— Сам ты дрянь. Сначала попробуй, потом говори.

Марик отказался бы… Но Антон посмотрел на него — не так, как всегда. Понимающе. Хотя что он мог понимать? И он протянул косяк, зажав его между указательным и средним пальцем. Марик взял его, словно загипнотизированный.

— Как его курить?

— Ты что, не курил никогда? Даешь… — протянул Антон. — Втягивай дым в легкие. Как… не знаю. Просто тяни.

Марик попытался сделать легкую затяжку, но дым оцарапал горло, и он закашлялся.

— Забери свою гадость, дорогуша. И выкинь ко всем чертям.

Антон тихо засмеялся.

— Впервые вижу человека, которому почти тридцать, а он не знает, как курить.

— Впервые вижу человека, который в тридцать патрульным работает, — мгновенно отреагировал Марик. — Тебя ж роботы скоро заменят. Ты — бесполезен для этой системы, дорогуша.

— Заткнись, — беззлобно сказал Антон и несильно пнул его в бедро.

— Дай.

— Ты же говорил выкинуть.

— Нет, давай.

Марик попытался затянуться опять. Обошлось без кашля, но на глаза выступили слезы. Он словно ощутил дым, клубящийся в легких, и выдохнул его — сероватый, тяжелый.

— Пойдем наверх, — сказал Антон. — Там светлее.

— Мне… мне и здесь неп… плохо.

Язык стал тяжелым. Глаза все еще слезились, и Марик яростно стал тереть их кулаками.

— Стой. Стой, ты чего делаешь…

Антон мягко взял его запястья, притянул его руки к себе и отпустил. Он сидел рядом, на корточках перед Мариком, и от теней его глаза казались черными.

— Все, все, понял я, крепковат папин табачок для тебя. Пойдем, подышишь свежим.

Марик на нетвердых ногах поднялся. Он взял за ориентир широкую спину Антона и, механически переставляя ноги, пошел за ним. Вскарабкался по лестнице вверх, цепляясь за гладко обструганные перила, и оказался в светлой комнате с окном напротив двери. Из этого окна Антон позвал его. Здесь тоже витал легкий отголосок дыма, но прохладным уличным ветром его почти смыло. Марик заметил кровать и растянулся на ней. Показалось, что он лег на нее, стоило только подумать об этом, словно переместился. Но, судя по голосу Антона:

— Да что ж ты все поронял… — судя по нему, Марик добрался до кровати не слишком удачно.

Глубоко дыша, он смотрел в потолок. Вспомнилось, что до спецтеха он иногда напивался с Лайлой. Она хихикала, он тоже хихикал. А после из его жизни ушел алкоголь. Даже о сигаретах не думал. Когда их отпускали на каникулы домой, они являлись каждые две недели в спецпункт и сдавали анализы, чтобы подтвердить, что не принимали никаких дурманящих средств. Одному парню случилось заболеть, и антибиотики в его крови приняли за дурь. Чуть не выгнали. Или выгнали. Не помню.

— Ну и нравы…

— Я что, вслух?

— Ага. Двигайся.

Марик переполз ближе к окну и положил локоть на подоконник. Он старался смотреть только вверх, потому что так получалось сохранять фокусировку. Стоило повернуть голову — и глаза начинали слезиться. Он почувствовал, как кто-то терзает его запястье, и попытался отдернуть руку.

— Я ничего плохого не сделаю.

— Не надо.

— Я же и так все видел, — с тупым упрямством сказал Антон, расстегивая пуговицы на манжетах.

— Ох, дорогой, как же мало ты видел, — пробормотал Марик, притянул руку к груди и все же повернулся на бок, закрыв глаза. Уткнувшись лбом в стену, он промокнул скатившиеся вниз слезы уголком наволочки.

— У тебя еще шрамы есть? — спросил Антон.

— Угу.

— Сам?

— Нет. Хватит. Отстань, — попросил Марик. — Дай мне немного полежать, дорогой, пожалуйста.

Антон молчал. Наверно, ждал, пока он отдохнет, чтобы снова ковыряться своими вопросами в тонкой душевной организации.

— На лопатке, — сказал Марик. — И на боку. Ближе к спине. Еще бедро немного задело осколком. И задницу, задницу, блядь, жалко…

А может, он заснул, и никакого ответа не ждал. Если Марику стало так плохо от одной затяжки, то каково Антону? Нет, все же дрянь, хорошо, что в Альянсе никому не позволяли так низко пасть… А пить как хочется! Жутко хочется. Словно вечность не пил.

