– Пока нет, мадам Бушар. Самая серьезная проблема – это отопление. Если обогревательные котлы выйдут из строя, тогда и правда придется задуматься об эвакуации некоторых пациентов.

– И куда их будут везти?

– Мы заранее обдумаем это. Матушка-настоятельница уверяет, что в коллеже будет достаточно места. Не волнуйтесь, мадам Бушар, я принесу вам еще одно одеяло.

– Но как же будут перевозить больных?

Жасент едва сдержала исполненный бессилия вздох. Она давно задавала себе этот же вопрос. «Какая ужасная катастрофа! – говорила она про себя. – Два года назад газеты бы вынесли в заголовок слово “трагедия”». Все с той же доброжелательной ободряющей улыбкой она уже собиралась выйти из палаты, которую мадам Бушар разделяла с Марией Тессье, женщиной постарше.

– Подождите немного, – попросила последняя. – Расскажите нам новости, мадемуазель…

– Новости? Но я ничего не знаю, я почти не выходила из больницы. Коллеги говорят, что некоторые улицы затопило. Автомобили не могут проехать. Вчера вечером я видела упряжную лошадь, которая тащила за собой большую черную машину, – наверняка для того, чтобы поставить ее в более безопасное место.

– Боже, какое горе! – вздохнула Мария Тессье. – Никогда раньше мы такого не видели, никогда. Послушайте, мадемуазель, я очень хорошо помню, что рассказывал мне отец. Однажды на Птит-Дешарж уже строили плотину, чтобы облегчить перевозку древесины, но, так как строительство причиняло неудобства прибрежным жителям, все быстро прекратили.

– Возможно, – согласилась Жасент. – Не так давно жители Сен-Гедеона умоляли правительство заставить компанию «Дюк Прис» открыть запруды на Птит-Дешарж, но это освободило бы миллионы бревен, что нанесло бы Альме серьезный ущерб. Нужно молить Бога о том, чтобы ситуация не ухудшилась. А теперь я должна вас оставить, дамы.

Жасент вышла в коридор, ее нервы были напряжены до предела. Весь персонал больницы был необычайно возбужден, у всех на устах было одно слово, которое молодая медсестра сама часто повторяла по ночам: эвакуация.

«Как же найти пристанище для всех? – волновалась Жасент. – Разве в монастыре урсулинок хватит места?..» Охваченная беспокойством, она прислонилась к стене. Безумие мужчин, строящих плотины в неподходящих для этого местах, жалобы пациентов и всеобщая паника – все это ее ужасно угнетало. А еще ей не давал покоя поспешный уход из дома Эммы накануне, около десяти вечера. «Мне не нужно было строить из себя моралистку и отчитывать сестру. В том, что произошло с Эммой, не только ее вина», – упрекала она себя, и сердце ее разрывалось от страдания.

Доктор Иван Гослен, который давно волочился за ней, с обеспокоенным выражением лица подошел к девушке. Он пожирал Жасент страстным взглядом. Старшую дочь Клутье природа наградила неоспоримой красотой, и в свои двадцать три года она покоряла сердца всех мужчин, которые встречались на ее жизненном пути. Довольно высокая, стройная и пышногрудая, она обладала благородным лицом с безупречными чертами: прямой и тонкий нос, высокий лоб, выразительно очерченный рот с пухлыми губами, голубые глаза, длинные роскошные волосы каштанового цвета с золотым отливом, почти рыжие. Наряду с такой внешностью она вызывала какое-то необъяснимое притяжение, что производило еще больший эффект на мужчин.

Однако сама она над этим посмеивалась и никогда не пользовалась своими чарами, с детства поглощенная учебой и стремлением надеть белый медицинский халат.

– Вы устали? – спросил у нее доктор, слегка коснувшись ее плеча. – Возвращайтесь домой, Жасент! Вы на ногах со вчерашнего утра!

– Нет, мсье, через час я заканчиваю дежурство, как-нибудь продержусь.

Она поспешно удалилась: жадный взгляд доктора, который он даже не пытался скрыть, раздражал Жасент и приводил ее в отчаяние.

