— Ты его искала, чтобы отомстить?
— Я никого не искала, пока он не начал искать меня.
Из слов Кары выходило, что ее встреча с Мариком — чистая случайность, и Марик склонен был верить. После того, как судьба поставила его в пару с Антоном, так кстати пониженным в должности, он уже ничему не удивлялся. На четвертом часу беседы, за которую Оливер не утратил ни спокойствия, ни воодушевления, Кара сказала, что ее жгла злость по отношению к человеку, который убил ее отца, и поэтому она решила его немного… подразнить.
Марик поднял брови, отмотал запись на пару секунд назад, чтобы еще раз услышать насмешливое:
— Просто подразнить. Чтобы он себя изводил, думая, что рядом есть равный моему отцу.
— Себя ты равной не считаешь? — быстро спросил Оливер.
Кара не ответила. Она уставилась глазами в пол. Оливер продолжил спрашивать:
— Ты выбрала жертву наугад?
— Нет, с чего бы мне кого-то выбирать. Я давно с ней общалась, вот и подумала, что будет легко ее убить, так и вышло. Немного не дотянула. В следующий раз уже так не получилось.
Марик молча смотрел, как Кара равнодушно выкладывает: госпожа Белик считала, что говорит с мужчиной среднего возраста, хотя подозревала, что под его личиной скрывается кто-то другой. И ей было интересно. Наводящие вопросы, откровения: все, лишь бы узнать, кто очаровал ее. Кара не раскололась. После неудачного покушения она затаилась, побоялась действовать, а потом эта ситуация вывела ее из себя, и она захотела убить. Попробовать. Не доводить до конца. Но все случайно зашло слишком далеко.
О непредумышленности убийства она врала — это видел и Оливер, и Марик, и даже сама Кара не трудилась сделать честный вид. Заключение под стражу ее ничуть не испугало. Она держалась уверенно и нахально. Тем ярче был контраст с Оливером — спокойным, доброжелательным, словно он был психологом или адвокатом Кары.
Экар после погони она сожгла. Сказала, что хотела дождаться убийцу ее отца и посмотреть ему в глаза, но испугалась и сбежала. Возможно, в силу некоторой наивности она полагала, что Марик явится на место преступления первым, а патрульные и судмедэксперты в ее планы не входили, поэтому она прыгнула в экар.
Почему опять затаилась? Так захотелось.
— Я была готова простить ему, — серьезно говорила Кара. — Простить смерть папы. Но он сам виноват! Он искал меня! Это он хотел отомстить, а не я.
— Но ведь тебя разыскивали за убийство, — напомнил Оливер. — Это не месть, а правосудие.
Кара пожала плечами.
— Он вывел меня из себя. Он хотел выстрелить. Я просто успела первой. Я устала, — вдруг сказала она, — допрос не может длиться больше шести часов. Отпустите меня.
Приглушив звук, Оливер сказал:
— Права она свои отлично знает. Что скажешь?
На плазме Кару выводили из допросной, Оливер продолжал сидеть и размышлять. Повернувшись к Оливеру, Марик ответил:
— Почему она не призналась, что взломала сеть Альянса? Почему ни разу не назвала меня по имени? Только «он», «убийца отца» и прочие эпитеты.
Оливер едва заметно пожал плечами.
— Мы никогда не узнаем.
Марик прикусил губу. Есть вероятность, что после допроса этой девчонки ускорится расследование о хищении его данных. Как только ему вернут право служить Альянсу, он поговорит с Карой Войнич лично. Но что делать до тех пор? Девочку могут не глядя приговорить к смертельной инъекции, благо совершенных ею поступков достаточно для казни, и он уже ничего у нее не спросит.
— Альянс забрал ее чересчур быстро, — с досадой сказал Марик. — Хоть бы задержал их…
— Вот еще, — хмыкнул Оливер. — Как будто без нее у меня причин для беспокойства мало.
Они помолчали. Марик скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла.
— Когда мне вернуться можно? — спросил он.
— Пока об этом не думай. Говорили мне: не смешивай работу и личное, а я, дурак, не слушал… Любого другого на твоем месте я бы уже выгнал, ты знаешь? — Оливер посмотрел на него, и Марик ощутил легкий укол совести. — Ты не только себя гробишь, но и меня подставляешь, и весь участок очерняешь. А я много сил положил, чтобы он стал образцовым.
— Я знаю, Олли, — тихо сказал Марик.
