Сандвик даже не подозревал о том, что сможет влюбиться снова, после того, как собственноручно воткнул кинжал в спину любимого человека. Герман был его первой любовью. Выстраданной, простосердечной, вырванной зубами из лап тотального презрения и насмешек, но чувственной и жгучей – до сбитого дыхания и дрожи в коленках. Тарьей боялся внезапно зародившихся отношений, но Томмераас был одним из тех немногих парней, которые ради любви были готовы пройти сквозь огонь и воду. Сандвик знал, что тот бы бросился за ним на край света, если бы он позволил, если бы попросил. Но всё разрушилось из-под лёгкой руки Тарьея. Рассыпалось на глазах, как песочная башня. Разбилось на стеклянные ошмётки, как потускневшая ваза. Сандвик посчитал нужным уйти без объяснений, чтобы не причинять боль, но сделал вдвойне больнее. Спустя полгода парень точно не ожидал увидеть своего бывшего, потому что их морозное расставание до сих пор висело на шее камнем.

- Я думал, твой парень никогда не уйдёт, - неуверенный стук в дверь вытягивает Тарьея из оков больничного одеяла. До одури знакомый сиповатый голос ударяет по лицу грубой пощёчиной, оседающей на коже алыми разводами смущения. Коньячные глаза смотрят настойчиво, с нескрываемым холодом, и горло Тарьея полосует немой страх. Он так виноват перед Германом, что даже сотни самых задушевных слов не хватит, чтобы вытравить колючую боль. А ведь больно им обоим.

- Герман, ты … пришёл, - хрипит Тарьей сдавленным голосом и неловко приподнимается на кровати. На Германа не может смотреть спокойно, но в груди так сильно колет, что слёзы набегают на глаза. Прячет трясущиеся руки под мятой тканью пододеяльника, а в мыслях растекается кипучая смола пустых слов. Сандвик не может вытянуть из шумного водоворота спутанных обещаний заветные извинения. Нет, не извинения. Лихорадочную мольбу о прощении, запёкшуюся горечью на языке.

- Мы должны были встретиться при других обстоятельствах, но я не мог не придти, - Герман чеканит деревянным голосом, как свинцовой дробью в замерзающее сердце. Всё такой же горячий – с солнечным блеском в медово-карих глазах и хитрой ухмылкой на губах. Но уже совсем другой – колючий, задумчивый и обиженный – не подпустит к себе ни на метр, будто закрылся в несокрушимой каменной крепости. - Как ты себя чувствуешь?

- Я в порядке, - Тарьей тяжело вздыхает и опускает глаза. Нет сил смотреть на Германа, который прожигает взглядом насквозь и впивается ледяной обидой под рёбра. Будто и не прошло полгода. Грёбанных полгода. Будто сердце почти не ноет от росчерка боли на бледном лице Томмерааса. Будто дышать стало легче. Наглая ложь. Голос предательски дрожит и ломается: - Ты не должен переживать, потому что это я виноват перед тобой.

- По-моему, это ты только что получил сотрясение, когда меня увидел, - Герман как обычно отшучивается, заматывается в кокон немой грусти и скрывается под маской равнодушия. Ему больно от одного лишь нервного взгляда Тарьея, но ещё больнее от того, что он больше не его. Сердце скрипит и трепыхается, как испуганная птица, и Герман через силу выдавливает из себя каждое слово: - Даже не знаю, как расценивать твою реакцию.

- Я испугался, - Тарьей всхлипывает так тоскливо, что Германа прошибает трескучим зарядом молнии, загоняя под кожу толстую иголку сожаления. Робко поглядывает на смертельно-белое лицо Сандвика и сдерживает себя, чтобы не обнять. Так хочется вдохнуть родной запах, что лёгкие в груди лопаются, обрызгивая рёбра кровавыми ожогами. Так хочется прикоснуться к бархатистой коже, окрашенной мириадами родинок. Самый близкий и самый желанный.

Герман нервно встряхивает головой и садится на край кровати. Расстояние более чем безопасное – соблазна не будет. За один лишь невинный мятный взгляд готов простить самые безрассудные ошибки. Готов отпустить журчащую в сердце боль, утягивающую на дно и перекрывающую доступ кислороду. Готов наплевать на проклятое расстояние, которое разрушило их отношения и растоптало их обоих. Ладони предательски потеют, а на языке змеёй извивается очередная доза колкостей. Томераас не умеет выплёскивать гнев по-другому. Постоянно ломает себя, задевает других, но всё равно продолжает жить, давясь муками самобичевания. Сегодня есть шанс вернуться в то время, когда всё только строилось. Когда они с Тарьеем ещё были по-детски счастливы и по-настоящему влюблены. Хочется верить в то, что тропинка в прошлое ещё не заросла сорняками серьёзных забот и проблем.

