— Пошли, — согласился Антон.

— Я к чему все это рассказывал, — повысив голос, сказал Марик, вылезая из машины. — Пусть лучше Инспектор матерится на тебя, но в нужный момент своей грудью закроет, в обиду не даст. Другой бы с тобой сюсюкал, а потом бросил на растерзание судейству. Сам знаешь, как эта машина работает. Сидел бы без денег и без работы, да еще и с судимостью.

Антон направился к клубу. Не удержавшись, глянул на Марика. Тот впервые за последние две недели не только разговорился, но и повеселел — глаза сверкают, на губах в кои-то веки не насмешка, а искренняя улыбка.

— Давно я детей не гонял, — сообщил Марик, и Антон неожиданно для себя засмеялся. — Что? — с ноткой обиды спросил Марик.

— Ничего. Просто не ожидал от тебя такого незамутненного восторга. Так и быть, отдам тебе привилегию спросить у детей удостоверения личности…

*

А жизнь налаживалась. Налаживалась, понял Марик к исходу первого месяца. Он справился с отчаянием, нахлынувшим поначалу, и даже научился вовремя прикусывать язык. Благодаря этому Антон перестал смотреть на него зверем. Иногда даже казалось, что они почти стали друзьями, но эта иллюзия рушилась каждый раз, когда Марик видел, как Антон уходит с коллегами отдыхать после смены, смеется и увлеченно им травит байки. С ним Антон почти всегда молчал. Угрюмый, тихий — Марик любил его таким. Любым любил. Но все равно чувствовал, что не удостоится даже приятельского отношения. От тоски он подумывал возобновить с Оливером то, что было между ними, но быстро отмел эту идею. Подло. Да и совесть не даст расслабиться. Вряд ли Оливера задело бы предложение потрахаться по старой дружбе, но рушить крепкую связь, пережившую не один год, (даже не рушить, а искажать) не хотелось. Такое редко случается. Люди начинают дружить в детском возрасте, а потом просто заводят выгодных знакомых. Марик приобрел друга, когда отпраздновал двадцать три года. Повезло. Надо хранить это.

Все размышления о дружбе вылились в вопрос Антону. Марик уже давно хотел его задать, но не решался. Гадал, не будет ли выглядеть это жалко. Но любопытство все же пересилило, и в конце ночной смены он спросил, подходя к участку:

— Как поживает Лайла?

Антон, вздрогнув, остановился. Светало, и он отчаянно зевал последние два часа. Но сейчас сон с него словно рукой сняло.

— Ты что, не знаешь? — тихо спросил Антон.

— Откуда, дорогуша? — раздраженно ответил Марик, замерев в паре шагов от него. — Я не имею привычки ходить на вечера выпускников, если ты не заметил.

Антон отвел глаза.

— Она умерла, Марик, — сказал он, вскинулся, словно готовясь драться, и тут же опустил плечи, поплелся ко входу в участок.

— Как умерла? — обалдел Марик. — Ты шутить научился?

— Отвали, — огрызнулся Антон. — А еще ее другом себя называл. — Он взялся за широкую ручку двери, помедлил и обернулся к Марику: — Как ты мог не знать?

— Я прекратил общение с ней так же, как и с остальными, — ровно ответил Марик.

В голове все еще не уложилось, что Лайла могла умереть. Его рыжеволосая подруга, единственная подруга на протяжении многих лет, предавшая его подруга — умерла? В ней жизни было больше, чем во всех остальных, вместе взятых. Он не искал ее в Сети, не интересовался ее жизнью, ему хватало того, что она встречалась с Антоном в его последний день в школе. Он понял, что они расстались, потому что она перестала незримо присутствовать на страничках Антона в Сети, но никогда не интересовался, куда же она пропала.

— Несчастный случай? — уточнил Марик, отчаявшись дождаться от Антона хоть какого-то продолжения.

— Повесилась, — рубанул Антон. — Почти сразу же, как в колледж поступила. Что ты, что она — самоубийцы, — неприязненно сказал он и посмотрел на руки Марика.

— Что ты там сквозь рукава разглядел? — зло спросил Марик.

Он быстро пошел вперед, толкнул Антона плечом и вошел в участок. Зря, надо было сразу домой отправляться, все равно Оливер простит его за пропущенный отчет… Но ноги привычно понесли вниз, к Давиду с его искусственной белозубой улыбкой, руки сами отдали пистолет. Последовательность машинальных действий избавляла от необходимости размышлять. Он даже не жалел, он почти забыл Лайлу, как забывал многих людей из своей жизни, но вот презрение, звучавшее в словах Антона, презрение, которое он испытывал к самоубийцам, всерьез задело. Марик приложил все силы, чтобы не взорваться, не заорать, что Антон может засунуть свое мнение себе в задницу, и даже не подначил его — что за девушкой не уследил, ты же ее так любил, так любил! И только когда кулак сам ударил по столу, хотя Марик был уверен, что пребывает в спокойствии и заполняет отчет, стало ясно: на Лайлу ему не плевать.

— Почему она в петлю полезла? — накинулся Марик на Антона. — Что ты ей сказал, что ты ей сделал?

