Чернобородый погладил бороду и обменялся взглядом с Усатым.
– Что сказать, Бабушка: Вы, пожалуй, правы – люди толком не знают, для чего им дана жизнь! – Чернобородый тяжело вздохнул. – Нам приходится сталкиваться, – продолжал он, – не только с сердечными, добрыми людьми, но и с другими. К счастью, в тундре последние очень редки. Может быть, этому помогает учение дедов, о котором только что Вы сказали, Бабушка…
Бабушка поправила платок на голове.
– У каждого поколения, наверное, должно быть что-то свое. Даже нам, воспитанным по старинке, и то чего-то нового хотелось… чего-то необычного… Ждешь этого, а, смотришь, пришло время со всеми прощаться…
– Встречаясь с тундровиками, почему-то все чаще стали замечать, что они стали отходить от обычаев, традиций, взглядов дедов и отцов. К сожалению! – Усатый грустно покачал головой. – Раньше, а это было лет… ну это не важно, люди тундры были сдержанны, держались с достоинством. А теперь, когда мы сообщаем о себе и своих способностях, они сразу же становятся жалкими попрошайками!
– Жизнь такими их сделала, и упрекать их – значит, и власть задеть! – Бабушка рассмеялась от своих слов. – Так говорит наш Совет. А так, в этих словах, есть правда, но горькая… Что-то вы стали говорить загадками, и это меня удивляет…
– Вы правы, Бабушка, – Усатый присел на корточки у очага и подкинул в огонь хворосту. – Сейчас нам приходится говорить только так. Что называется, обожглись. Но вы не обижайтесь, Бабушка. Думаю, потом поймете.
Чернобородый, одевшись, тоже стал всматриваться через хонаан в небо.
– Что ж, добрая хозяюшка, спасибо за гостеприимство. Напоследок хотелось бы и о нас что-то доброе осталось в памяти. И Вы, Бабушка, и Эдилвэй, скажите нам, ну, чего бы Вы желали иметь.
– Да-да, представьте, что Вы живете в волшебной стране и вдруг чего-то захотелось! – обрадованно поддержал друга Усатый.
Эдилвэй, словно этого и ожидавший, сразу прильнул к уху Бабушки:
– Абуче, мне хочется иметь олененка с матерью, потом – самолет, настоящий, и конфет!
– Хаалага[14] – шепнула, в свою очередь, в ухо внука Бабушка. – Люди шутят, а ты всерьез, что ли, подумал!
– Хэ-хэ! – рассмеялся Чернобородый, поглаживая бороду. – Вы, Бабушка, должны поверить нам – мы хорошие люди! Но желаний должно быть только два. Уважая Вашу седину, приложив руку к сердцу, говорю – верьте нам!
Бабушка часто заморгала глазами, потом стала поглаживать свои натруженные руки с крупными прожилками вен, которые смотрелись со стороны как-то неправдоподобно.
– Не знаю, как и отнестись к вашим словам. Но последним, думаю, можно верить…
– Абуче, а ты скажи, что папе нужен новый снегоход «Буран», – прервав бабушку, сказал Эдилвэй. – Потом, маме надо новую швейную машинку…
– Что ты, Эдилвэй! – зашикала на него Бабушка. – Отец новый «Буран» получит, да и маму не обидят… Я бы хотела, если вы серьезно говорили тут, чтобы руки мои перестали болеть. Всю жизнь, как только помню себя, трудилась в тундре. Вот и ноют, болят сейчас. Не старая я, все еще могу по дому работать. Ну и другое желание: очень хочется, чтобы мой внук наш язык не забыл. Ведь в школу идет – все забывает, возвращается – заново начинаем учить. Кто же после нас останется оберегать нашу тундру, озера наши и наш язык?.. А сейчас даже вы лучше знаете наш язык, чем все наши дети и внуки. Честь вам и хвала за это!
– Хорошие желания, Бабушка! – Чернобородый улыбнулся. – Ну, а ты, Эдилвэй, хочешь олененка с мамой, да?..
– А можно хотя бы немножко конфет? – Эдилвэй протянул чашку из двух ладоней. – Я давно… не ел…
Гости рассмеялись, покопались в своих карманах и стали сыпать на стол разные конфеты, жевательные резинки, даже печенье!
Увидев все это богатство, Эдилвэй звонко рассмеялся:
– Прямо, как фокусники!
– Спасибо за теплый очаг, за вкусную еду, за хорошие разговоры, за хорошие пожелания! – Чернобородый поклонился очагу, и гости двинулись к выходу.
– Благословение Вам! – прошептала Бабушка, догнав гостей у причала и вручая им сверточек с едой. – Это – вам, на дорогу!
…Когда Бабушка только поставила на очаг второй обед, появились родители Эдилвэя.
