«Сцены с быками можно было снять только в Испании. Но министерство экономики отклоняло наши просьбы об обмене валюты на том основании, что «Долина» не является фильмом военного значения. При этом уже договорились о продаже фильма в Испанию, следовательно, необходимое количество песет было гарантировано. Тогда мои доверенные лица решились обратиться к райхсляйтеру Мартину Борману, который стал нашей высшей служебной инстанцией. Лишь поэтому мы получили валюту».

Память, видно, изменила Лени Рифеншталь. В списке работ оборонного значения на 1942 год значится и художественный фильм «Долина», «производство которого осуществляется по заказу фюрера и при поддержке имперского министерства народного просвещения и пропаганды».

Секретарь фюрера Мартин Борман переслал шефу имперской канцелярии и министру без портфеля Гансу Ламмерсу обращение Лени Рифеншталь к Гитлеру:

«Срочно! Лично! С курьером!

Как подчеркнул сегодня фюрер, после завершения фильм предположительно окупится за границей и принесет значительные суммы в валюте. По этой причине фюрер выразил желание, чтобы фрау Рифеншталь было выплачено 240 тысяч испанских песет».

Она получила и валюту, и статистов.

«Для усиления испанского колорита, – писала Рифеншталь в своих мемуарах, – я поручила подыскать цыган, молодых мужчин, девушек и детей. Журналисты впоследствии утверждали, будто я лично отбирала цыган и использовала их в качестве рабов. На самом деле лагерь, в котором нашли подходящих цыган, не был концентрационным.

Цыгане, как взрослые, так и дети, стали нашими любимцами. Почти со всеми этими людьми мы встречались после войны. Съемки, рассказывали они, были прекраснейшим временем в их жизни».

На самом деле в нацистской Германии уничтожали цыган. Нацистские биологи из Института чистоты расы подвели под ненависть к цыганам базу:

«Цыгане являются продуктом скрещивания рас, к тому же они преимущественно скрещиваются с уголовными преступниками, что привело к созданию цыганско-воровского люмпен-пролетариата. Мы признаем цыган изначально примитивными. Отставание в умственном развитии делает их неспособными к жизни в обществе.

Только если будет пресечено размножение этого смешанного народа, удастся избавить будущие поколения немецкого народа от этого бремени».

16 декабря 1938 года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер приказал «зарегистрировать в полиции всех лиц, ведущих цыганский кочевой образ жизни, и проверить их по расовобиологическим признакам».

Цыган загнали в лагерь и постепенно отправляли в Освенцим или Бухенвальд, откуда через какое-то время приходили извещения о смерти.

С разрешения главного управления имперской безопасности в сопровождении эсэсовцев Лени Рифеншталь отправилась в концлагерь Максглан, где содержали еще не уничтоженных цыган.

Лени Ришеншталь отобрала себе восемьдесят статистов, которых под охраной отправили на съемки. Съемки и монтаж ленты продолжались всю войну. Увлеченная работой, Рифеншталь стремилась к художественному совершенству. Она вновь и вновь объясняла цыганам из концлагеря, как именно следует изображать счастливую жизнь испанских крестьян.

Один цыганский юноша из числа тех, кто особенно долго снимался, посмел обратиться к ней за помощью:

– Наша семья пользуется хорошей репутацией. Никто из нас не был судим. Может быть, вы сможете как-то помочь нам?

Лени Рифеншталь думала только о фильме и легко согласилась помочь:

– Конечно, я попытаюсь освободить всю вашу семью.

Но съемки закончились. Цыган, которые недолго побыли испанцами, вернули в концлагерь. В мае 1943 года лагерь Максглан закрыли, цыган отправили в Освенцим, лагерь уничтожения.

– У меня особая любовь к цыганам, – скажет позднее Лени Рифеншталь, довольная своим фильмом. – Я всегда оказывала им особое предпочтение. Бог тому свидетель.

Есть и другие свидетели. Из тех, кто снимался в ее фильме, почти никто не выжил. Остался жив только тот цыганский юноша, который обратился в свое время к Рифеншталь с просьбой о помощи. Один из всей семьи, приобщившейся к киноискусству. Через много лет после войны он рассказал, что все, кто снимался у Рифеншталь, ждали от нее спасения. Ничего они не дождались. Лени Рифеншталь была не просто режиссером, но и образцовым носителем германского национального сознания.

