Однако образ новорожденного крохи, завернутого в газету, точно какой-то мусор, Кейт никак не могла выкинуть из головы. И она не могла оставить это просто так.

Суббота, 24 марта 2012 года

Она и сама толком не понимала, зачем взяла в руки эту газету. Ник, с утра принеся номер из гаража, сразу отлистал его к спортивным рубрикам и так и оставил лежать на столе. Анджела уже полностью спланировала собственное утро: поездка в супермаркет, кофе с Луизой на обратном пути, – однако перед уходом ей хотелось еще переправить постиранное белье в сушилку, и вот, дожидаясь, пока докрутится стиральная машина, она протянула руку к газете и перевернула несколько страниц. Она даже толком и не читала там ничего, просто проглядывала фотографии. И вдруг слово «дитя» приковало ее взгляд.

«Так кто это дитя со стройплощадки?» – спрашивалось в заголовке.

Стоило ей это прочитать, и по телу побежал колючий холодок.

Найдено тело младенца! От этого слова «найдено» Анджела громко вскрикнула.

– Что такое, Энджи? – тут же примчался к ней Ник. – Что случилось?

Не в силах вымолвить ни слова, Анджела просто сунула мужу газету, тыча пальцем в заголовок.

Ник взглянул, куда она показывала, и лицо его сразу сделалось усталым и измученным.

– Энджи, милая, это ровным счетом ничего не значит. Ты сама же это понимаешь, верно? Ведь мы уже столько раз через это проходили.

Не желая встречаться с ним взглядом, Анджела снова и снова перечитывала заметку, откладывая ее в памяти.

– Но это произошло сразу после ее дня рождения. Ведь это, может быть, знак!

– Энджи, – уже громче и настойчивей заговорил Ник, – если ты станешь на это надеяться, тебя вновь будет ждать жестокое разочарование. И ты, как в прошлый раз, сляжешь с болезнью.

Анджела согласно кивнула. В 1999 году в Стаффордшире тоже нашли тело младенца, и она была полностью уверена, что там Элис. Что называется, ощущала это всем нутром. Однако все оказалось иначе. Выяснилось, что это мальчик, и к тому же дитя какой-то несчастной бедной женщины, которая, избавляя себя от нежелательного потомства, прибегла к удушению новорожденного. Полицейские потом нашли у нее в морозилке еще двоих.

– Сама посуди, если бы имелся какой-то шанс, что это Элис, полиция бы уже с нами связалась, – сказал Ник, произнеся наконец имя их дочери.

– Они уже могли о ней забыть, – возразила Анджела.

Конечно же, полиция об Элис забыла. И все забыли. И, ясное дело, хотят, чтобы забыла и она. Полицейским давно наскучили ее бесконечные звонки.

«Мы с вами свяжемся, миссис Ирвинг, как только узнаем что-то новое», – сказали ей в последний раз, когда она звонила в полицию. Голос офицера был досадливым и утомленным, и она поняла, что превратилась для других в источник раздражения. С тех пор Анджела больше не звонила в полицию, и вот теперь, тринадцать лет спустя, она не представляла, к кому обратиться.

Сложив газету, она запихнула ее за боковинку кресла, решив попозже вернуться и перечесть.

– Съездить с тобой в «Асда» за продуктами? – предложил Ник. – У тебя будет кому нести сумки. Надо поберечь твою спину.

Анджеле удалось снова перечитать заметку, только когда Ник отправился ночью спать. Она вытащила газету из потайного места и разгладила ладонью. Прочитав статью еще два-три раза, Анджела выписала к себе в записную книжку имя журналистки и сложила газетную страницу в маленький бумажный квадратик. Может, ей взять да позвонить этой Кейт Уотерс? Просто задать несколько вопросов? Хуже ведь от этого не станет.

Суббота, 24 марта 2012 года

Я настроила себе оповещение от Google Alerts насчет всего, что появляется в Сети по «истории с младенцем». Знаю, я сама утверждала, что ничего не стану в связи с этим предпринимать – но все-таки я должна быть в курсе, что знают об этом другие, верно? Просто на всякий случай. Чтобы не застали врасплох.

И вот нынче утром среди входящих писем я обнаружила такое извещение: «Так кто это дитя со стройплощадки?»