Узнав о странных гостях от Эдилвэя, встречавшего их, Суобуль с порога обратился к матери:
– Хорошо, что ты ласково, без испуга встретила, эне12! Надо будет вечером сообщить по рации о неизвестных!
– Гостей по-другому нельзя встречать, а что они хорошие или плохие, пусть Сус Киристос рассудит.
Суобуль собрал чашки гостей, положил в целлофановый мешок.
– Милиция появится, начнет улики требовать…
– Господи! Ну и жизнь пошла – никто никому не верит, даже ты, сынок!
– Были бы хорошие, не стали бы издеваться над людьми всякими своими волшебствами! – Суобуль спрятал «улики» в чемодан.
Вдруг резко распахнулась дверь и в унэн влетел Эдилвэй:
– Там… мама… там олень!
– Что-о! – Суобуль было бросился с ружьем на улицу, но Эдилвэй удержал отца:
– Ама[15], абуче! Там олененок с мамой стоят!!!
Все трое, приоткрыв дверь, стали смотреть во двор: возле дома стояли олениха с олененком!
– Может быть, от стада отбились? – засомневался Суобуль. – Но до ближайшего стада далеко, да и мы бы заметили их…
– Э-эй, чего там, в дверях застряли, выходите! – крикнула появившаяся мама Эдилвея. – Тут сладости лежат, смотрите!
– Это мои конфеты, ур-раа! – И Эдилвей исчез.
Обед в этот день был как никогда вкусным.
– Ну, вот и стал ты, внучек, оленеводом! – сказала Бабушка, понюхав затылок внука. – Да и разговариваешь со мной, что твой дед! На хорошем родном языке!
– А как у тебя с руками, абуче?
– Совсем про них забыла! Да и как не забуду: работать стало легче и суставы подвижны. Кажется, действительно у нас были в гостях добрые люди.
Перевод с юкагирского И. Иннокентьева
ЭТО
В последнее время по части промысла мне не везло: за месяц целый добыл только десять песцов, а до начала апреля, когда заканчивается охотничий сезон, срок остался с гулькин нос. Что значит десять песцов? Тьфу – и все!.. А забот у меня – ну, сами понимаете: технику обновить, продуктами запастись, одежду купить, семью накормить… Короче говоря, этих «то да се» наберется не один десяток.
Ведь даже у городского жителя с его жалкой квадратурой, расшатанными антресолями да балконами та-ко-е бывает хозяйство!.. А я ведь в тундре живу, квадратура-то не ограничена. Имей, если душа желает, хоть тысячу кладовок.
Ну, еду, значит, на «Буране» проверять капканы. Бодро урчит мотор снегохода, что выдан мне, как кадровому промысловику, совхозным начальством. Хотя мотор у него от мопеда, рама от детской коляски, стекло – оконное, сидение – моя подушка, гусеницы – склеенные обувные щетки. Так что с запчастями у меня проблемы нет: все перечисленное продается пока в нашем сельском магазине.
Урчит мотор моего «Бурана». И у меня вроде бы как урчит в голове от шальных мыслей: вдруг на всех моих двадцати капканах по песцу лежит?!. В общем, не поверите – вернулся с двадцатью песцами! Ну, прямо, бред какой-то… Я даже стал на небо поглядывать: не Бог ли, услышал мои слова да грешные мысли прочитал?..
В избушке содрал я шкурки с песцов, высушить повесил и все думаю о завтрашнем дне, о капканах своих: «Эх, хорошо бы завтра еще десять зверушек добыть! Тогда бы о плане беспокоиться не стал!»
Подумал так и даже перекрестился: кто его знает, может, Бог и в самом деле видит меня и дальше пособлять намерен?
Пришло время спать. Залезаю в кукуль[16]. «Дай Бог!» – говорю на сон грядущий.
А ночью – и впрямь Бог снится… Безбородый, молодой. «Я молодею и старею», – объясняет Он, – и так всю жизнь. Надоело до чертиков, тьфу-тьфу… Вот, ищу человека, который мог бы согласиться посидеть заместо меня, да все какие-то, такие (тут Бог красноречиво покрутил свой нимб), попадаются. «Деньги, – кричат, – дай! Талоны на мясо и на водку!» Я им кто: горсовет, поссовет или сельсовет?! Вот и ты, только подлетаю к твоей упряжке, слышу: «Дай Бог» говоришь. Подумал было мимо проехать, да остановился. Вижу, все же рисковая у тебя работа в сложно-снежно-климатических условиях. Так что жди, завтра тоже подброшу. И ровно столько, сколько ты просил. Но все это пока так – презент. Или, может быть, даже взятка. Отказаться хочешь – пожалуйста, сразу все исчезнет. Мне ведь не трудно накатать шаричек из снега и сказать: «Пшел, песец, в капкан!» А исчезнет еще проще: стоит лишь мне молвить – «ФУ».
