Слово «нужный» звучало для Пакома особенным образом: он ассоциировал его со словом «конфета»[10]. Он, так и не оправившись от изумления, почесал нос, изо рта у него потекла слюна.

– Эмма, конфеты Эммы, – просипел он, готовый снова погрузиться в сон.

С бешено бьющимся сердцем Жасент проворно приподняла его голову, пробуя дать ему выпить остатки кофе.

– Скажи мне, Паком, где ты нашел эти конфеты? В сумке Эммы?

Слабоумный оттолкнул девушку так, что она едва не упала на пол, и пронзительно стал звать мать.

– Успокойся, ну же, – не сдавалась Жасент. – Будь умницей, расскажи мне об Эмме, моей сестричке.

Паком стал кривляться, затем снова уткнулся лицом в подушку; его массивное тело стало нервно подергиваться. Таким его и застала Брижит, вбежав, запыхавшись, в комнату.

– Он кричал, я слышала из сада! Господи Иисусе, тебе удалось его разбудить, Жасент! Спасибо! Но что же с ним такое?

Жасент хотела сохранить в тайне самоубийство сестры, поэтому колебалась с ответом. Наконец она решилась на полуправду.

– Мадам Пеллетье, в пятницу Эмма помогала мне по работе в больнице. Кажется, в ее сумке было снотворное, она часто страдала от бессонницы, – соврала девушка. – Этой сумке никто не придал значения, однако она не могла отправиться в Сен-Прим без нее. Паком вполне мог ее найти. Только что я, как мне кажется, поняла, что он, намекая на конфеты, имел в виду Эммины таблетки.

– О господи, если это так, то он мог умереть, мой бедный сыночек! Паком, ну-ка посмотри на мать. Ты ел конфеты? Не стесняйся, отвечай нам. Ты взял сумку Эммы, когда вытащил ее из озера?

Жасент ловила каждый звук, который мог послышаться с дивана, даже если слова Пакома были бы приглушены из-за того, что он лежал лицом вниз. Брижит сухим, не терпящим возражения тоном заставила его сесть. Женщина уже давно приноровилась к особому поведению своего отсталого в развитии сына.

– Прекрати сейчас же, Паком, нам нужно с тобой поговорить! Ты должен рассказать, что ты натворил. Вчера утром Жасент вместе с Жактансом искали сумку Эммы!

Так Брижит косвенно дала понять Жасент о том, что была в курсе ее тщетных поисков в компании их общего соседа. Наверняка Жактанс рассказал обо всем супруге, а та в свою очередь не преминула разнести слух. С той скоростью, с которой Артемиз Тибо и Брижит Пеллетье распространяли сплетни, было понятно, что скоро все жители деревни будут в курсе этой истории, если уже не в курсе.

– Я не брал сумку! – прорычал Паком.

– Если ты не брал сумку, то где же ты нашел Эммины конфеты? – удивилась мать.

– Я не знаю.

Насупившись, Паком упрямо погрузился в молчание. Женщины обменялись обеспокоенными взглядами.

– Мы обшарим весь дом! – заявила Брижит. – Он глуп… или по крайней мере недостаточно умен для того, чтобы далеко спрятать сумку.

Но Жасент начинала в этом сомневаться. Как-то на одном из практических занятий ей довелось ухаживать за умственно отсталым, и девушка помнила, что он проявлял тогда большую изобретательность и склонность к хитрым уловкам. «Дети вполне способны обвести нас вокруг пальца! – подумала она. – А чем его разум отличается от ума ребенка? На самом деле он не такой уж и глупый, раз сразу же вынес сестру на сушу».

– Для начала посмотрю в его комнате, – сказала Брижит. – Будь умницей, Паком, иначе не получишь десерт.

Великан, казалось бы, пропустил эту угрозу мимо ушей. Как только шаги матери стихли, он стал ухмыляться:

– Эмма сказала, что конфетки плохие, она не хотела мне их давать, но Паком так любит конфетки…

Преисполненный гордости за себя, он засмеялся страшным беззвучным смехом. Побледнев, Жактанс принялась расспрашивать его:

– Эмма говорила с тобой? Ты видел Эмму живой? Паком, пожалуйста, скажи мне, когда это было? Ты же понимаешь, что это очень важно? Это моя сестра, мне необходимо знать.

