© Ю. Гаврюченков, 2017

© ИК «Крылов», 2017

В портовых кварталах Лиссабона лаборант российской экспедиции ГосНИИ биологии моря Денис Муромцев в первый раз зарезал человека. Он был беззлобным парнем и не хотел ни с кем драться, но так вышло.

Сутенёр в кабацких дверях проводил его долгим взглядом и сплюнул себе под ноги тягучей табачной слюной. Рослый светловолосый мужчина с бледной кожей северянина выделялся на фоне здешних оборванцев и выглядел лёгкой добычей. В дешёвой рубашке-поло и мешковатых чёрных джинсах он смахивал на туриста-рюкзачника, что летают бюджетными рейсами «Райан Эйр», «Изя Джет» и прочих «Чипскейт Эйрлайнз», где экономят на удобствах, обслуживании и безопасности ради доступности билетов для неимущих любителей странствовать. Рюкзачники селятся в хостеле по дюжине рыл в комнате и воруют друг у друга вещи. Они мелочны и склочны, как калабрийские шлюхи. Полупать зенками на дворец Ажуда, послоняться по площади Фигейра да сфотографироваться возле статуи Жуана Первого, вот и вся их услада. Самые продвинутые съездят в Марфу или забредут в Байшу, где их наконец-то обчистят. Бесполезные ротозеи, с которых нечего взять, кроме фотокамеры, да, может быть, часов.

Для сутенёра рюкзачники не имели национальности. Они делились на опытных, знающих язык, умеющих ладить, экономных и искушённых в отдыхе, с которыми можно иметь дело – и всех остальных, лезущих куда не нужно и оттого мигом расстающихся с деньгами и вещами, да только ценностей при них обычно нет.

На всякий случай сутенёр окликнул его: «Ола, сеньор! Девочки, травка, дёшево!», но турист не понял. Голубые пуговки на простоватом лице ошалело скользнули по продавцу удовольствий и вернулись бездумно таращиться по сторонам. Парень шёл быстро, упруго, и сутенёр подумал, что драться с ним из-за бумажника он бы не взялся. Он утешил себя, что там всё равно не густо, и презрительно сплюнул, желая избавиться от досады.

Сутенёр был прав, денег у Муромцева практически не было. Русским учёным командировочных не дали. Средства должны были начислить в рублях по возвращении домой. Бухгалтерия опять затянула сроки, а с ними и пояса отправленных за рубеж сотрудников.

Муромцев бродил по Лиссабону без всякого плана. Он не ставил целью осмотреть все достопримечательности, но дома что-то надо было рассказать о морской столице Европы. Денис отправился куда глаза глядят. У него был целый день. К ночи следовало вернуться в отель, а утром погрузиться на поезд в Синиш, где агент подыскал для экспедиции судно по доступной цене.

Претерпевший сильные землетрясения и чудовищные цунами середины XXI века Лиссабон утратил былое величие. Он отстраивался снова и снова, после каждого катаклизма теряя архитектурные памятники, но больше страдали современные здания возле моря. «Пережили 1755 год, переживём и Нашествие», – как бы говорил город, но постепенно сдавался, отступая всё дальше от опасных вод. Тогда, в XVIII веке, Португалия так и не оправилась от гибели столицы, уступив господство на морях доселе скромной Англии. Теперь же Лиссабон испытывал губительные последствия тектонической деятельности пришельцев. Побережье опустошали цунами, но население не уменьшалось. Из тонущих районов Бразилии прибывали всё новые партии беженцев. Они приносили свои обычаи, свой диалект и свою трудовую силу. Завалы разрушенных кварталов разбирали и застраивали. Работа порта возобновлялась. Жизнь текла своим чередом, с привычным ожесточением перенося удары стихий земли и воды.

Муромцев недолго слонялся по центру. Безликие многоэтажки из стекла и бетона, спешно возведённые для заселения обездоленных горожан до следующего землетрясения, соседствовали с немногими офисными зданиями в добром португальском стиле неомануэлино и смотрелись уныло. От старинного центра не осталось почти ничего.