Однажды в поезде, отправляясь на съемки, Лени Рифеншталь встретила будущего мужа:

«Уже начав засыпать, я вдруг почувствовала на себе чей– то взгляд. За долю секунды до этого меня посетило видение, уже однажды возникавшее в моей жизни: как будто на меня с огромной скоростью надвигались две кометы с гигантскими хвостами. Они столкнулись и взорвались.

Я разомкнула веки и увидела мужское лицо. Незнакомец пристально, словно гипнотизируя, смотрел на меня. Он стоял в проходе, прижавшись лбом к стеклянной двери, – молодой офицер в форме горных егерей. Я почувствовала какую-то притягательную силу, исходившую от этого человека, и побоялась ответить на его взгляд».

Это был обер-лейтенант вермахта Петер Якоб. За бои на территории Франции он получил Железный крест первой степени, был легко ранен и находился в отпуске для излечения.

Он сразу пошел в атаку на Лени Рифеншталь. В гостинице постучал в ее номер.

«Я не открывала, и тогда на дверь обрушился настоящий град ударов. С возмущением я слегка приоткрыла ее. Петер Якоб просунул в щель сапог, затем просунулся сам, запер за собой дверь на ключ и, преодолев бурное, но недолгое сопротивление, овладел мной.

Никогда прежде я не знала такой страсти, никогда еще меня так не любили. Чувства Петера походили на извержение вулкана, что меня и радовало, и пугало. Эта встреча изменила всю мою жизнь. Началась большая любовь».

В Греции Петер Якоб получил Рыцарский крест. Когда Германия напала на Советский Союз, его перебросили на восточный фронт. Когда Лени Рифеншталь вышла замуж за героя войны, их принял и поздравил Гитлер.

Узнав о смерти Гитлера, Лени прорыдала всю ночь. Ее счастливая жизнь тоже закончилась с крушением Третьего рейха. Война обернулась для Германии полным поражением, нищетой и разрухой. В майские дни 1945 года немецкие города представляли собой груду развалин, и державы-победительницы вывозили из поверженной страны все ценное.

Но освобождение от нацизма – это была только половина дела. Немцам предстояло освободиться от самих себя. Потому что они сами избрали Гитлера и поклонялись ему, воевали и убивали людей, грабили Европу и пользовались награбленным. Многим не хотелось ни слышать, ни признавать этого. Но им пришлось услышать, что немецкий народ несет ответственность за то, что подчинился Гитлеру, за все преступления нацистского режима. За Гитлером пошли те, кто разделял его идеи, кто считал правильными его лозунги. И те, кто преданно служил власти, потому что власть щедро платила за услуги.

Лени Рифеншталь каяться не собиралась:

«Я отправила руководителям всех западногерманских телеканалов деловые письма с предложением показать мои фильмы. Отовсюду я получила отказы. Имя Рифеншталь в Германии оказалось вычеркнутым. На родине не хотели меня знать».

Западногерманская интеллигенция отвергла Лени Рифеншталь, считая, что она воспевала нацистскую эпоху и потому тоже виновата в постигшей Германию катастрофе. Каждый, кто, видя несправедливость, издевательства, мучения, которым подвергали других людей, ничего не сделал, чтобы их спасти, – виновен. Такая постановка вопроса о вине определила духовный климат Федеративной Республики. Именно поэтому Западная Германия, мучительно рассчитываясь с фашистским прошлым, стала в послевоенные годы подлинно демократическим государством.

Лени Рифеншталь была очень счастливой женщиной – природное здоровье, спорт, клеточное омоложение в одной альпийской клинике позволили ей дожить до девяноста восьми лет. И находились молодые мужчины, готовые разделить с ней ложе. Нельзя было снимать кино – она занялась фотографией. Не приняли в Европе – перебралась в Африку. Она даже успела удостоиться премии на кинофестивале в городе, который, когда он назывался Ленинградом, больше других пострадал от ее друзей-нацистов. Причем эта премия была ей вручена в нашей стране 22 июня 2001 года – словно в насмешку над чувствами людей, которые еще не забыли войну.