Когда Марик открыл глаза, за окном уже стемнело. Он приподнялся, стукнулся головой об угол подоконника и выругался.

— Как ты? — спросил Антон сонным голосом.

Марик, на этот раз более аккуратно поднявшись, сел. Проведя ладонью по волосам, он потянулся к Антону и коснулся ежика на его макушке.

— Я домой, дорогуша, — сказал Марик. — Пошли со мной. Не хочу, чтобы ты в пустом доме один оставался.

— Не беспокойся за меня, я не боюсь темноты.

— Да мне плевать, чего ты боишься, — лениво сказал Марик. — Пойдем.

Он подтолкнул Антона в бок. Тот нехотя сел, спустив ноги с кровати, опустил голову и потряс ею.

— Ты извини, — сказал он. — Я не в себе, похоже, был. Я до тебя еще два таких выкурил, а батя любил покрепче, аж до делирия, бывало, доходило пару раз.

— И ты мне это подсунул, — пробормотал Марик.

Он на коленях пробрался к краю постели и слез на пол, держась за плечо Антона. Опора ему не требовалась. Но дотронуться до горячей кожи под тонкой тканью майки хотелось. Марик сделал пару шагов на пробу, выяснил, что дурман спал, и прошел к лестнице. Обернувшись, он позвал:

— Тебя за ручку проводить?

Антон со вздохом поднялся. Но Марик понял, что Антон рад уйти с ним вместо того, чтобы до утра сидеть в опустевшем доме.

Надев туфли, Марик выпил воды из-под крана. Антон сунул бутылки пива в холодильник со словами, что он не работает, ну и плевать, он еще не скоро сюда вернется, а потому — пусть пропадают… Взяв сумку, он закинул ее за плечо.

На улице загорались фонари при их приближении. Антон спрятал руки в карманы толстовки, а Марик сунул ладони под мышки. Хоть и приближалось лето, а холод по ночам стоял собачий.

— Чувствую себя подростком, — пробурчал Антон. — Как будто в гости с ночевкой к другу иду, а его мамка считает, что я дурно влияю на него…

— Так и есть, ты дурно влияешь на меня, — подтвердил Марик. — Тихо. Не шуми.

Он беззвучно открыл дверь, вошел на цыпочках. Антон разулся на крыльце и прошел в одних носках. Марик отправил его в душ на втором этаже, а сам прокрался на кухню за чаем. Он вздрогнул, заметив черную фигуру.

— Мам? — шепотом позвал он.

Она вскинула на него голову. Уже переодевшаяся ко сну, со снятым макияжем. Ждала его. Он ощутил себя самым худшим сыном. И плевать, что он давно уже повзрослел и может за себя постоять. Она все еще волнуется за него. Не боится, что на него нападут. Боится, что он сам с собой что-нибудь сделает.

Он сел рядом с ней, обнял за плечи, а она взяла его руку в свои сухие тонкие пальцы.

— Ты его привел, — едва слышно сказала она.

— Да. Не говори мне ничего. Если ты меня любишь.

Мама вздохнула.

— Спокойной ночи, милый мой, — сказала она и коснулась губами его щеки. — Добрых снов, соколенок.

Он проводил ее взглядом и поднялся на второй этаж. В ванной уже было пусто. Приняв душ, он набросил халат. Вдруг задался вопросом: где лечь спать? Уступить кровать Антону? Устроиться на диване в отцовском кабинете? Вот еще… Он прошел в свою спальню.

Вопрос был решен еще до его появления: Антон снял покрывало с кровати и разложил его на полу.

— Привык на жестком спать, — сказал он, предупреждая все вопросы и вежливые вводные.

— Хорошо, дорогой. Я-то люблю мягкое, на жестком в свое время наспался…

— Когда тебя отправили на войну?

— Там я спал на земле. На ней вполне комфортно.

Марик переступил через его голые ноги, сел на угол кровати и спустил халат с плеч. Он угадал, что Антон внимательно смотрит, и повернул голову. Тот в белом свете луны и негаснущего фонаря на крыльце смотрел на спину Марика, на серебристый росчерк под лопаткой, переводил взгляд на широкий шрам от бока почти до позвоночника — и опять на лопатку.

— Задницу тоже показать? — поинтересовался Марик.

— Не… я только сейчас понял, что ты действительно там был, — удивленно сказал Антон, оттягивая горловину футболки, будто ему перестало хватать воздуха. — Это… не знаю. Как будто я читал, что Альянс вторгается на чужую территорию, лезет под чужой огонь, а теперь воочию увидел подтверждение. Я… — он, встав на колени, потянулся рукой к Марику и спросил: — Можно?