В безумном состоянии Альберта, Сидони и Шамплен бросились из дома за Пакомом, который жестами указывал, куда нужно следовать: он не в силах был произнести ни слова, эмоции переполняли его. Он выдержал зрелище лежащей в прозрачном водном саване Эммы; он смог перенести ее тело на сушу, но невероятная боль, которую Паком прочитал во взглядах членов семьи Клутье, затуманила его рассудок.

Умственно отсталый Паком, пытаясь быстрее довести семью Клутье до Эммы, повел их по затопленному полю, и теперь все они были по колено во воде.

– Боже всемогущий, где же она? – пронзительно кричала мать.

– О господи, это невозможно! – эхом вторил муж.

Сидони молчала, ее горло словно сдавили невидимые тиски. Она первой заметила на траве бездыханное тело сестры.

– Там, вот она, Эмма… В своем красном платье, в платье, которое она так любила!

– Эмма, Эмма! – завопила Альберта, бросившись к дочери. – Моя милая, моя малышка! Нет, нет!

– Я отнял ее у озера. Страшное озеро! – заикаясь, шептал Паком.

Ближайший сосед Клутье, Жактанс Тибо, услышал их отчаянные крики. Он бегом пустился по грязной дороге, ведущей к узкой полоске земли, где покоилось тело Эммы.

Шамплен, обогнав супругу и дочь, первым подбежал к безжизненному телу, упал перед ним на колени и обхватил голову дочери своими широкими мозолистыми ладонями.

– Господи, почему? Горе нам, горе всем нам! – в отчаянии причитал он. – Я дрожал от страха за свои земли и свой скот, а потерял плоть от плоти моей, Эмму, мою малышку! Как же так?

Подбежав к дочери, Альберта оттолкнула мужа. Крича и стеная, она упала на тело утопленницы. Зрелище было таким страшным, что Паком начал протяжно выть, словно раненое животное, и оглушительное эхо его стонов заставило леденеть кровь в жилах подбегавшего Жактанса Тибо. Он остановился приблизительно в двадцати метрах от ужасающей картины.

– Господи Иисусе! – прошептал он, осеняя себя крестным знаменем. – Но что она тут делала, бедняжка Эмма?

Оцепеневшая от ужаса Сидони беззвучно плакала. Она раньше уже видела мертвых, но это были ее умершая от гриппа бабушка и еще какой-то старик из деревни. В обоих случаях усопшие были почтенного возраста и мирно покоились в своих гостиных, аккуратно причесанные и по-праздничному одетые: лица их светились спокойствием.

– Только не Эмма, нет, только не ты, Эмма, – шептала она пересохшими губами.

– Чтоб они были прокляты, все эти члены правительства и владельцы компаний, – поднимаясь, разразился гневом отец, словно призывая в свидетели всех окружающих. – Они убили мою малышку. Она утонула, не знаю как, но утонула! Господи, что же произошло? Если бы вода не поднялась так высоко!

– Правильно говоришь, Клутье! – подлил масла в огонь сосед, широкими шагами подходя к ним ближе. – Может быть, будут и другие утопленники! Мы боялись за нашу скотину, но вот первая жертва – бедняжка Эмма. Как подумаю, что вчера я еще улыбался, глядя, как резвятся двое моих мальчишек, пуская бумажные кораблики с нашего крыльца. Я говорил себе, что хуже, чем было во времена большого наводнения, быть не может, но каково? Тогда мы смогли пережить буйство озера, но это не похоже на то, что было раньше. Я вам скажу так: если парни из компаний не откроют плотину, мы возьмемся за это сами. Я думаю, что это лишь начало! Да, только начало.

Шамплен не ответил. Заливаясь слезами и словно лишившись рассудка, Альберта продолжала прижимать к себе свое дитя. Ее материнская боль была такой невыносимой, что она сама хотела умереть здесь же, на этом самом месте. Потерять Эмму, не слышать больше ее непринужденного смеха, ее веселого голоса – это казалось ей непостижимым. У нее всегда была какая-то необъяснимая особая привязанность к младшей дочери, она называла ее своим «маленьким цветочком». Не в силах смириться с действительностью, она принялась целовать ледяные щеки и лоб своей дочери, бессознательно баюкая ее тело.

– Нужно отнести ее домой, мама, – мягко произнесла Сидони, пытаясь держаться.

– Домой, – повторила мать. – И как мы будем за ней ухаживать, за нашей малышкой? Сегодня вечером вода зальет весь пол в гостиной.