Когда до поместья Хартфилия дошло известие о гибели сэра Николаса, Люси впервые почувствовала, как из-под ног уходит земля. Страх пробирался своими скользкими липкими щупальцами всё дальше внутрь её души, пуская там корни и стремительно множась. Перед глазами невольно всплыло и застенчивое, по-детски нелепое лицо погибшего мальчишки — Господи, она не могла даже вспомнить его имени. Существовало ли объяснение всем тем вещам, что происходили вокруг неё в последнее время? Можно ли было списать это на простое стечение обстоятельств или же… проклятие? Если так, то каким образом оно определяет следующую свою жертву? Девушка подошла к окну, нервно комкая в руках подол платья. По полям, на которые ей открывался вид, плотной молочной пеленой стлался туман, нагоняя в душу ещё больше смятения. Она не хотела, чтобы нечто подобное происходило с ней. Надо было просто крепко зажмуриться, набрать полные лёгкие воздуха и, медленно досчитав до десяти, понять, что всё происходящее — не более чем дурной сон или чья-то глупая шутка. Почувствовать, как колючий холод выжигает сквозную дыру в груди, и наконец осознать, что от реальности никуда не спрячешься. А голые стены с каждым мгновением становятся всё ближе, и давят, и давят, истирая окаменевшее сердце в грубую крошку.

— Я… я хочу к нему, — прошептала бессвязно и вцепилась крючковатыми пальцами в волосы, безнадёжно испортив красивую причёску. Люси знала: Роуг, скорее всего, не поймёт её и не станет жалеть, но его сочувствие было ей ни к чему. Пока он может находиться рядом с ней, остальное не имело значения.

В расплывчатой серости комнаты она заметила его не сразу — сидящего в дальнем углу комнаты неподвижно, будто статуя, и смотрящего сквозь неё. Люси подошла бесшумно, с трудом сдерживаясь, чтобы не сморщиться от раздражающего шороха ткани. Чувствуя, как под гнётом внешнего и внутреннего грузов подкашиваются колени, опустилась на пол у кресла, хватаясь за большую ладонь. У него были ледяные руки, полный апатии взгляд и такое же холодное сердце.

— Роуг, мне страшно…

— Ты не должна бояться, — девушка поникла, впиваясь ноготками в болезненно-бледную кожу. Будто это действительно могло помочь ей поделиться хотя бы маленькой каплей теплоты, зажёгшейся от его слов у неё в груди. Сухие жилистые пальцы с силой обхватили её запястье, доставляя жгучую боль. — Ты не должна бояться, потому что всё, что сейчас с тобой происходит, это плод твоих же стараний.

Люси вскинула на него преисполненный туманности взгляд — и окаменела, с безотчётным ужасом и восхищением одновременно всматриваясь в некогда любимое лицо — нет, его обладателя она не знала. Не было в нём даже тени былой покорности, мягкости и смирения. И она бы обязательно отшатнулась, с презрением одёрнув руку, будто сама могла заразиться его двуличностью…

«Приникнуть ещё ближе, прикоснуться к ней».

… Если бы её уже не поймали на крючок.

— Разве не этого ты добивалась? Ты хотела любой ценой удержать меня рядом, так почему же теперь сбегаешь, Люси? — от его слов она словно на себе ощутила ту болезненную усталость, что безмерным грузом лежала на его плечах, что таилась в самой глубине его взгляда. Лишь сейчас девушка впервые заметила, как много появилось седины в некогда идеально-чёрной шевелюре. Несмотря ни на что, даже сейчас для неё Роуг казался априори лучшим. — Я помню тебя ещё совсем крохотной, я помню, как ты росла, набиралась опыта и вместе с тем расцветала твоя красота. Вся моя жизнь прошла здесь и неразрывно была связана с тобой. В ней уже не осталось ни места, ни времени, ни желания для чего-то другого. Никому и никогда, помнишь? Твоя воля будет исполнена. Ты сама загнала себя в угол и лишила всего. Теперь у нас не останется ничего, кроме друг друга.

— Ты… так это ты… убил их? — чувствуя, как что-то внутри обрывается, просипела Люси, боясь даже моргнуть лишний раз, дабы не упустить возможные признаки лжи в его поведении. Он не ответил — только совсем уж не по ситуации мягко улыбнулся и взъерошил её волосы. За окном всё продолжал тоскливо завывать ветер и стучали иссохшими ветвями деревья. Приближалась буря.

— Я знаю, что нужно делать. Ты ведь веришь мне, Люси?

