Как же я устал, неожиданно понял Антон. Устал от людей, чьи эмоции бьют через край. И как ни старайся оставаться равнодушным и спокойным, все равно обнаружишь, что с головы до ног увешан чьими-то слезами и соплями.
Коллеги его ни о чем не спрашивали. Расспросы были в первые дни, кто-то заглядывал с круглыми глазами и интересовался: а что, напарника у тебя действительно грохнули? А может, ему цветы в больницу послать? Куда денег положить на лечение? Антон никому не объяснял, что Марик, как бы им ни хотелось, все еще жив и скоро будет здоров. Последние пару дней его вообще игнорировали — разговоры стихали, стоило Антону показаться на горизонте, и в такие моменты казалось, что уволиться было бы действительно лучшим выходом.
В ушах иногда звенел голос Марика: «Люблю тебя». И Антон почти ответил, что он тоже любит, но не смог произнести ни слова. Для него в порядке вещей просто любить кого-то, любить за секс и понимание, за общую атмосферу. Он, черт побери, простой человек, и чувства у него такие же простые, как он сам. А Марик… это было нечто возвышенное. Любовь на века. Объявил он о ней так, словно это любовь с рождения и до самой смерти — нечто фатальное, от чего не сбежишь. Антону становилось душно, стоило только вспомнить.
Он ушел в работу, отвлекся на обед и снова занялся монотонным, кропотливым трудом. Да, после увольнения ему будет несладко… Инспектор все молчал. Видимо, выбор между рядовым сотрудником и его любимчиком и впрямь оказался непростым.
Вечером Марик встретил его у дверей участка. Вид у него был уже не такой пришибленный и несчастный, как в последние дни. Антона охватила непрошенная нежность. Все же видеть, как человек падает, простреленный насквозь, а потом дергается в медикаментозном сне — то еще испытание. И созерцание, как тот же человек уже достаточно бодр, чтобы действовать на нервы, приносит определенные теплые чувства. Антон притянул его к себе и поцеловал. Перестал кого-либо стесняться, скрываться уже не имело смысла. Марик, конечно же, окаменел, но не воспротивился.
— Я хочу научиться ладить с твоей собакой, — заявил Марик. — Нет, правда хочу, — торопливо добавил он, не дав Антону ничего сказать. — Для чего тогда ты дал мне ключ?
Антон и сам не знал. Он приготовил этот ключ, когда Марик был в больнице, и хотел поселить его у себя на время восстановления, а потом вспомнил, что вот уже год держит у себя опасного пса… Иногда простые мысли вылетают из головы. А зачем отдал вчера ключ? Да просто чтобы Марик хоть немного стал похож на человека, а не на то дрожащее и нервное существо, в какое превратился в одночасье.
— Хорошо, — ответил Антон. — Давай попробуем. Но сначала ужин.
Столик в ресторане на сотом этаже он заказал еще вчера. Все столы на этаж повыше уже были заняты, но и на сотом можно было получить определенное удовольствие, разглядывая сверху город. И весь вечер он смотрел, как Марик ест, изредка кладет ладонь на грудь, если вспыхивает боль, смотрит в окно и рассуждает, что архитектура все равно испорчена тысячу лет назад, и какой смысл в этих ресторанах с обзором?..
— Тебе не нравится?
— Что ты, дорогой… очень нравится.
Он не врал. Антон чувствовал. Он поймал себя на том, что все делает медленно и нарочито оттягивает момент, когда придется выполнить просьбу Марика и попытаться подружить его с Лучиком. Заведомо проигрышное предприятие… Лучик уже и его толком не узнает, а Марика и вовсе попытается растерзать. Все еще убеждаешь себя, что он перебесится, перерастет, просто такой период развития, а все равно иногда вспыхивает инстинктивный страх и потребность ударить заходящуюся в лае собаку, пристрелить ее, как бешеную. И от того — стыдно. Сам ведь взял и приручил. Попытался, вернее…
Марик был на удивление беззаботным. Сначала держал Антона за руку и болтал, что во время действия успокоительных всегда видит цветные, очень реалистичные сны, а потом взял под локоть, приник ближе и мурлыкал в ухо, как же хорошо получить незапланированный отпуск, он и забыл, когда в последний раз отдыхал… Антон поцеловал его в висок, а Марик положил голову ему на плечо.
Счастье — оно, наверно, так и выглядит? Когда тебя понимают, когда нет недомолвок, и ты можешь поделиться с человеком чем угодно. Прозрачность отношений и ноль секретов, тебя принимают таким, какой ты есть… А ты в ответ стараешься принять другого, хотя и выходит пока что непросто.
