— Да пожалуйста, — фыркнул Марик.

Антон коснулся шрама на боку, провел от начала до конца. От его прикосновения стало щекотно и очень горячо, внизу живота свернулся обжигающий комок. Марик застыл. На одно мгновение ему показалось, что Антон, проводя по шраму вновь, от спины, по боку, к животу, скользнет ладонью дальше, и ниже… но его пальцы пропали. Марик рухнул на постель, спиной к Антону, и укрылся одеялом.

— Чем это тебя? — тихо спросил Антон.

А это, хотел сказать Марик, меня во сне чикнул товарищ. Ему голову задурманили. Он решил, что Пространство космополитизма — это плохо, а дикие террористы — хорошо, и надо бы перейти на их сторону, предварительно зарезав одного из главных идеологов отряда Альянса. Это уже не военно-полевая практика была. Это Марик, расслабившийся было в должности лейтенанта, получил задание свозить солдат на настоящую войну. Что, думал, в тылу просидишь всю жизнь? Нет, кто-то должен и воспитанием молодежи заниматься… Боль была зверская, хотелось орать. Марик и орал. Странно, что сразу не отключился, нож вошел глубоко, а потом завязалась драка, и он уже не помнил, чем его ударили, но все в глазах взорвалось, и он отключился. Очнулся уже на носилках, когда его несли в вертолет, чтобы эвакуировать. Предателя убили на месте, как только остальные солдаты проснулись. Пилот вертолета — смелая, надежная Кэтрин, держа его за руку, предупредила, что немного потрясет, но это ничего страшного. Он снова орал. Залатали его качественно. Шрам не убрали, не до того было, но мышцы сшили, болело не так долго, как у остальных. Даже, кажется, грамоту какую-то дали.

— Марик? — напомнил Антон о себе.

— А? Да не помню, задело чем-то…

Там, где Антон касался, все еще жив был призрак его прикосновений, и стоило вспомнить ощущение от шершавых подушечек его пальцев, как загоралось желание, а в паху тянуло от удовольствия. Сколько лет он мечтал, что Антон будет спать в его комнате? Непозволительно много. И вот Антон наконец здесь, а лучшее, что Марик может предложить, — это показать свой шрам на заднице. Марик носом провел по браслету, поставил будильник и закрыл глаза. Он бы многое отдал ради того, чтобы Антон лег рядом с ним и просто спал, обняв. Марику и этого было бы достаточно. Это даже нужнее, чем секс. Что, в сущности, секс? Обычно — простой перепих без продолжения. Нет, ему нужно больше. Ему нужна любовь. Получить ее сполна, целиком, чтобы Антон не распылялся больше ни на кого, чтобы был рядом, несмотря ни на что.

Он вспомнил, как втягивал дым в легкие, и как легко было говорить… Как Антон тянулся к его шрамам, зачем ему? Посмотреть лишний раз? Разглядывать, как фрика? Шрамы, полученные от чужой руки, вызывают уважение. Потому что ты победил — выжил. А когда сам себя царапал и не смог довести дело до конца — вот это стыд.

Марик шумно вздохнул.

— Спокойной ночи, дорогой, — сказал он.

Антон не ответил. Наверно, уже спал.

*

Утром завибрировал браслет, выдергивая из сна. Антон приподнялся на локте, вспомнил, где находится, и сел. Он посмотрел на Марика. Тот еще спал, не прятался в одежду, не скрывал себя. Развалился на спине, беспечно положив руку на одеяло ладонью вверх. Тонкий белый шрам шел от запястья до локтевого сгиба. Почти ровно по вене, только на середине немного вильнул в сторону. Антон вспомнил, как странно было касаться кожи Марика ночью. Натянутой, неестественной — там, где рассекает бок серебристая полоса, и сразу же за ней — нежная, теплая, человеческая спина. Яркий контраст.