Ноги сами вынесли Дениса с широких чистых улиц в припортовые трущобы. Здесь не строили домов выше третьего этажа. Никто не заботился о сохранении архитектурного ансамбля. Должно быть, места под застройку в зоне удара цунами стоили так дёшево, что дома возводили частники средней руки. Тут поработала фантазия народа. Кривоватые стены и причудливо украшенные фасады обретали такой живописный вид, что молодому лаборанту, выросшему в Санкт-Петербурге, делалось весело до жути. Особенно хороши были обитатели. Муромцев немного за свою жизнь встречал иностранцев и мог по неосведомлённости предполагать за ними разные диковинные свойства, но тут местные были как на подбор.

«Гопота хуже колпинской, – озирался он. – Чужому нарваться на неприятности как два пальца об асфальт».

Бурые приземистые португальцы, иссиня-чёрные негры, сухощавые, с острыми глазками марокканцы, уродливые потомки бразильских переселенцев, самбо, мулаты и квартероны всех цветов кожи, от шоколадной до оливковой, населяли этот район. Они галдели, толкались, торговали вразнос всякой всячиной, спали прямо в переулках, сушили на балконах бельё, выворачивали карманы кому-то в тупичке и всё время ели. На ходу, стоя, сидя. Португальцы любили пожрать. Эту характерную черту Муромцев приметил сразу, но в трущобах она особенно бросалась в глаза. Португальцы ему нравились.

С Денисом пытались заговорить, но он не понимал. Школьный английский, улучшенный на курсах, да скудная научная латынь, вот и весь его запас иностранных слов, которым здесь было трудно сыскать применение. Его окликали, пихали в бок, даже схватили за руку. И всё время пытались продать морские сувениры. Улицы были расположены близко к туристическим тропам, где сбыт внеземных беспозвоночных разросся до культа. Они присутствовали везде – в лавках, на витринах, даже изображения на стенах свидетельствовали о пристрастии местных жителей к торговле дарами моря. Игривые печёночницы и порочные актинии украшали вывеску публичного дома. Инопланетную жизнь внедрили в индустрию развлечений, но эмоциональная окраска была иная, чем в отрезанной от тёплых морей России. Там это было диковинкой, тут обыденностью, вода плескалась прямо за домами. Здесь легко можно было подержать в руках инопланетянина, пусть и родившегося на Земле. Если бороться с внеземной инвазией оказалось невозможно, люди поставили её себе на службу. Проще всего было продать. Это являлось своего рода местным спортом – втюхать туристу обломок радужного коралла, залитого в акриловую смолу рифового клопа или муляж песчаного чёрта из раскрашенного папье-маше. Бог, которому здесь молились, похоже, назывался Дагоном. Муромцев читал о нём в книжках. После Нашествия на связанных с морем старых и новых богов устоялась литературная мода.

Чтобы отдышаться от навязчивой толпы, Муромцев нырнул в лавку, менее других украшенную морским орнаментом. Он не прогадал. В лавке продавались навахи.

Денис полюбил ножи во время службы в Балтийске. Там же он охладел к огнестрельному оружию, которое в юности обожал. Стрелять и чистить его приходилось много, а нет лучшего средства растерзать влюблённость, чем быт. Зато сложилось с холодным оружием. Нож НВУ, который Денис освоил во время водолазной подготовки, лёг в руку матроса Муромцева как родной, а на дембель он увёз нож разведчика НР-2 с морпеховской подвеской, который достался… чисто случайно.

На гражданке Денис научился разбираться в холодняке. Это особенно пригодилось в экспедиции, когда в большом мужском коллективе ножики оказались предметом постоянного дефицита, потому что их никто не носил. Суровые петербургские океанологи, имеющие немалый опыт полярных работ, с удивительной наивностью относились к обладанию повседневными орудиями хозяйственно-бытового назначения. Хлеб учёным нарезали на камбузе, сало они рвали зубами, а в лаборатории пользовались скальпелем и полотном безопасной бритвы «Нева». Такие уж были люди в ГосНИИ биологии моря. Над молодым лаборантом подшучивали, называли опасным человеком, но то и дело просили что-нибудь отрезать. Этим океанологи отличались от добродушных полярников из института Арктики и Антарктики, у которых ножи были всегда.