- Откуда ты знаешь его имя? – удивляется Тарьей, поднимая на Германа свои полыхающие зелёные глаза. Кажется, Томмераас ухмыляется, но от пристального взгляда Тарьея не ускользает замешательство в его глазах.

- Неважно. Просто ответь мне на один единственный вопрос: ты любишь его? – Герман не бьёт, а выстреливает в самое сердце свинцовой дробью. Пуля вылетает сквозь толщу тканей, продырявливая грудную клетку. Падает с грохотом на пол, оставляя в сердце дым сожаления. Прошлое не вернуть, и оба парня прекрасно знают, кого любит Тарьей.

- Люблю, - смущённо протягивает Тарьей. - Но это не значит, что я не любил тебя.

- Любил. А я люблю тебя до сих пор, - с надрывом чеканит Герман, пропуская каждое слово через сито хриплых вздохов. Вынуждает себя смотреть прямо в глаза Тарьею, а в душе собирается порох забытой боли. Такую боль не способно излечить время – только человек. А Томмераасу не нужен никто другой. Застыл в тупике и бьётся головой о стену уже который месяц, не находя выхода. Просто не хочет искать. - Я, как наивный дурак, пытался вернуть тебя.

- Не уходи, - Тарьей внезапно хватается горячими пальцами за ладонь Германа, притягивая к себе. Необъяснимая сила не позволяет отпустить. Сандвик так и не научился терять людей, часто забывая об их чувствах. Затягивал в зыбучие пески ложных надежд, не закрывая дверь в прошлое вовремя. Выстраивал вокруг сердца стены страха, заставляя других пробивать их голыми руками. На смену страхам всегда приходит гибельная боль, с которой можно справиться, только исправив ошибки прошлого.

- Что? – Герман хмурит брови в немом удивлении и заворожено смотрит на их с Тарьеем переплетённые пальцы. Так долго Томмераас мечтал об одном случайном прикосновении, а теперь колит и жжёт только больнее. Не остаётся сил сдерживать слёзы, когда душа нараспашку, когда сердце разъедает щемящая тревога. От лица Тарьея его отделяют нагретые сантиметры воздуха, и Герман чувствует, что сорвётся.

- Поцелуй меня, - глаза Тарьея искрят похлеще оголённых проводов, а губы сжимаются в медово-мучительной жажде поцелуя.

Герман сдаётся и в который раз плюёт на собственные чувства. Он знает, что этот поцелуй его убьёт. Но он готов умереть снова, лишь бы в последний раз прикоснуться к родным губам, которые полгода видел только во снах. Целует грубо и требовательно, потому что знает – прощальный поцелуй будет ядовитым и болезненным.

*****

- Ненавижу фуршеты после показов, - Хенрик бросает на кровать пакет с фруктами и попутно стягивает из себя джинсовую куртку, краем глаза наблюдая за Тарьеем. Измученный вид блондина не давал ему покоя всю дорогу до дома. Холм надеялся, что в своей комнате Тарьей отвлечётся от больничного давления и мгновенно расслабиться, но он ошибался. - Журналисты готовы задавить тебя провокационными вопросами.

Сандвик практически не моргает и не шевелится – сидит на кровати, уткнувшись мутным взглядом в белую стену. Он вошёл в свою комнату раньше Хенрика, но так и не удосужился снять с себя куртку и ботинки. Будто связан по рукам и ногам ржавыми цепями. Будто горло выжигают густые языки пламени. Будто перед глазами залегла свинцовая тьма, въедающаяся под кожу вместе с частичками колючего воздуха. В голове клубится живое тёплое воспоминание о поцелуе с Германом. Прошло несколько часов, а Сандвик до сих пор не может выбраться из коматозного состояния. Чувствует себя последним подлецом и предателем, но на губах до сих пор ярко ощущается солёный привкус поцелуя, разбавленный капельками цитруса. Слёзы Германа и его собственные слёзы. Тарьей снова всё разрушил. Снова собственными руками вырыл глубокую яму, в которую тащит за собой ещё и ни в чём не повинного Хенрика. Сандвику суждено остаться одиноким до конца своих дней – наказание за причинённые страдания близким людям.

- Эй, Ти, что с тобой? – Хенрик обеспокоенно касается плеча Тарьея, но ответного взгляда не получает. Сандвик будто смотрит сквозь него и пугливо дёргается от каждого касания, как ошпаренный. Холм настороженно вслушивается в каждый его вздох: - Выглядишь неважно.