И… он напряг живот, когда Антон трогал тот узкий, как нить, конец шрама, который нахлестывался на переднюю часть тела. Он словно окаменел, и неосознанно захотелось провести по животу дальше, накрыть его ладонью, провести снизу вверх по твердому, упругому прессу. Антон сглотнул. Хорошо, что он вчера быстро заснул, и не пришлось прокручивать в голове последние минуты раз за разом, загоняя себя в капкан. Странно, что в первую их встречу он заметил полосы на предплечьях Марика, а на живот не обратил внимания. Вскрытые вены сразу врезались в память, с первого взгляда. Он опять взглянул на руку Марика, на его узкую, изящную ладонь. Мышцы — крепкие, ни жиринки, и весь Марик такой — твердый, жилистый. Антон подмечал это украдкой, машинально записывал, точно на жесткий диск, себе в память. На белых шелковых простынях Марик был едва различим. Если бы не черные волосы и такие же черные брови с ресницами, если бы не чувственные розовые губы, как у модели какой-то… и если бы не бледно-розовый сосок, чуть выглядывающий из-под одеяла, то он был бы таким же снежным, как и его постельное белье.

Впервые Антон понял, что ему не интересно смотреть на Марика. Ему приятно. Ему нравится скользить взглядом по его телу, по его лицу, и даже в школе, когда Марик таращился на него, Антон, угрюмо глядя в ответ, с трудом отводил глаза. Марик цеплял, как нечто неземное, нездешнее. Не от мира сего. Фарфоровый, ледяной и своенравный, как кошка, а кошек Антон никогда не любил. Но к этому котяре, кажется, привязался. Прикипел.

Браслет Марика завибрировал, и Антон, подобрав футболку, которую снял перед сном, ушел в ванную прежде, чем Марик успел проснуться.

С первого этажа доносился аромат кофе и тостов. Втянув носом воздух, Антон постарался особенно ни на что не надеяться, потому что Зоя Павор приняла его с некоторой прохладцей, и всегда есть шанс, что она кинет в него кружкой со свежезаваренным кофе, а не предложит сесть за стол… Он отлил, почистил зубы, влажной рукой похлопал под мышками и надел футболку. Джинсы остались в комнате. Он вспомнил узкие изящные брюки Марика и невольно задумался, не стоит ли ему сменить стиль на более подходящий его возрасту и положению… Но, учитывая, что он всего лишь патрульный, можно продолжать носить джинсы и толстовки, которые любят малолетние преступники. Главное, что удобно.

Антон вернулся в спальню. Марик сидел на кровати лицом к двери и сонно тер глаза.

— Доброе, — сказал он. — Все же у меня аллергия на твою дрянь, до сих пор глаза чешутся…

— Еще месяц назад ты бы сказал, что у тебя аллергия на меня, — весело сказал Антон.

— О, дорогуша, ты такой забавный, — фыркнул Марик, скользнул по нему взглядом (глаза и вправду покраснели) и, подобрав свой халат, поднялся.

Антон поймал себя на том, что таращится на него, на край шрама, заползший на живот, на длинные ноги и узкие бедра.

— Дырку во мне не прожги, — посоветовал Марик и повернулся к шкафу.

А вчера он предлагал шрам на заднице показать, некстати вспомнилось Антону. Он натянул джинсы, мельком поглядывая, как Марик достает с верхней полки свежую рубашку, и сложил покрывало, служившее ему постелью.

На полу и вправду было жестко, а он соврал, что привык. Просто не хотел злоупотреблять гостеприимством. А сейчас решил, что сделал правильный выбор, иначе бы всю ночь так и гладил шрамы Марика, а то и все остальное тело… Марик упорхнул в ванную с чистой одеждой. Антон сел на кровать и подпер ладонями голову. Его завело то… то, что было между ними. Даже если ничего и не было. Он вспомнил свою прошлую любовницу — роскошную, с тяжелыми бедрами, длинными локонами… с ней он расстался чуть больше года назад. Его интересовал только секс, а ее это не устраивало. С тех пор он несколько раз перепихнулся с разными барышнями — и все. У него не было мужчин. Они не привлекали. А он не привлекал их. Ни разу ни один парень даже не намекнул ему, что они могли бы заняться чем-нибудь приятным… Когда все вокруг были повально бисексуальны, он даже чувствовал себя не в своей тарелке, когда знакомил друзей с очередной девушкой.

Так почему именно сейчас? Почему Марик? Он, конечно, планировал сблизиться с напарником, но не в этом ключе… Антон облизал губы. А может, все дело во вчерашнем косяке. Может, он пробудил то, о чем Антон не задумывался. И Марик… красивый, с его то наглыми, то откровенными взглядами, когда не понимаешь, что он хочет сказать, но чуешь: он многого ждет. Такой вольно-невольно вызывает чувства.