— Да ничего! — рявкнул Антон. — Не твое собачье дело!

Марик сжал губы, чтобы не наговорить лишнего. А так и хотелось выплюнуть: молодец, двоих, любивших тебя, довел до самоубийства…

Марик уткнулся в отчет. Антон — тоже, но, как оказалось, ненадолго. Спустя полминуты мнимого затишья он бросил:

— Как тебя в Альянс взяли?

— Легко и просто, сказали: работайте у нас, господин Павор, мы будем вам очень рады…

— Ты же самоубийца. Ни один психологический тест не прошел, наверно.

Марик уставился на Антона. Оскалившись, он произнес:

— А я отчаянный. Своего привык добиваться. И им плевать, кто ты — со всех сторон правильный или поломанный. Они бросают тебя в пекло, чтобы понять, отдашь жизнь за порученное задание, или нет. Если жизнью не дорожишь, то это замечательно. Альянсу нужны такие люди.

— Как я и думал, — буркнул Антон. Он бы добавил что-нибудь еще, но посмотрел за плечо Марику и осекся. Марик повернулся. В дверях стоял Оливер, перекинув пиджак через локоть.

— Доброе утро, мальчики, — поприветствовал он. — Иду я, значит, на работу, предвкушаю продуктивный день, и что я слышу: кто-то обсуждает Альянс! В стенах этого здания! — разглагольствовал Оливер, порывистым шагом приближаясь к ним. — Вот что я вам скажу, детишки: еще хоть слово об Альянсе не в хвалебном ключе в участке — и оба пулей вылетите. Нам проблемы не нужны, ясно? Антон, ты понял?

— Понял, — проворчал Антон.

— Понял что?

— Понял, что об Альянсе больше никаких разговоров, Инспектор!

— Умничка, — нежно сказал Оливер, внимательно вглядываясь в Антона. Повернувшись к Марику, он вперился и в него взглядом. — А ты понял, Марий? Я бы не хотел ссориться с твоими бывшими коллегами. У стен есть уши, и многие только и жаждут накляузничать на вас гэбэшникам и вступить в Альянс. Ведь туда, как ты знаешь, правильных не берут, берут тех, кто выгоду приносит…

— Я понял, — резко ответил Марик. — Понял, что у вас свои счеты к Альянсу.

— Там многие люди искалечились, — сказал Оливер. — Не хочу, чтобы мои ребята там оказались. Мечтают — пусть, мечты никуда не приводят. А вот работать там — одно мучение.

Марик поспорил бы, он пообещал себе однажды завести с Олли разговор об Альянсе и доказать, что служба там — лучшее, что может с человеком случиться, Альянс покажет, чего ты достоин и на что способен, а если в отражении зеркала ты увидишь жалкую дрожащую тварюшку, а не того, кем себя считал: это твои проблемы, тебе с ними жить. Но сейчас он молча проводил Оливера взглядом и, злорадно ухмыльнувшись, отправил ему наполовину недописанный отчет. Мелочь, а приятно. Пусть вызовет к себе и покричит. По крайней мере, он не строит рожу кирпичом, не улыбается изредка, как приятному человеку, исключительно для того, чтобы потом сказать что-нибудь гадкое и максимально обидное. Есть люди, которым надо обязательно в рану пальцем ткнуть и внутри поковыряться, и Антон — один из таких.

Вернувшись в квартиру, Марик забрался в душ и долго стоял, пока горячие струи воды били спину кнутами. Мысли метались по голове обрывками. Он запоздало осознал, что Лайла, похоже, и впрямь умерла, а он ведь дружил с ней с начальной школы. Сидел за одной партой, накручивал на палец ее длинные рыжие волосы. Рассказывал, что влюблен, влюблен так сильно, что горло сжимается, стоит только попробовать заговорить с Антоном. Как она тогда сказала?.. «Я тоже его люблю. Прости». Он вспомнил ночь, когда Лайла осталась у него дома, и лежа на одной кровати, они пытались сохранить дружбу. Лайла говорила, что она не виновата, что влюбилась, точно так же, как не виноват он, это просто приходит — и все, ничего не поделаешь. Он — навсегда ее друг, и она что угодно ради него сделает. Она знала, что он скажет, и поэтому добавила: все, что попросишь, кроме одного. С Антоном она отказалась расставаться. И ей показалось, что было красиво с ее стороны попытаться подружить их. От этого стало лишь хуже. Марик увидел, как тепло Антон на нее смотрит, и как его большая, похожая на полотно лопаты ладонь скользит по ее плечам, и в тот же миг понял, что ничто не будет как прежде. Он не сможет издалека разглядывать Антона, подначивать его и думать, что однажды Антон оценит его, что однажды Марику удастся заслужить его любовь. С этим он попытался смириться так же, как мирился с непереносимо несчастным чувством долгие годы. Но когда он осознал, что и с Лайлой больше не сможет быть откровенным, он сломался. Потом — окровавленная ванна, больница, крики матери и ее безумный, неистовый гнев — и запредельная нежность по отношению к нему. Она не стала прежней после его попытки уйти из жизни. Она не разучилась бояться.