- Предсказуемо, потому что обычно ты выбираешь вариант попроще – сбежать без объяснений, - вырывается у Германа на автомате, как заученная мантра. Говорит быстро и неразборчиво, будто задыхается, но Тарьей слушает. Послушно принимает нещадные удары, размазывающиеся солью по бередящим ранам. Он знает, что заслужил огромное ведро помоев из злости и обид за своё мерзкое поведение. Томмераас ищет в пещере своего сознания объяснение поступку Тарьея, но не находит. Опять наступает на те же грабли в попытке сохранить отношения, которые давным-давно себя изжили.

- Ты имеешь полное право на меня злиться, потому что я поступил, как подонок, - Тарьей бормочет скомкано и тихо, преодолевая резь в горле. Туманный взгляд мажет по лицу Германа, и Сандвик обречённо вздыхает. Он никогда не найдёт нужных слов. Он никогда не вернёт доверие Томмерааса. Он никогда не перечеркнёт свой подлый поступок. Неизлечимая вина будет вечно болтаться у него на шее грязной петлёй.

- Я не смогу винить тебя вечно, даже если захочу, - Герман грустно улыбается и пододвигается ближе к Тарьею. Шоколадные глаза воспалённо мерцают, цепляясь за каждый миллиметр лица Сандвика. Томмераас настороженно смотрит и снова тонет, вырывая из глубин израненного сердца любовь. Он никогда не разлюбит Тарьея, потому что таких, как он, больше нет. Добрый, заботливый и преданный. Даже самые сильные чувства исчезают под дулом времени, когда рядом появляются другие люди, а в голове выстраивается крепость новых желаний. К сожалению, Томмераас – однолюб.

- Ты, наверное, меня ненавидишь, - Тарьей с опаской косится на Германа, и его сыпучий голос распадается черным углём у Томмерааса в груди. Давит на грудную клетку бетонной плитой. Распаривает топором беломраморную кожу. Впивается когтями в сердце, выдирая пульсирующую плоть. Сандвик чувствует нарастающее напряжение в воздухе: - Но ты должен знать, что я не хотел причинять тебе боль.

- Ти, ты бросил меня без видимой на то причины – просто потому, что тебе так захотелось, - укоризненно выпаливает Герман, вскакивая на ноги. Он норовит броситься к двери и поскорее покинуть палату Тарьея, но дымка недосказанности больно режет глаза. Разговор с Сандвиком ещё не закончен, хотя его итог не сулит ничего хорошего. - А меня ты спросил?

- Моя жизнь превратилась в полнейший пиздец, и я не знал, как с этим разобраться, - обессилено разводит руками Тарьей и стягивает с себя покрывало. Рассматривает свои исхудалые руки и чувствует, как кровь кипучей лавой растекается по венам, ускоряя волну сердцебиения. Герман стоит слишком далеко, а так хочется прикоснуться к его сильным рукам, окунуться с головой в океан его коньячных глаз.

- Вместе мы бы со всем справились, - Герман возмущённо качает головой и снова садится на кровать рядом с Тарьеем. Тот заметно нервничает и скользит глазами по серым стенам, но слова сжимают горло колючей проволокой, не позволяя свободно вздохнуть. Так много нужно рассказать, объяснить, но ранить нельзя. Невозможно сделать больно тому, кого когда-то любил по-настоящему. - Я бы никогда тебя не оставил, ты же знаешь.

- Я был идиотом и слабаком, потому что отказался от тебя, - Тарьей подавляет слёзы, собирающиеся в глазах, и опускает голову. Впервые за прошедшие полгода в голову ясно ударило осознание того, что его жизнь с Германом могла бы сложиться совсем по-другому. Если бы он не ушёл от него тогда, когда жизнь казалась несусветным кошмаром, ему бы не пришлось бороться в одиночку. Вместе с Германом они бы выстояли.

- С Хенриком ты чувствуешь себя сильным? – Герман бьёт под дых острым вопросом, который взбалтывает сознание Тарьея с невозможной силой. Мысли рассыпаются пылью под ногами, ударяя в нос едким запахом опасности, но Сандвик не может ответить на этот вопрос даже самому себе. Он помнит, сколько для него сделал Герман. Именно Томмераас помог ему поверить в то, что не нужно бояться своих чувств, какими бы сильными и изматывающими они не были. Любовь – это дар, который нужно принимать с благодарностью, а не загонять под землю.