Было ли ему жаль? Отчасти. Но, с другой стороны, как он мог поступить иначе? Следовало бы отказаться от предложения Оливера полгода назад, будь он более щепетилен, а теперь возврата нет. Хорошее было время. Может быть, после вынужденного отпуска, Марик научиться работать так, как хочет того Оливер, а пока…
В переговорную постучали. Оливер, повысив голос, сказал:
— Входите.
Марик обернулся. В дверь просунул голову Антон.
— Инспектор, я написал, — сказал он и ринулся было прочь из переговорной, как Марик остановил его:
— Что написал? Оливер, что он написал? Останься, — приказал он.
Антон на миг замер, словно раздумывая, повиноваться или нет, потом посмотрел на Оливера. Тот сказал, не отводя взгляда от Антона:
— Заявление по собственному желанию он написал. Якобы не достоин нести службу.
— Что? — возмутился Марик.
— А то, — ответил Оливер, переводя на него взгляд, — что ты нарушил закон в своей мании, а он, — Оливер не глядя указал рукой на Антона, — взял вину на себя. Думаешь, я верю, что это он переступил черту? Как бы не так.
— Олли, ты с ума сошел. — Голос отчего-то сел. — Ты… черт, я понимаю, когда ты мухлюешь, чтобы вывести своих из-под огня. Понимаю, когда ты придумываешь обтекаемые формулировки, чтобы денег побольше получить… но он же не виновен. Ты сам это говоришь!
Под конец фразы он все-таки закричал. Антон быстро проскользнул внутрь переговорной и закрыл за собой дверь, беспокойно оглянувшись за плечо. Оливер молчал. Сглотнув, Марик перевел дух.
— Что я могу сказать? — наконец заговорил Оливер и отвернулся к плазме, закрывая какие-то папки и сворачивая окна. — Просто у тебя, радость моя, огромный опыт в разрушении чужих жизней, только и всего. Антон весьма настойчив, когда хочет взять на себя чужую вину. Он тоже обожает страдать, ты знал об этом? Антон, расскажи ему, как ты повышение год не мог получить, потому что отказывался признаться, кто из вас с напарником перепутал, а потом и вовсе уничтожил улики…
— Олли, ты не посмеешь подписать его заявление, — сказал Марик и вырвал у него из рук пульт от плазмы. Оливер все равно не посмотрел на него и уставился в окно. — Ты не такой человек. Я тебе не дам этого сделать.
— Ты? — изумился Оливер и все же удостоил Марика взглядом. — А чего ты мне еще не дашь сделать? Все, вон из переговорной. Оба. Мне надо подумать.
И он опять отвернулся к окну. Марик, помедлив, встал, задвинул за собой стул и, подцепив Антона за локоть, вышел из переговорной. Они, не обменявшись ни единым словом, прошли в их кабинет.
Вещей Антона в нем уже не было, только стояла на столе кружка с отколотым краем. Марик схватил ее и со всей силы швырнул в стену.
— Истерику не устраивай, — угрюмо сказал Антон. — Ты что, спал с ним?
— С кем?
— С Инспектором.
— Какая разница?
— Вот я дурак, — вздохнул Антон и, опустившись на корточки, начал собирать осколки кружки, пока Марик, сев на стол, пытался справиться с подступившей яростью. Нервы всегда были ни к черту, а теперь испортились еще больше, чуть что — и подкатывает истерика… Антон продолжил: — Это же ясно как день, как можно было не понять?
— Ты просил познакомить тебя с моими друзьями. Вот, знакомься…
— А чего о нем не сказал ни разу?
Антон выпрямился и бросил осколки в мусорное ведро.
— Не хотел.
— И давно вы?..
— Давно. В прошлой жизни.
На языке опять повисло слово «люблю», и Марик едва сдерживался, чтобы не подлететь к Антону, не прижать его к стене. Не начать говорить, убеждать, пока он не поверит, что ничто в жизни не имеет такого значения, как он, все прошлые отношения — шелуха, развлечение, просто повод потрахаться без резинки, но сейчас, сейчас нет ничего более важного, чем… Он крепко сжал зубы, чтобы не проронить ни слова. Его предыдущее признание и так шокировало Антона. Незачем усугублять ситуацию. Вот забавно ведь как: за ним охотилась дочка Спилеца, а все, о чем он сейчас может думать, — его сумасбродная, невыносимая любовь.
