С Изой всегда было легко и весело. Надя знала ее еще с тех времен, когда их горшки в детском саду стояли рядом на полке. Потом малышковый возраст сменился писклявым, голенастым, с косичками и коричневыми форменными платьицами. Иза уже тогда умудрялась выделяться своеобразной женственностью (если это определение вообще подходит маленькой девочке). Став чуть постарше, одной из первых начала подводить глаза обыкновенным черным карандашом, узнала, как на стрелку «поехавших» капроновых колготок капнуть лаком для ногтей, учила одноклассниц и другим, чисто женским премудростям. В десятом девчонки, собираясь на дискотеку, выстраивались к Изе в очередь, и она, вооружившись акварелью, разрисовывала девичьи веки длинными загадочными тенями… Благословенное время, когда не было ни косметики, ни аллергии! Цвет волос менялся с помощью цветной копировальной бумаги, а простые стекла очков к лету затенялись цветными фломастерами.

После школы Иза, опять-таки опередив всех, «сбегала» годика на два замуж. Напропалую хипповала со своим длинноволосым мужем, мотаясь с ним по каким-то сомнительным квартирам. Ходила в чем-то непонятном, мешковатом, да и пошитом, похоже, из дерюги. Но, вернувшись в отчий дом к вящей радости родителей, вдруг остепенилась. Поступила в институт, а получив диплом товароведа, – на работу в ведающую дефицитом торговую структуру.

Одноклассницы вовсю катали коляски с детьми, кое-кто «киндеров» уже и в школу за ручку водил. Иза же, метр с кепкой (про таких говорят: «Маленькая собачка до старости щенок»), своей неистребимой женственностью сбивала с панталыку и седовласых мужей, проходясь по семьям цокающими сапожками (каблук 12 см), и безусых, потеющих от робости практикантов, оставаясь свободной и независимой. Однако через десяток лет она вышла-таки замуж за своего начальника. Молодожены обзавелись шикарной квартирой в центре и окружили себя зеркалами, пуфиками и полупрозрачными импортными шторами. За цену «Жигулей» Изка купила собаку породы мастино-неаполитано и назвала пса Сыночком.

Надю, изредка бывавшую у Изы в гостях, Сыночек игнорировал. Обычно он, флегматичный, лениво-царственный, по-хозяйски возлежал на угловом диване, сливаясь с серебристой обивкой. Беседуя с подругой, Иза время от времени крепко брала горячо обожаемого Сыночка за колышущиеся брыли и целовала в слюнявую морду.

…По сложившейся традиции, под Новый год одноклассницы устраивали девичник. На этот раз решили собраться у Изы.

Она встретила гостей в чем-то воздушном, нежно-розовом. Каблучки атласных домашних туфелек утопали в шелковистом ворсе персикового ковра. Свечи в канделябрах освещали стол, где в хрустальных лодочках томились похожие на тараканов креветки с несчастными глазками, бутерброды с красной и черной икрой; в центре философски ухмылялся раскинувшийся на огромном блюде фаршированный поросенок. Вытянутые лепестки фужеров готовились принять темно-вишневое вино.

– Ешь ананасы, рябчиков жуй, – прошипела Маша в сторону.

По тому новорусскому, голодному для большинства времени стол нагло демонстрировал хозяйкину заносчивость и тщеславие. Но захмелели и натянутый вначале разговор все чаще перебивался вечным: «А помнишь?..» Между осторожной дегустацией креветок (мало кто знал, как есть этих морских зверьков) вспомнили акварельные тени и «бумажную» краску для волос. Потом зашел разговор о мечтах – школьных и нынешних.

– Слушай, Из, – развернулась к хозяйке внушительным «буфером» Маша, размахивая рукавом со следами салата, – я вот, к примеру, мечтаю о даче. Возраст, что ли, к земле тянет? Надька – как из малосемейки в нормальную квартиру вырваться, дети подрастают. А о чем можешь мечтать ты? О звездочке с неба? Ну чего еще-то хотеть от жизни? Все есть: дом, как говорится, полная чаша, дача не дача, машина не машина, муж – не груш объелся…

– Чего хочу? – задумалась Иза. – Норковую шубу. Египетскую. Вы не представляете, какое это чудо!

