– У Ивана Ивановича? – губернатор слегка привстал от удивления, потом снова сел в гостевое кресло. Ну и птица залетела в его кабинет! Он быстро взял себя в руки и деловито спросил: – Когда начнем?

– Через две недели прилетит комиссия с набором документов. Мой первый заместитель уполномочен решать все вопросы.

Губернатор, быстро записывая что-то в еженедельник, уточнил:

– За это время мы быстро оформим все документы в области. А завтра махнем на рыбалку? На горное озеро!

Бекетов, допив чай, вежливо отказался:

– Спасибо, послезавтра улетаю в Москву, на работу. Денек похожу по городу, повспоминаю юность.

Под удивленными взглядами секретаря, охранника и референта, областной руководитель проводил гостя до лифта, горячо пожимая ему руку.

В гостиничном номере Виктор Сергеевич переоделся в простую светлую рубашку и серые брюки. Старые летние туфли дополнили внешний вид провинциального жителя. Обычного и незаметного. Каким тридцать лет назад он покинул родной город, утопающий в зелени, с веселыми трамвайными трелями на тенистых улицах.

Город почти не изменился. Он обдал Бекетова ностальгическим теплым ветром и жаром распаленного асфальта. В небе, как всегда, лениво кружили голуби. Он прошел центр, перешел мост через реку и дошел до улицы своего детства. Партизанская около проспекта расстроилась новыми жилыми корпусами и особняками, но уходящие к реке старые одно- и двухэтажные дома в тени фруктовых деревьев остались прежними. Мужчина подошел к высоким и большим деревьям тутовника и ласково погладил стариков по твердой шершавой коре.

Вот по этой толстой нижней ветке можно было влезть наверх. В сладкое липкое царство темных ягод. Тутовник можно было есть бесконечно много и долго, а потом с темно-красными липкими губами и подбородком спускаться с дерева на тихую зеленую южную улицу.

Успокоил визит на кладбище. Могила отца сохранилась, памятник стоял ровно. Отец был коммунист. Какое-то время мужчина просидел около родной фотографии под красной звездой. Потом отправился в гостиницу. Не спалось, он вышел на балкон и смотрел на ночной город, откуда очень давно уехал в Москву учиться.

«Завтра с утра схожу на рынок и улечу в Москву», – подумал Бекетов, принимая снотворное и выключая телефон, по которому все время звонили проститутки.

Идти больше было некуда. Дом, где он вырос, не сохранился. Вместо него был построен большой автомобильный магазин. Во дворе, где они играли, стояли «Пежо», «Рено» и прочие разноцветные никелированные красавцы. Абрикосовые деревья сада вырубили. Их заменил павильон «Макдональдса» с запахами пережаренного масла. Дом напротив, где жила первая любовь Света Жукова, был полностью куда-то переселен, и в нем располагалась районная управа.

Оставался только центральный городской рынок. Большой и шумный, он напоминал о себе широким рядом каменных павильонов и открытой площадью, заставленным деревянными столами, на которых грудами лежали яблоки, груши, помидоры, огурцы и еще много яркого и разноцветного, заставляющего восхищенно удивляться всему великолепию природы. В молочном павильоне среди головок сыра и банок кислого молока Бекетов всматривался в лица продавщиц. Нет ни одного знакомого лица! В павильоне «Птица» гусиные и куриные потрошки на суп не продавали, но появилось много куриных окороков. Жарко. Захотелось пить. Он прошел открытые торговые площадки и подошел к ларьку с минеральной водой. Мальчик-подросток, радостно покупая бутылку сладкой воды «Буратино», отсчитывал мелкие деньги.

Витек! Витек! – кто-то позвал его сбоку.

Виктор Сергеевич быстро обернулся, услышав свое детское прозвище. В двух шагах от него стоял седеющий человек, с большими залысинами на голове, с животом, висящим над мятыми брюками, и в сандалиях на босую ногу.

– Не узнаешь? Саня я, Саня Ткачев из пятой квартиры!

Он развел руки в стороны, и Бекетов тоже радостно обнял большого, полного мужчину, пахнувшего потом и машинным маслом. Друг детства, из одного дома и двора! Это было наградой за два дня разочарований, грустных воспоминаний и внезапно появившейся тупой боли в левой стороне груди.