Авторесса усердно пыталась побольше всего разнюхать, дабы как-то нарастить свой материал. Поговорила с несчастным рабочим, что обнаружил останки, пообщалась с полицией…

С полицией!

Сердце у меня тут же заколотилось, точно в гулкий барабан, пальцы на клавиатуре задрожали. С кем еще решит поговорить эта журналистка? В лежащий у компьютера блокнот выписываю ее имя – Кейт Уотерс, – потом снова и снова перечитываю статью.

Когда звонит телефон, я не иду снимать трубку, предоставляя включиться автоответчику. Но все равно слышу, как Джуд мне оставляет сообщение, и ее голос доносится через лестничный пролет от стоящего в прихожей аппарата, как будто мать находится здесь, в доме. Как будто мы снова очутились на Говард-стрит, и она меня будит, чтобы я собиралась в школу.

Я знала, что она сегодня позвонит. Ведь сегодня мой день рождения – одна из тех дат, когда мать непременно выходит со мной на связь с тех пор, как мы снова начали с ней общаться. Прошло всего пара лет с тех пор, как состоялось наше великое воссоединение, и сейчас мы скорее напоминаем дальних сестер, имеющих немало общих тем для разговора.

– Помнишь, как ужасно отделали ванную у твоей бабушки? – спросит, к примеру, Джуд, на что я согласно отвечу:

– Да уж, слава богу, цвет авокадо из моды вышел.

Мы вместе посмеемся, на несколько минут почувствовав себя чуточку друг к другу ближе.

Однако эта игра в «А ты помнишь?» нас все равно не связывает воедино. Потому что слишком уж много остающихся за ее пределами запретных тем.

Поэтому мы звоним обычно друг другу в день рождения, на Рождество да по иным подобным случаям. Именно этот привычный порядок общения при помощи календаря и позволяет нам поддерживать связь, а вовсе не наши обоюдные чувства. Дело в том, что, столько лет обходясь без матери, я поняла, что вовсе в ней и не нуждаюсь. И я больше чем уверена, что Джуд в отношении меня испытывает то же самое.

Странно все это, если вдуматься. Все взаимоотношения у меня не как у людей. Мать мне больше как кузина, а муж мне как отец, а мой ребенок… Ладно, ребенка у меня нет. Сейчас мне просто нельзя об этом думать. Хватит.

Сегодня голос матери повергает меня в дрожь. Дождавшись, пока она договорит, я спускаюсь в прихожую прослушать сообщение.

«Эмма, это Джуд», – воспроизводит автоответчик.

Она никогда не называется мамой, заставив и меня именовать ее Джуд, когда мне было еще десять. «“Мама” как-то подчеркивает возраст, Эм, – объяснила она тогда. – Да и тебе называть меня Джуд будет куда более по-взрослому». Мне это сильно не понравилось – как будто она стыдилась того, что я ее дочь, – но я все же подчинилась ее требованию. Просто чтобы ей угодить.

«Хмм… а может, ты там? – слышу я голос своей матери. – Возьми трубку, если ты дома… Хмм… ну ладно, я просто звоню поздравить тебя с днем рождения и вообще узнать, как у тебя дела… Хм… Эмма, мне надо с тобой поговорить. Перезвони мне, пожалуйста».

«Надо с тобой поговорить…» Я тяжело опускаюсь на стул. «Должно быть, она видела статью. Что ей об этом известно?» – спрашиваю себя почти на автомате. Этим вопросом я терзала себя долгие годы.

Я вновь запускаю сообщение на случай, если что-то не так расслышала. Но нет, все верно. Ослышаться я точно не могла. Эта знакомая дрожь в ее голосе, как будто она меня ищет: «Ты там?»

Я здесь? В самом деле ли я здесь? Я сижу тихонько, закрыв глаза и глубоко дыша, пытаясь как-то прояснить рассудок. Но, открыв глаза, вижу, что лампочка на автоответчике по-прежнему моргает. Подмигивает мне, словно что-то знает.

Внезапно в мою жизнь яростно врывается телефон, наполняя трезвоном всю прихожую. Я срываюсь со стула, словно хочу убежать, но вместо этого снимаю трубку.