У двери своей квартиры Антон начал учить Марика. Тот вытянулся за спиной в струнку, готовый кинуться в бой, а точнее, метнуться обратно в лифт, если возникнет экстренная ситуация.
— Открывай дверь медленно, все равно он подходит к ней, когда ты только в лифт садишься. Поводок по правую руку, корм — по левую. Лучше голосом задобрить…
Марик слушал внимательно. Неужели и впрямь решил, что стоит попытаться дать Лучику шанс? На сердце потеплело, по всей груди разлилось ласковое солнце. Лучик скалился у порога. Стоило приоткрыть дверь, как он вздыбился, уставившись на Марика, зарычал, роняя слюну на пол, но не стал сразу атаковать. Антон быстро набросил на него фиксповодок и, держа на расстоянии вытянутой руки, потянул за собой на лестничную клетку.
— Выгулять надо, — сказал он Марику. — Поспокойней будет. Хочешь? — предложил он, протягивая поводок.
Марик с опаской взял его и вдруг храбро сказал:
— Думаю, я справлюсь. Верно, демон? Ах, извини, Лучик…
*
В целом Марик счел, что он держался достойно, хотя, когда Антон затолкал собаку обратно домой, по спине тек пот, а в голове билась паническая мысль, что второй такой прогулки ему не пережить. Демон был совершенно неадекватным. Намордник ничуть не мешал ему издавать горловое рычание, от которого проходящие мимо люди шарахались, а кошки на реактивной тяге взлетали на деревья, карнизы и машины. Фиксповодок действовал до известных пределов, и когда демону взбредало побежать вперед, Марик с Антоном, вцепившись в поводок одновременно, едва удерживали его.
Диагноз ясен: собака приручению не подлежит. Еще полгода-год, и щеночек станет полноценной взрослой особью, прибавит еще килограмм тридцать, обозлится окончательно и сожрет Антона, а потом и всех, кто приблизится к его квартире.
Марик принял прохладный душ. Он в принципе считал себя бесстрашным в том плане, что ужас заставлял его бежать и сражаться, действовать, а не замирать, как суслик в свете фар. Но демон показал ему, каков на самом деле страх, и Марику это не понравилось. Он еще больше уверился в недавно возникшей идее, что демонов нужно побеждать. И неважно, название породы собак это или низменные чувства в человеке. Его немного трясло, до сих пор трясло. Антон предложил остаться на ночь у него, но Марик отказался. Нет, с него хватит. Он повторения недавней сцены не хочет, собаку эту он ненавидит с первого взгляда, и собака отвечает ему тем же. Кровожадная тварь…
Главное, не поддаться сомнениям. Начнешь спрашивать себя, правильно ли поступаешь — и все, пропал. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Надо чем-то занять себя. Успокоить нервы. Читать не хочется, смотреть жвачку по плазме — тем более. Работать не над чем. В спортзал нельзя. Он нервно засмеялся. Прекрасно, ему почти тридцать, а он не обзавелся никаким хобби, кроме бездумной покупки цветов и их полива… Нет, в свою квартиру в Первом он тоже не поедет, тело до сих пор похоже на желе. Даже в диких странах, где нельзя было спать из-за гремевших неподалеку выстрелов и взрывов, он такого не испытывал.
Возможно, потому, что на кону не стояло исполнение его самой большой в жизни мечты. А может, у него и увлечений нет именно из-за того, что единственное, что его по-настоящему интересует, — это Антон? Если так вспомнить, то и отец вечера проводил стандартно: наблюдал, что делает мама. Не было у него каких хобби, кроме как слежка за объектом привязанности.
Марик отвлекал разум, как мог, лишь бы не допустить сомнений.
Он рывком проснулся в шесть. Рано. Принял душ, оделся, сходил на кухню. В холодильнике появились свежие овощи, и он, игнорируя овощерезку, нашинковал салат ножом. Что только не сделаешь, чтобы оттянуть время… Показалось, что день — судьбоносный. Что произойдет нечто важное. Антон простит его, даже если станет поначалу злиться. Конечно, простит, а главное — поймет, что Марик делает это не ради себя. Он тоже замечает, что демон уже неуправляем, и это лишь вопрос времени, как скоро включится в нем заложенная на генном уровне программа убивать все живое. Миску с овощами он сунул обратно в холодильник. Заварил зеленый чай. Последовательность машинальных действий не ускоряла ход времени, план прокручивался в голове.