А на следующее утро, увязая по щиколотки в кладбищенской грязи, она мёртвой хваткой сжимала ставшую уже привычно холодной ладонь и едва сдерживалась, чтобы не улыбнуться. Промокшая насквозь одежда неприятным грузом липла к телу, но доносящиеся со всех сторон шепотки досаждали куда больше. Даже на похоронах эти мерзкие трутни умудрялись распускать сплетни.

«В свои годы она до сих пор таскается с нищим учителем? Омерзительно».

«Старая дева».

«Чёрная невеста».

«Проклятая».

«И как ей только хватило совести явиться сюда?»

«А помните того несчастного мальчика? Это наверняка не второй случай, им просто удалось всё замять из-за денег».

«Так вот почему она до сих пор не замужем».

Леди Хартфилия всё же не сдержалась и ухмыльнулась, с холодным спокойствием ощущая, как бьют по щекам тяжёлые капли дождя. Её не интересовали эти бессмысленные бредни, не трогало ни одно глупое слово. Она верила Роугу и теперь точно знала, чего хочет.

Словно подчёркнуто игнорируя людские пересуды, девушка осталась до самого конца церемонии захоронения. К собственному изумлению и ужасу, наблюдая за тем, как от некогда близкого человека остаётся лишь размытый холм земли и каменное надгробие, она осознала, что практически не чувствует раскаяния. Раскаяния за то, что абсолютно ни в чём неповинный мужчина по её вине распрощался с жизнью. Интересно, что же такого с ним сделал Роуг, что беднягу хоронили в закрытом гробу?..

— Une danse?**

Она вздрогнула, картинно медленно оборачиваясь назад и с упоением засматриваясь на его нагнувшуюся в поклоне фигуру. Укрытые плотной пеленой дождя, они были единственными живыми душами за многие мили вокруг на этом кладбищенском пустыре. Сердце в груди бесновалось, билось отчаянно и сходило с ума, угрожая вот-вот разорваться. Люси мягко улыбнулась, протягивая ему окоченевшую от холода руку, и сделала глубокий книксен.

Под шум дождя и собственного сбитого дыхания, на вязкой скользкой грязи вальсировать было просто невозможно. И они без конца сбивались с ритма, поскальзывались, смеялись и падали, ощущая, как ледяной дождь проникает под одежду, впитывается в кожу, само сердце и даже глубже. Измазанная по колено в грязи, испачканная полностью в крови, Люси дышала глубоко и жадно. Она ещё никогда не была так счастлива.

***

Эти глупые трутни не сразу поняли, с кем имеют дело, и поэтому потребовалось время, чтобы указать им отведённое для них место. Со временем это маленькое представление даже стало доставлять Люси определённое удовольствие. Всё было до неприличного просто; по сути, от неё ничего не требовалось — они сами слетались на мёд. Правило у игры было единственное: не смотреть в глаза очередной жертве. Преследующих её во снах сэра Николаса и графа Дугласа оказалось вполне достаточно.

Молва делала своё дело, и со временем желающих лёгкой наживы становилось всё меньше. Позже они и вовсе перевелись, и тогда в поместье Хартфилия впервые за долгое время воцарились долгожданные тишина и умиротворение. Здесь не бывало больше ни посыльных с просьбой явиться на бал, ни партнёров отца по работе, даже большинство слуг уволилось — люди страшились «проклятия» и обходили десятой дорогой всё, что хоть как-то было с ним связано. И лишь когда дела пошли совсем плохи, когда семейное дело начало приходить в упадок, господин Хартфилия начал задумываться о том, как спасти идущую ко дну лодку.

— Я ни о чём не могу просить вас, — исступлённо повторял он, стоя перед ними на коленях и отчаянно хватаясь за полы сюртука, — но всё же, умоляю вас, сударь, спасите мою дочь от позора! Почему все верят этим сплетням? Вы наша последняя надежда, мы пойдём по миру, если вы оставите нас в таком положении. Если в вас есть хоть капля жалости…

А Люси, с нескрываемым превосходством и даже презрением поглядывая на отца, задавалась вопросом: неужели он всегда был настолько жалок? Неужели это тот самый человек, который не так давно держал в страхе целое королевство? Он был просто дряхлой развалиной. Последняя надежда… она стиснула зубы с такой силой, что во рту явственно ощущался привкус песка. Если бы не сложившаяся ситуация, отец бы скорее выдал её за последнего нищего в королевстве, нежели за Роуга. Он не понимал. Они все никогда не понимали, какая непреодолимая пропасть разделяет их с Люси. Все они были ей неровней, и любой, кто покусился на недосягаемое, действительно заслуживал смерти. Место наравне с собой — нет, даже выше — могло принадлежать лишь одному человеку.