- Почему мы заснули в одежде? – Тарьей рывком сдёргивает с себя бежевое одеяло и удивлённо таращит глаза на свою помятую рубашку, выгибающуюся хитроумными складками по краях. Он игнорирует буравящий взгляд Хенрика, но его прикосновения спазмами разбегаются по коже, вызывая жгучую дрожь. Сандвик нервничает, потому что смутно помнит окончание вчерашнего разговора с Хенке.
- Наверное, алкоголь хорошенько на нас подействовал, - вздёргивает бровью Хенрик и скользит пальцами по запястью Тарьея, буквально прожигая тонкую ткань его рубашки. Голос Холма звучит спокойнее, как шум утреннего прибоя, но лёгкая хрипотца вспыхивает искрами, от которых у Сандвика слезится в глазах. Подушечки пальцев умело изучают пульсирующие удары сердца Тарьея, глухой дробью стучащие по венам. Хенрику нравится смущающийся Тарьей, который неловко отводит глаза в сторону и глотает слова. Открывающаяся картина убеждает его в том, что Сандвик не соврал вчера. Да разве его солнечный мальчик может ему врать?
- Я практически не пил, - вздыхает Тарьей и переворачивается на бок, лицом к Хенрику. Плевать, что его парадная рубашка помнётся ещё больше. Плевать, что под одеялом жарко и неудобно лежать. Пока напротив горят два лунных нефрита, струящиеся золотыми нитями любви, он готов провести в кровати Холма бесчисленное количество дней и ночей. Пока морозные пальцы переплетают его собственные, удавка прошлого на шее рвётся с треском. Сандвик не знает, как очиститься от грязи прошлого, пятнами укрывающего его душу, но он знает одно точно: Хенрик – его будущее.
- Тебя просто измотал мой трёп, поэтому ты и отрубился, - шутливо хмурится Хенрик и отворачивается от Тарьея, как обиженный ребёнок. Он понятия не имеет, почему рядом с Сандвиком теряет остатки трезвого рассудка и ведёт себя до невозможности глупо, но ему не хочется загружать себя серьёзными мыслями. Ему хочется больше времени проводить со своим парнем: дурачиться с ним, как малые дети, целовать его изогнутые губы, вдыхать его будоражащий аромат. Холм едва сдерживает смех, чувствуя на спине прожигающий взгляд Тарьея. Парнишку легко свести с ума.
- Не говори ерунды, - Тарьей тянет Хенрика на себя прямо за шиворот белой рубашки и прижимается всем телом, впиваясь тоненькими пальчиками в его мраморную шею. Сандвик нуждается в нежных прикосновениях, как в воздухе, и Хенке с радостью дарит их своему мальчику. Холму дико нравится видеть его восхищённую улыбку и шальной блеск в зелёных глазах. Сердце нервно трётся о грудную клетку, посылая табун мурашек по коже, а с губ срывается сонный шёпот: - Я не заставлял тебя говорить, что ты влюблён в меня. Теперь тебе от меня не отделаться.
- О Боже, мне достался самый вредный парень в мире, - театрально стонет Хенрик, поглаживая пальцами подбородок Тарьея. Сандвик вздрагивает от каждого прикосновения, с наслаждением закрывая глаза, и его дыхание теряется на щеках Хенке. Холм по-хозяйски опускается пальцами к шее Тарьея, полосуя гладкую кожу багровыми отметинами, и добирается к фисташковой рубашке. Нет, он не собирается приставать к Сандвику, как бы сильно ему этого не хотелось. Просто он хочет почувствовать клокочущее сердце в его груди. Просто в ушах звенит от такого соблазнительного вида Тарьея – взлохмаченного, раскрасневшегося, возбуждённого. Время ещё не пришло. Нужно подождать. Они оба это знают.
У Тарьея в кармане телефон ходуном ходит, и лишь одному Хенрику известно, что это уже пятый звонок за утро. Сандвик не решается посмотреть не экран, боится увидеть до дрожи знакомое имя. Снова. Он знает, что родители не оставят его в покое и не позволят жить в одиночку в чужом городе. Они знают, что их сын совершеннолетний и вправе отвечать за свои поступки самостоятельно. Только вот кипучее чувство вины, помутнённое обидой, в сердце родителей – это взрывоопасная смесь. Тарьей, затаив дыхание, терпеливо ждёт взрыва, который обрушится на него и вдребезги разобьёт ту жизнь, которую они вместе с Хенриком пытаются строить. У Холма ладони покалывает от растерянного вида его парня, но он выжигает тревогу из сердца кислотой и мягко целует Тарьея в щёку.