- Я просто немного устал, - содрогается Тарьей и боязливо прячет глаза.

- Ты молчал всю дорогу, пока мы ехали домой из больницы, - Хенрик напряжён и взволнован, но усиленно пытается говорить как можно спокойнее. Холм заботливо гладит Тарьея по голове, скользя глазами по его измятому лицу. Свинцовая тоска, размазанная под глазами, и стиснутые в тонкую линию губы. Хенке хочется верить, что виной всему проклятое сотрясение и вскоре Тарьей придёт в себя. - Что случилось, пока меня не было?

- Я должен рассказать тебе кое-что, - через силу цедит Тарьей, стягивая с себя массивные ботинки. Голова тяжелая, словно каменная глыба, а сердце отсчитывает удар за ударом, как маятник часов. Сандвику хочется провалиться сквозь пол, чтобы не чувствовать нахмуренного взгляда Хенке. Чтобы оттянуть разговор, который превратит его недавно наладившуюся жизнь в руины.

- Какие-то осложнения после сотрясения? – Хенрик обхватывает ладонями холодное лицо Тарьея и внимательно всматривается в его глаза. - Не пугай меня, Тарьей.

- Нет, нет, всё в порядке, - отрицательно мотает головой Тарьей и опускает глаза в пол. - Просто я виделся кое с кем в больнице.

- С кем? – Хенрик кривит губы и удивлённо поглядывает на подрагивающие пальцы Тарьея.

- С Германом, - на одном дыхании выстреливает Тарьей, крепко зажмуриваясь. Одним махом всё внутри обрывается и снежной лавиной катится в низ, на самое дно, откуда выбраться будет не так просто.

- Твой бывший? – голос Хенрика выгибается дугой, разлетаясь на сотни стеклянных ошмётков. Каждый осколок впивается в горло Тарьею, выпуская вязкую кровь тёмными дорожками. - Он приходил к тебе?

- Да, - кивает Тарьей и пускает стрелу бегающего взгляда прямо между ребер Хенрику.

- Что он от тебя хотел? – Хенрик подрывается на ноги, нависая над Тарьеем с грозным видом.

- Мы просто поговорили, - боязливый шепот Тарьея напоминает Хенрику вой безжалостного ветра – такой же душераздирающий и убийственно-холодный. Холм пытается слушать, но не может заставить себя поверить. Хочется упасть на колени и разрыдаться во всё горло от той ядовитой безысходности, которой подвергает его Сандвик. До ушей едва доносятся приглушённые слова: - Я рассказал ему о тебе.

- Это всё? – Хенрик недоверчиво взводит брови и с вызовом скрещивает руки на груди. Ему нужны ответы, потому что в беззащитных глазах Тарьея лишь плетётся паутина из тревоги и страха. Он ходит по лезвию ножа, закапывая Хенрика в могилу пресных сомнений. Дурное предчувствие.

- Я сделал глупость, - голос Тарьея простуженный и виноватый, а пальцы лихорадочно сжимаются в кулаки. В голове воронка запутанных мыслей, которые напрочь отказываются складываться в предложения. Сандвик дышит слишком тяжело, а в горле скручивается ком жалящих слов, которые не хватает сил выдавить из себя. Тарьей однажды поклялся себе, что не станет строить отношения на вранье. Он не хочет поступать с Хенриком так, как поступил с Германом.

- Какую? – Хенрик выплёвывает новый вопрос, оседающий пеплом на тоненькой плёнке сознания.

- Мы поцеловались, - отзывается Тарьей, сглатывая кислое чувство вины.

- Блять, Тарьей, ты что, издеваешься надо мной? – Хенрик взрывается. Воспламеняется за какую-то долю секунды, как спичка. Нежную гладь голубых глаз заполняет кровавое море злости, растекающейся по лицу желваками. Холм не верит собственным ушам и расхаживает по комнате, нервно потирая виски. Голова раскалывается пополам вспышками могучего грома – Тарьей подложил ему свинью. Тарьей предал его после двух недель отношений. Тарьей ударил по самому больному: он ничем не лучше Терезы.

- Я не хотел этого, - Тарьей бросается к Хенрику, падая перед ним чуть ли ни на колени. Слёзы бегут ручьём, а голова кружится, как заведённый волчок. Он должен сделать всё возможное и невозможное, чтобы Холм простил его. Сандвик не выдержит ещё одной потери. Новый выстрел в сердце может стать для него последним.