Подруги удрученно замолчали. Мечтать о такой роскоши они не осмеливались. Если бы кто сказал, что через какой-то десяток лет все будут ходить в норковых шубах – от китайских до греческих – никто бы не поверил. Самой шикарной считалась Томкина каракулевая дошка, на которую она угрохала все свои и мужнины отпускные. Надя ходила в перелицованном мутоне. Маша – в драповом пальто с видавшей виды крашеной лисой. Остальные тоже кто в чем…

Через год собрались у Томки.

– У меня, девочки, просто, на рябчиков с ананасами не надейтесь…

– Изка сказала, может, не придет. У нее Сыночек заболел, – сообщила Надя.

– Сыночек? У нее же нет детей! – удивилась Маша.

– Она пса своего так называет…

Перемыли Изе косточки. Вспомнили об абортах от первого «хиппатого» мужа, поиздевались над мечтой об «египетском чуде».

– А какая, вроде, душевная была девчонка. Омещанилась вконец. Людям жрать нечего, а у нее креветки… Чтоб ей подавиться!

– Перестань злиться, Машка! Сама-то ела – не подавилась. Тебе бы такого мужа, так и ты, поди, тоже ими объедалась бы и о норковой шубе мечтала.

– Э-э! – махнула рукой Маша. – Спасибо, что хоть не пьет нынче Васька мой – вылечился…

Разговор плавно перешел на мужиков и об Изе забыли. А она вдруг пришла.

– Извините, девчонки, за опоздание. Ветеринара ждала, он моей собаке уколы делает… Такой мужчина, я вам скажу, даром что звериный доктор… – Она бы еще щебетала, но вдруг остановилась. – Что вы на меня так уставились? – И, сообразив, рассмеялась: – А-а, шуба!

А я про нее забыла совсем!

Иза любовно встряхнула свою красавицу. Шуба была немыслимого, волшебного цвета, серебристо-голубовато-серо-жемчужная, с мягким поднято-ниспадающим воротом, изящно окантованным тонкой, меховой же косичкой, с крупными хрустальными пуговицами, расширяющимися книзу рукавами, мягко летящими полами, словно окутанная душистой, сухой и в то же время маслянисто сверкающей дымкой…

Ах! Подруги поняли Изу и простили сразу: о таком чуде действительно можно было мечтать!

– Египетская, – пояснила Изка. – Я такую и хотела. Немного длинна, правда, только на каблуках ношу.

– Можно померить? – трудно сглотнув, хрипловато сказала Маша, а руки уже потянулись – потрогать, пощупать неземную красоту.

– Конечно, мерьте! – Изка улыбалась. Она тоже понимала подруг.

Примерка перед узким Томкиным зеркалом в прихожке затянулась. Когда шубу накинула Надя, все разом вздохнули, а хозяйка египетского великолепия в искреннем восхищении закрутила головой:

– Надька, ты – королева!

А Надя и сама видела: шуба будто на нее была пошита. Сидела как влитая…

– Отпад! – выдохнула Маша, у которой пуговицы не сошлись на животе.

Проголодавшиеся от избытка эмоций подруги набросились на еду как волки и через полчаса, к Тамариному смущению, опустошили тарелки с салатом и горячим. К чаю оказалось, что все перебрали с едой и питьем, даже Маша, отдуваясь, отказалась от торта.

– Теперь-то тебе мечтать точно не о чем, – сказала она Изке, возобновляя старый разговор.

– Теперь – да, – подумав, кивнула головой та. – Лишь бы Сыночек больше не болел, вот и все.

За разговором вначале не расслышали дверного звонка, и он загудел настойчиво и сердито. Тамара, сделав «большие глаза», выбежала в прихожую. Послышался недовольный мужской голос и Тамарин оправдывающийся.

– Девочки, – произнесла она упавшим голосом, заглянув в дверь, – Павел пришел. Он сегодня должен был у матери переночевать, но…

– Все, все, – заторопилась Надя, – не расстраивайся и не волнуйся, Тома, все нормально. Мы уходим. Спасибо тебе, было здорово.

За Изой собирался заехать муж, но попозже. Она решила прогуляться с подругами. Погода баловала: обычный в это время года туман испарился, падал легкий снежок. Женщины медленно шли по улице, лениво обсуждая проведенный вечер.