- Ответь, а я пока сделаю нам кофе, - шепчет Хенрик, пристально всматриваясь в потухшие глаза напротив, и неторопливо встаёт с кровати. Он не оглядывается, когда вялой походкой направляется на кухню. Он понимает, что его сочувствующий взгляд лишь добьёт Тарьея, поэтому выходит из спальни молча, прикрывая за собой дверь. Жасминово-зелёные глаза упираются в спину Хенрика, но тот не останавливается. Сандвику нужна тишина. Ему нужен откровенный разговор. Ему нужно избавиться от назойливых сомнений, отравляющих душу. Ему нужна уверенность в завтрашнем дне с ним, с Холмом.
Тарьей с досадой смотрит вслед удаляющемуся Хенрику и тянется рукой в карман за разрывающимся гаджетом. С опаской вздыхает, отсчитывая удары сердца за решеткой грудной клетки, и выуживает вибрирующий телефон из брюк. Сандвик отвечает, резким движением руки проводя по экрану, и даже не смотрит на имя того, кто потревожил его в восемь часов утра. Он до последнего был уверен, что виновница испорченного настроения – его мать. Наши догадки, особенно разбавленные страхом, редко оправдываются.
- Слава Богу, Тарьей, ты ответил, - тараторит взволнованный голос Лизы в телефоне, а Тарьей лишь удивлённо приподнимает брови и встаёт с кровати. Он облегчённо выдыхает и подходит к окну, рассматривая разбегающихся по улице прохожих. Как назло, Сандвик задевает ногой торшер, и тот с грохотом падает на пол, вызывая недоумевающий возглас Лизы. Девушка настолько встревожена, что эмоционально реагирует не то что на голос Сандвика, а и на каждый посторонний звук. На внезапный шум в спальне прибегает озадаченный Хенрик и останавливается в дверном проёме.
- Прости, Лиза, - виновато протягивает Тарьей, подмигивая Хенрику. Тот с ненавязчивой улыбкой наблюдает за каждым движением Сандвика, засунув руки в карманы джинсов. Тарьей сглатывает солёный ком, когда его взгляд сосредотачивается на руках Холма. Длинные худощавые пальцы блондина вгоняют его в краску, пускают волну ледяного пота по спине, и Садвик нервно пошатывается на ногах. Хенке бесстыдно ухмыляется, обнажая свои белые зубы, и шаркает тапочками по полу. Сандвик продолжает, стиснув зубы: - Я не хотел вас волновать.
- Почему ты не берёшь трубку? – возмущается Лиза, и её вздрагивающий голос плетью ударяет Тарьею по горлу. Он совершенно теряет счёт времени рядом с Хенриком, забывает не только о друзьях и родителях – он сам исчезает, расплавляется, тонет. Сандвик понятия не имеет, хорошо это или плохо. Но он чувствует себя необыкновенно счастливым рядом с Хенриком, и этого более чем достаточно, чтобы перестать терзать себя дурными мыслями. Сквозь дымку тлеющего в голове образа Холма доносится голос Лизы: - Ты не ночевал дома - мы волнуемся.
- Лиза, не переживайте, - Тарьей не выдерживает головокружительного напряжения и твёрдо шагает к Хенрику. Тот ничего не говорит, даже не улыбается – только играет бровями. Сандвик оставляет на пухлых коралловых губах невесомый поцелуй, и мгновенно его талию обвивает кольцо жилистых рук. Острая молния ударяет в сердце копьём, а ноги совершенно перестают слушаться. Благо, руки Хенрика крепко его удерживают. Тарьей растерянно моргает, пытаясь не выронить телефон, всё ещё крепко прижатый к его уху. - Я был с Хенриком.
- Тогда мне не зачем волноваться, - тихо произносит Лиза, и Тарьей слышит приглушённый вздох, но за ним скользит слабая улыбка облегчения. Хенрик водит ладонью по спине Сандвика, приводя его дыхание в норму, но тот абсолютно не справляется с бурлящим вулканом эмоций. Кровь леденеет от взгляда двух сапфиров в крошеве инея напротив, а дрожь пузырьками пробивается на задубелой коже. Тарьей замерзает от мучительной близости, которая режет по сердцу стальным лезвием ножа. Лиза напоследок добавляет: - Приходите вместе на ужин часам к семи.
Тарьей засовывает телефон в задний карман брюк и обхватывает ладонями лицо Хенрика. Наслаждается бархатом молочной кожи, блуждая пальчиками по порозовевшим щекам. Жадно всматривается в родные глаза: зимнее небо с прожилками солнечных лучей. Глаза напротив смеются, сияют, дразнят, но Сандвик не поддаётся. Он будет держаться до последнего, пока хватит сил и терпения, потому что нельзя торопиться. Нельзя прыгать в омут с головой, не думая о последствиях. Нельзя рушить старательно выстроенную по кирпичику крепость – крепость их юной любви. Однажды он ужасно оступился, чего не может простить себе до сих пор. Тарьей сломал жизнь парню, который был его первой любовью. Теперь он не хочет жалеть о том, что осталось в сумраках прошлого. Сокрушающие чувства – в прошлом. Сжигающее пламя обид – в прошлом. Герман – в прошлом. Тарьей хочет быть с Хенриком.
