— Спасибо, что согласился снова встретиться, — Тарьей выдавливает смазанную улыбку, усаживаясь за руль, и украдкой поглядывает на Томмерааса.

— Мне всё равно бы пришлось вызывать такси, — Герман отвечает сухо, отрешенно и боится посмотреть на Тарьея. Но настроение Сандвика его беспокоит, и у него не получается спрятать вибрирующую на ладонях тревогу. Столько времени утекло, столько страданий запеклось в его сердце, а он до сих пор упрямо держится за Тарьея, пытаясь помочь, уберечь, спасти. — Я же говорил тебе, что ухожу в армию: отъезд сегодня.

— Значит, мы снова разъезжаемся в разные концы Норвегии, — Тарьей заводит мотор и заторможенно смотрит по сторонам. Их пути с Германом разойдутся навсегда. Сандвик навсегда покинет этот дом, эту улицу, этот город, и болезненные воспоминания останутся позади. А любовь тоже останется обрывочным воспоминанием, пятном на сердце?

— А почему ты едешь один, без Хенрика? — Герман протягивает тихо, осторожно и наблюдает за реакцией Тарьея. — Или родители ещё про вас ничего не знают?

— Похоже, мы расстались, — Тарьей бросает резко, глухо, как по живому отрезает. А ощущения и вправду такие, будто сердце с мясом выдирают. Кровь хлещет внутри фонтаном, и Сандик захлёбывается, задыхается, тонет. В голове набатом стучит: «Мы с Хенриком расстались», и он с трудом удерживает руль.

— Прости, я не знал, — Герман виновато пожимает плечами и переводит взгляд в окно. За стеклом мелькают пожелтевшие деревья, многоэтажки, а в мыслях Томмерааса галопом проносятся воспоминания, будто кто-то за ниточки прошлого дёргает. Пазл в голове складывается без усилий. Тарьей сейчас напоминает Германа из прошлого, такого же мрачного, разочарованного и безнадежно влюблённого. — Если это из-за меня, то я обязательно с ним поговорю и всё ему объясню.

— Ты не виноват, — Тарьей отрицательно качает головой и поворачивает в сторону автовокзала. — Просто нельзя начинать отношения с вранья.

Тарьей понимает, что собственноручно превратил свою в жизнь в ад. У него нет больше права винить своих родителей, Германа и Хенрика. Они — жертвы обстоятельств, заложники своих чувства, а Сандвик — злодей. По крайней мере, он так себя чувствует. Бессердечный ублюдок, который пустил под откос жизни самых близких людей, лишь бы найти мнимый покой. Ему никогда не обрести покоя, потому что совесть — та ещё змея. Тарьей заезжает на вокзал и думает только об одном — как найти нужные слова, чтобы проститься. Чтобы отпустить черный дым обид и освободить душу. Им с Германом нужно двигаться дальше, друг без друга.

— Убегать от проблем — это не выход, — Герман читает всё без слов, по глазам Тарьея, и ему не нужно ничего объяснять. — Ты не сможешь спрятаться от своих чувств в Бергене. Я так понимаю, ты рассказал Хенрику о нашем поцелуе, поэтому обвинять во лжи тебя нельзя. Его реакция вполне предсказуема: он взбесился и резко исчез. Дай ему немного времени, чтобы отойти и собраться с мыслями. Я уверен, что этот парень любит тебя. Вы разберётесь во всём и снова будете вместе.

— Почему ты так уверен в этом? — Тарьей переводит на Томмерааса оцепенелый взгляд. У него дыхание вдребезги раскалывается, кусочками рваных вздохов, а сердце с треском проваливается куда-то в пятки. Теперь нужно собрать себя по частицам и дослушать до конца. Ему впервые не пытаются втемяшить то, что его разрушает изнутри и режет больнее ножа, а советуют, честно и добродушно. Разве Сандвик заслужил на это?

— Потому что я слишком хорошо тебя знаю, — Герман впервые встречается с родными зелёными глазами и берёт Тарьея за руку, мягко улыбаясь. Прикосновение больше не кажется таким интимным и востребованным, как тогда, во времена их отношений, но действует всё так же безотказно. Сандвик успокаивается сразу, почти не дышит и смотрит внимательно.

— Прости за тот поцелуй — я не хотел сделать тебе больно, — Тарьей руку не отпускает, и Герман улавливает его пульс сквозь тонкую бледную кожу. — Это была минутная слабость.

