нас, и мы, которые ее так горячо любили, навсегда потеряли ее. А теперь... теперь весь мой гнев улетучился...

— И ты... ты не испытываешь ко мне ненависти? — спросил он.

— Ненавидеть тебя? Моего собственного сына? — Я снова покачал головой. — Нет, все дело в том, что я просто ничего не понимаю. Объясни, почему ты так поступил? — И я сделал еще один шаг в глубь пещеры.

Он попятился от меня еще дальше, но не опустил кол, направленный в мою сторону. И вдруг, словно прорвало невидимую дамбу, слова хлынули из него потоком.

— Я ненавидел тебя! — воскликнул он. — Потому что ты всегда был холоден, равнодушен и жесток по отношению ко мне, и всегда... так отличался от остальных. Я был похож на тебя и одновременно не похож. Часто я наблюдал, как ты превращаешься в плотное облако и паришь в воздухе, словно оторвавшийся от дерева лист. Но когда я пытался сделать то же самое, я всегда падал. Подобно тебе, я хотел одним только словом или взглядом вселять в сердца людей страх... Но я не был вампиром и понимал, что стоит мне лишь попытаться совершить нечто подобное, люди тут же убьют меня, уничтожат, как любого другого врага. А потому я вынужден был водить дружбу с теми, кого я презирал, проникать в их умы и заставлять их любить меня, чтобы добиться их повиновения. Внутри я очень походил на тебя, но я никогда не мог стать точно таким же, как ты. Вот поэтому-то я всегда тебя ненавидел.