Но Паком не слушал. Он все еще тихонько посмеивался с довольной физиономией, сложив руки на своей широченной груди. Терпению Жасент пришел конец. Однако ей удалось удержаться от того, чтобы дать ему оплеуху или хорошенько встряхнуть: она знала, что такое решение было бы наихудшим, что лучше его задобрить.

– Если ты все мне расскажешь, я дам тебе настоящие сладости, Паком: карамельки, анисовые конфеты… Я куплю их тебе, если ты вернешь мне сумку Эммы. Прятать ее – это очень нехорошо, а еще хуже – есть плохие конфеты! Из-за них ты очень долго спишь, твоя мама переживает за тебя!

Паком отрицательно замотал головой, исполненный странного упрямства. Внезапно в голову Жасент закралось ужасное подозрение:

«А если Лорик все-таки был прав? Если Эмму убил Паком?»

Жасент посмотрела на Пакома с отвращением. Брижит спускалась вниз по лестнице, в руках у нее ничего не было.

– Нигде ничего нет, даже на чердаке: там он часто роется в моих старых вещах. Тебе лучше сейчас уйти, Жасент: я своего сына знаю, его не стоит подгонять. Я не отойду от него ни на минуту. Когда он окончательно проснется, я все у него выведаю, у этого паршивца.

– Думаю, это сделать необходимо, мадам. Если он проглотит еще хоть немного снотворного, это может обернуться несчастьем.

Бессильная что-либо изменить, Жасент покинула дом Брижит. Она могла бы настаивать, могла бы рассказать то, что услышала от него, Брижит, но, столкнувшись с этой новой загадкой, она поняла, что почва уходит у нее из-под ног. Вернувшись на улицу Лаберж, она первым делом отвела в сторонку отца и Сидони, чтобы объяснить им ситуацию. Лорик в это время ушел к Озиасу Руа: это облегчило ее задачу – брат мог бы сделать из ее рассказа слишком поспешные выводы.

– Вот черт! – проворчал Шамплен, когда Жасент закончила. – Что ты мелешь? У этого парнишки в мозгу ни одной извилины! Он кормит тебя россказнями, потому что уж очень его потрясло это зрелище – мертвая Эмма в воде. Ты сводишь меня с ума этой своей чепухой про конфеты! Я хорошо знаю Брижит Пеллетье. Она любит налегать на горячительный карибу, и ее паренек наверняка не отстает от мамаши. Жасент, твоя сестра лежит в могиле. Ты можешь хоть горы сдвинуть – она не вернется, чтобы и дальше позорить себя. Лучше бы ты позаботилась о своей матери. Матильда пытается привести ее в чувство, дедушка Фердинанд – тоже, но Альберта упорно твердит, что хочет сесть на поезд в Сен-Жером и навестить свою малышку. Страданиям нашим не видно конца.

Сидони положила руку на плечо Жасент, успокаивая ее. Шамплен, оставив их одних, ушел, продолжая раздраженно ворчать.

– Я думаю, папа прав. Как можно верить тому, что говорит Паком?

– Одно ясно точно: он принял барбитал. И наверняка он держал в руках Эммину сумку. А еще он говорил с ней… Когда, Сидони, когда же это могло быть?

– Ты вся дрожишь, и у тебя такое лицо, что можно испугаться. Пойдем выпьем по чашечке чая. Брижит уже привыкла к причудам своего сына. Ей удастся заставить его рассказать, что случилось. А пока для нас главное, Жасент, – это мама… Но умоляю тебя, ни слова Лорику: он может снова затеять драку с Пакомом – у нас будут неприятности.

Не в силах больше сопротивляться, Жасент сдалась. Она хотела бы ни о чем не думать, отказаться от желания узнать правду. Внезапно к девушке пришло смутное осознание того, что смерть Эммы сеет в ее семье разлад, более того, как будто с ее смертью в их дом ворвался ветер, повергнувший всех в панику. Этот ветер был мрачнее и суровее норд-веста[11], коварнее восставшей приозерной водной стихии. Он был способен погубить их всех.

Она перебирала в памяти события последних дней. Менее чем за три дня до похорон она виделась с Пьером, который утверждал, что порвал с Эльфин Ганье, но при этом они целовались. Лорик, который всегда был очень мирным и вежливым юношей, напал на слабоумного, ранил его, беспричинно обвинив в убийстве. Ее мать, неутомимая добрячка, яростная католичка, читающая всем проповеди о том, что нужно смириться с судьбой, если происходит несчастье, теряла рассудок.