— Нет, — Герман сжимает ладонь сильнее и не разрывает зрительного контакта. Правду нужно говорить только в глаза, потому что иначе она не имеет и малейшего смысла. Закапывать под рёбра боль и грустно улыбаться — это прошлое. Сейчас нужно говорить, говорить без остановки, пока не отпустит. Пока обоим не станет легче.

— Что нет? — Тарьей не совсем понимает.

— Я хотел этого, и ты тоже, — Сандвик безмолвно соглашается с каждым словом Германа и слушает жадно, будто ему клянутся в вечной любви. Нет, всё по-другому. Это называется «отпускать прошлое», без взаимных обид и хронической боли. — Мне нужен был этот поцелуй, чтобы понять, наконец, что я готов тебя отпустить. А тебе он нужен был, чтобы понять, чувствуешь ли ты ко мне что-нибудь.

— Всё равно это было неправильно по отношению к тебе, — у Тарьея ладони потеют от жарких прикосновений Германа, а перед глазами всё расплывается, как в тумане. — Прости меня, Герман. Я так и не стал для тебя идеальным парнем.

— Ты был лучшим парнем, потому что рядом с тобой я чувствовал, что любим и люблю, — Томмераас заявляет решительно и серьёзно, а потом просто проводит пальцем по тыльной стороне ладони Тарьея и целует. Так быстро, что Сандвик даже моргнуть не успевает. — Я хочу, чтобы ты снова был счастлив.

Тарьей поражённо распахивает глаза и всматривается в лицо Германа. Они громко смеются, обмениваясь кроткими взглядами. А потом Томмераас просто выходит из машины и машет Тарьею рукой на прощание. Кажется, они смогли остаться друзьями. Сандвик знает, что никогда не забудет Германа, а Герман просто не сможет, ему не хватит сил. Их пути разойдутся навсегда, чтобы дать дорогу счастью, которое так сложно удержать, но потерять ещё сложнее. Тарьей верит, что ещё не потерял своё.

========== Глава 13. Одиночество в глазах ==========

У каждого человека есть слабое место, которое не спрячешь ни под медной маской решимости, ни под поволокой равнодушно-глухого голоса, ни под раскатистым смехом. Страх ломает всех без исключения. Липкий, колючий, опустошающий. Забирается под кожу скользкой змеёй, смешиваясь с кровью. Разгоняет по жилам яд, высасывая все силы до последней капли. Сдавливает горло ржавыми обручами. Оплетает сердце мертвенно-черной паутиной. Раздирает острыми когтями сердце. Нестерпимая боль помогает бороться со страхами, зашитыми под кожей: она заливает собой их ростки, иссушает почву, на которой они созревают, и вытягивает из пропасти. Научиться жить с болью может далеко не каждый, но безумцев хватает. Они выбирают самый опасный путь — обвитый колючей проволокой страхов, заполненный ухабами и непреодолимыми преградами. Для того, чтобы наказать себя, приглушить боль, не желая двигаться дальше.

Боль может убить человека — выдрать душу с корнем, лишить здравого рассудка, стереть с лица земли, закопать в яму одиночества. Но даже самая лютая боль не способна лишить человека самого главного — способности чувствовать. Облегчение, радость, нежность, страх и любовь. Любовь — это тот чистый, неугасимый огонь в груди, который принуждает жить, отпустить нестерпимые страдания, вырваться из лап страха и пойти вперёд. Чтобы найти людей, которые вдохнут в нас жизнь, поставят на ноги, поверят и полюбят так безмерно сильно, насколько только позволит сердце. И тогда одиночество в глазах осыплется померкшим пеплом под ноги, освобождая путь для настоящей любви.

Тарьей битый час вертится перед зеркалом, пытаясь натянуть злополучную бабочку. Она болтается на шее удавкой, постоянно выскальзывая из рук, и Сандвик едва сдерживает себя, чтобы не разорвать её на маленькие кусочки и не выбросить в мусорное ведро. Парень на дух не переносит официальные приёмы, а ещё больше он ненавидит огромное скопление людей. Потому что это годовщина свадьбы его родителей, и в ресторане соберутся все близкие и дальние родственники. Тарьея в жар бросает от одной только мысли об этом. Наверное, только ленивый не станет обсуждать тему его ориентации. Сандвику не стыдно ни капли, но перед родителями жутко неудобно. Так не хочется портить им праздник.