Они сели на лавку. Саня был очень рад. В глазах блеснули слезы.

– Витек! Сколько лет, сколько зим! Как ты здесь?

– Да приехал на пару дней по делам, в командировку.

Откровенничать не хотелось, и Бекетов перевел вопрос:

– Ты-то как поживаешь?

Друг детства радостно заговорил:

– Живу понемногу, как все. Завод наш закрыли, работы нет. Подрабатываю то здесь, то там. Дали мне инвалидность. Жене помогаю, она у меня уборщицей в пивном баре работает. Так, на хлеб хватает! А ты инженером работаешь? Им сейчас мало платят!

Признаваться было неловко. Бекетов пренебрежительно махнул рукой, как машут на тяжесть жизни мудрые люди.

– Тоже кручусь, зарабатываю!

Саня хлопнул его рукой по плечу.

– Где ты остановился? В отеле? С ума сошел, там дорого! Давай ко мне, поживешь бесплатно. У нас с Зинкой двухкомнатная. Девка моя замужем, отдельно живет, я уже дед!

«Многолетняя деловая и дружеская форма общения упрощалась за чашкой чая или рюмкой коньяка. Надо пригласить Санька, но куда? В ресторан в таком виде нельзя. Предложу, пусть решает сам».

– Старина, пойдем куда-нибудь. Я приглашаю.

Друг детства несколько смутился. Он посмотрел на вывеску ближайшего кафе и неуверенно произнес:

– Здесь дорого! Пойдем в Зинкин пивной бар. Там дешево и вобла есть.

Они прошли пару кварталов пешком, и Бекетов узнал последние новости. Почти все разъехались, старики поумирали. Юрка сел, и Колька сел. Оба не вернулись. Гроза улицы, хулиганы с ножами в карманах не интересовали, но теплая волна воспоминаний снова захлестнула память.

– Санек, а ведь ты мне в детстве жизнь спас. Помнишь, в реке? Как ты меня вытащил?

Старые сандалии, казалось, вот-вот разлезутся по швам, но друг шел бодро и весело.

– Сам не понимаю. Ты скрылся в водовороте воды. Все ребята далеко, на берегу, помощи не дождешься. Ну я и нырнул вслед за тобой. Поймал тебя за волосы и изо всех сил потащил в сторону и наверх. Парень я был здоровый, а ты худой, слава богу, спаслись оба. Сколько нам было – да по пятнадцать лет!

– Должник я твой, – радостно сказал москвич, обнимая приятеля за круглые плечи.

– Да чего уж там! Кружку пива поставишь – и в расчете! Мне много пить нельзя! – Саня был прост, честен и весел.

– Мне тоже, – впервые сказал правду Бекетов.

Они проходили по улице мимо старинного двухэтажного дома с разными ажурными балконами, и попутчик показал на него рукой.

– А вот, узнаешь? Здесь была наша орнитологическая станция!

Большая длинная вывеска напоминала заштопанную латку. «Мини-супермаркет. 24 часа», уродливо закрывая каменные резные барельефы статуй на фасаде.

– Да, каких только птиц здесь не было, в больших плетеных клетках. Щеглы и соловьи, канарейки, малиновки и еще какие-то «певуньи».

Как члены кружка любителей природы, они бывали здесь часто. Чистили клетки, помогали служащим, вели записки и записывали птичьи голоса на большой катушечный магнитофон. Приятель вдруг запел:

У дороги чибис, у дороги чибис. Он кричит, волнуется, чудак!..

Бекетову вдруг показалось, что ему снова десять лет. Они организованно, парами, вместе с учительницей, идут на станцию. Саня рядом несет большую тетрадь для записей. Именно эту песню они всегда пели по пути и обратно. Под улыбки прохожих. Он поддержал друга:

Не войдем мы в твой зеленый сад! Видишь, мы ребята, мы друзья пернатых, И твоих, твоих не тронем чибисят!

В баре было много людей, шумно и накурено. Он гудел мужскими голосами и мусорил рыбьей чешуей. За круглым столом они нашли два свободных места.

– Моя баба идет! – друг детства показал на полную женщину в синем халате.

Виктор Сергеевич заранее встал и вежливо с ней поздоровался, стараясь смотреть прямо в карие крупные глаза уборщицы. Саня его представил: