Контролируемое тысячью пятьюстами семейств, высшее лондонское общество продолжало еще не пускать в свою среду пионеров новой «заслугократии» – промышленников, банкиров, обществом которых, казалось, так дорожил наследник короны принц Уэльский. «Эти представители аристократии, – пишет Вайта Сэквил-Вест в своем романе “Эдуардианцы”[6],– все принадлежали к той солидной и респектабельной аристократии, которая отчаянно цеплялась за свои земли как за привилегии и редко открывала двери модным “кружкам”, выскочкам, новым веяниям моды, но зато с достоинством шла своей дорогой, придерживаясь незыблемых правил поведения. Аристократы назубок знали генеалогические древа своих пэров и с гораздо большим почтением относились к бедным, но древним благородным семьям, чем к нуворишам, пусть даже сколотившим огромные состояния. Солидарность их необычайна. Манера разговаривать с другими дает понять, что весь остальной мир для них – некий незатейливый аксессуар, этакий декоративный элемент, одновременно пустой и ничтожный».
Супружеская чета Алиса и Джордж прекрасно иллюстрирует нравы приличного общества викторианских времен, «живо воплощает состояние умов той эпохи, доказывает, что супругами люди иной раз становятся, чувствуя истинную любовь, но при этом не испытывая физического влечения друг к другу, – пишет Раймонд Ламонт-Браун, один из биографов Эдуарда VII. – Никто не усомнился бы, что Джордж глубоко любил Алису, но, по слухам, секс его интересовал мало. В отличие от жены, чьи аппетиты в этой области расценивались как безудержные»[7]. Кроме того, опять-таки по слухам, молодая женщина превосходила мужа интеллектом, и ей приходилось искать общения с другими мужчинами, чтобы найти пищу для своего живого и любознательного ума. Итак, многих джентльменов можно назвать завсегдатаями дома семь на Холкин-стрит, что неподалеку от Белгрэйв-сквер, первого обиталища семьи Кеппелей. Самый постоянный и частый их гость – один богатейший банкир, влиятельный вдовец по фамилии Эрнест Уильям Бекетт, Алиса стала его любовницей в 1893 году. Кстати, именно его многие историки считают биологическим отцом первой дочери Вайолеты, родившейся 6 июня 1894 года. Не довольствуясь тем, что завалил свою подругу подарками и заполнил ее гардероб дорогими туалетами, Эрнест разбудил в ней деловую жилку – с той поры она поставила ее на службу личным интересам.
В то же время у нее стало развиваться нечто вроде общественного сознания – весьма необычно для женщины ее положения, – и она пыталась привить его богатым воздыхателям. Младшая дочь Соня расскажет впоследствии, что видела, как мать затащила однажды своего приятеля барона Элингтона в бедный, грязный, перенаселенный район Лондона под названием Хокстон, – барон владел там многочисленными доходными домами, где жили семьи бедняков, – с единственной целью дать ему осознать свою ответственность. Щедрая и рассудительная, Алиса отличалась врожденной способностью с симпатией относиться к каждому, с кем ее сводила судьба, независимо от того, из какого класса он происходил и в каком окружении рос. Любовники, будучи гораздо старше, помогали ей расширить видение мира, учили внимательно и осмысленно наблюдать за эволюцией общества. В 1898 году, когда с ней познакомился наследник короны, перед ним предстала двадцатидевятилетняя женщина, удивительно зрелая для этого возраста и уже имеющая свои политические убеждения, что выделяло ее из среды аристократии королевства.
Во время визитов в дом 2 по улице Вайлтон-кренст, где Кеппели жили с 1896 года, а затем в дом 30 на Портмэн-сквер, куда они перебрались в 1899 году, сын королевы Виктории принимал элементарные меры предосторожности. Эдуард отправлялся к любовнице в простом конном экипаже, который ожидал его в некотором отдалении от дома, за ближайшим углом. А чтобы обеспечить отсутствие Джорджа дома, принц тайно посодействовал его принятию в члены Клуба Сент-Джеймс на Пикадилли, одного из самых закрытых и престижных в столице. В этот клуб Джордж безуспешно прорывался в течение двух лет. Легкость, с какой мистер Кеппель, обманутый муж, носил рога, красноречиво свидетельствует о власти (кто-то назвал бы это тиранией) принца Уэльского в управлении так называемым высшим светом британского общества конца XIX века. Равно как о готовности аристократов уступить ему во всем, лишь бы заслужить благосклонность наследника престола. «Правила просты, – комментирует Вайта Сэквил-Вест в своем романе, где нравы тех времен подвергнуты суровой критике. – Всяк волен делать все что ему пожелается. Но ясно также, что никакой скандал не должен достичь ушей непосвященных. Пусть о соблюдении моральных норм нет и речи, зато следует тщательно соблюдать внешние условности».
Любовные игрища Берти разворачивались с соблюдением неизменного церемониала. Подав чай и любимые пирожные принца, служанка в молчании выходила из комнаты, зная, что ни при каких обстоятельствах не должна открывать дверь, до того как ее позовет звонок. Затем следовало милое воркование, одно-два ласковых прикосновения, обильно приправленные поцелуями… Затем опьянение плоти. При условии, конечно, что состояние здоровья (и настроение) Эдуарда это позволяли. На маленькой лесенке, ведущей к апартаментам Алисы, дежурил мажордом Ралф. Вайта Сэквил-Вест вспоминает, как однажды отправилась навестить свою подругу Вайолету, а мажордом попросил ее «немного подождать» в глубине холла, «пока джентльмен не уйдет». Взяв из рук слуги трость, перчатки и шляпу, принц удалялся, оставляя за собой ароматный шлейф португальских духов.
Будущий монарх любил окружать себя яркими личностями – царившая в Мальборо-хаус атмосфера сильно контрастировала со строгой обстановкой двора королевы Виктории. Любознательность Эдуарда и его неутолимую жажду новизны не могли удовлетворить одни лишь высокородные аристократы – наследники древних семей королевства, традиционно составлявшие окружение наследников короны. Среди членов «мальборовского кружка» – новые лидеры английской экономики, вступившей в эру индустриализации. Кроме этих богачей, которым деньги служили заменой рекомендаций, принц допустил в круг близких друзей некоторых других: заслуженных, высокопоставленных государственных служащих, а также деятелей искусства, считавшихся лучшими в своих областях. Ни один привилегированный лондонский клуб не пожелал менять свой устав, чтобы удовлетворить все капризы Берти, и он решил создать нечто вроде своего собственного – «Мальборо». Вскоре он приобрел репутацию самого беззаботного среди подобных мест в столице; никто, однако, не мог войти в этот тесный круг без личного разрешения принца.
Бурный темперамент Алисы и ее «армейский юмор» позволили ей очень скоро занять место среди тех, кто составлял столпы окружения ее любовника и завоевать уважение его близких друзей. Вэйта Сэквил-Вест в «Эдуардианцах» изображает г-жу Кеппель под именем Ромолы Чейни: «Все в ее облике говорило о величии. Стремления ее в своем великолепии равнялись лишь ее заблуждениям. Эта женщина придавала всему красоту и силу превосходной степени. Не представляла, как это быть светской женщиной и не жить на широкую ногу. Если речь шла о деньгах, готова была потягаться с самыми богатыми людьми. А уж если влюблялась, так избранник ее непременно принадлежал к самым недоступным кругам общества. Честолюбивые замыслы простирались у нее до самых высот власти. Страдания принимали оттенок и привкус трагедии. Душе Ромолы Чейни, этой жестокой и материалистичной женщины, была чужда мелочность».
Стремясь развлечь своего друга, Алиса требует от его окружения держать ее в курсе светских сплетен, новых любовных историй и даже изменений курсов акций на Лондонской бирже. Все это ей нужно для того, чтобы поддерживать интерес к себе будущего короля во время продолжительных и скучных официальных ужинов. «Она и мысли не допускала, что кто-то мог быть более осведомлен, чем она, – продолжает Вайта Сэквил-Вест, – и считала своим долгом постоянно знать самые важные новости, оставлять за собой последнее слово. Могла без колебаний выдумать все что угодно, лишь бы не показать свое незнание, но чаще предпочитала быть уверенной в том, что говорит, доверяя самым достойным источникам информации». С целью позабавить своего принца фаворитка постоянно имела наготове какую-нибудь остроту или слегка скабрезную шутку. «Ромола Чейни говорила, что эти диванчики, называемые “беседниками”, изготовлены в форме буквы S только потому, что с этой буквы начинается слово “секс”. Такой юмор заставлял Эдуарда смеяться и приводил в хорошее настроение».
