Я обернулся. Димка стоял рядом, чуть позади. Огонёк свечи отражался у него в глазах.

Глава 9.

Мы уснули, и сны струились мимо нас то ли цветными нитями тумана, то ли смутными световыми пятнами во мгле. Я знаю, что Димка был рядом, и что он видел эту же дорогу. Мы держались за руки и ничего не говорили. В одной руке я сжимал бутылочку с тёмно-рубиновой жидкостью.

-Положи её в рюкзак! - сказал Димка один раз - в самом конце этого пути, заметив, что рука у меня занята. Я хотел удивиться, но понял, что за плечами у меня и вправду маленький рюкзачок - удобный, с симпатичной мордашкой какого-то сказочного малыша.

-Интересно, кто это?

-Он похож на Пуговку из книжки про Страну Оз, - задумчиво сказал Димка. - Он тоже путешественник, так что всё правильно. Только странно...

-Что?

-На рюкзаках обычно известные герои. А про Пуговку мало кто знает...

Рюкзачок оказался не пустым. Там была книга. Не знаю, почему, но я удивился. Подумал, что, с одной стороны, это как раз очень правильно - именно книга там должна была быть! А с другой... Почему книга?

Я открыл её на середине и с недоумением уставился на чистые страницы.

-Ну, здрасьте! - сказал Димка голосом занудливой старушки. - Кто же знакомится с книгой с середины?

Он смеялся. Он прав - в одиннадцать лет лучше знаешь, как знакомиться с Книгой. Как ни странно...

"...Я помню лето. Лето наполняло меня всегда. Может быть, так случилось, что меня и не существовало никогда на самом деле, меня придумали люди, когда смотрели на горячую от солнца траву, когда ветер с залитых солнцем холмов трепал их волосы, когда вдыхали запах оранжевых сумерек, оглядываясь на догорающий закат...

Я - остаток их летних невысказанных слов. Та часть их существа, которую они оставили, чтобы жила всегда, их бессмертие, их вневременное существование. Тоска и радость.

...Может быть, оттого, что я не был настоящим, взаправдашним, я иначе воспринимал время, не так, как люди, для которых время вытраивалось линейно, Прошлое было прошлым, и любой вменяемый человек должен был отчётливо это понимать, чтобы не свихнуться самому или не оказаться в изгоях.

Я обращался со случившимся иначе. Какая-то крупица прошлого была для меня настоящим сейчас, а в следующий момент настоящим становилось другая часть памяти. Временем для меня становилась связь между крупицами памяти, которая могла быть сколь угодно прихотливой, и значение тут имела яркость, сила переживаний. Если мне что-то казалось важным - я мог остановиться, замереть во времени, погружаясь, как в омут, в переживаемое, трогая, взвешивая, пробуя на вкус, переставляя с места на место - в стремлении достичь наилучшего состояния, абсолютной гармонии, порой осознанно, но чаще всего нет; и поэтому невозможно разобраться, насколько точно соответствует моя память - реальному Прошлому.

Меня, быть может, и не существует вовсе. Я - это вы, те, кто читают мою Память, то есть мою Книгу. Я превращаюсь в вас, сейчас я - тот, завтра я иной, и меня это не пугает почему-то вовсе, что бы ни говорили другие, я - это моя память, а как вы с нею распорядитесь - это ваше дело, сейчас вас испугает что-то, завтра - оно же наполнит восторгом, но разве и обыкновенный человек не так же переживает события своей жизни?

В таком отношении есть особенная прелесть бытия - я вижу Время иначе, я вижу века вне Прошлого и Настоящего, как они расстилаются, переплетаясь, это состояние похоже на состояние пробуждения, когда человек уже мыслит и осознаёт себя, но не в силах ещё отделить ту реальность, которую он полагает истинной, от образов, явленных ему видениями.

...они все здесь, передо мною; и как же волнующе бывает поставить рядом человека, жившего в маленькой фламандской деревеньке, для которого мир был туманен и медленен - и какого-нибудь суматошного, уверенного в силе аналитического разума инженера из провонявшего паровозным дымом пригорода... и то ли ещё будет, и даже это не самое странное, ведь я одновременно - и прагматик, и мечтатель, я верую и смеюсь над верой, мне больно касаться памяти умерших - но разве не я послал миллионы на смерть, не колеблясь, во имя Идеи?

...А надо сказать, я плохо помню взрослых. Это несправедливо, но, кажется, давным-давно уже все договорились, что и справедливости-то не бывает. Я помню стариков и детей. Дети вбегают в мою жизнь, сияющие, как в комнату с подарками - с замиранием и радостью. Старики тихо греются памятью и детским теплом, они и не уходили никуда. Может быть, я не помню взрослых потому, что они принадлежат Настоящему? Тому Настоящему, которое существует, лишь пока в нём живут? Они уходят вместе с ним, все в заботах. Они создают, но не владеют созданным, оставляя его для детей и для себя, таких, какими они будут когда-нибудь, но если точнее, если честно, таких, какими они не будут уже никогда...

Моя память похожа на коробку с ёлочными украшениями. Некоторым из них сто лет, а некоторым всего лишь полвека, а эти два шарика принесли только на прошлой неделе - они такие милые, наверное, ещё и оттого, что сделаны "под старину".

Ёлка - это чудо. Она завораживает само Время, Время засыпает в лабиринтах её тёмной зелени, остерегайтесь же огоньков в глубине ветвей! Едва в доме появится её запах, вы будете заколдованы, вы не сможете сопротивляться настойчивым взглядам детей. Дети нарисуют цветные флажки и вырежут белые снежинки. Потом они наметят тропинки в глубине Ёлки лампочками и волшебными шарами. Древними и новыми. Наконец, комнаты усыплет снег из ваты и конфетти, и заискрятся струйки "дождика" и гирлянд стекляруса... И погаснет ненастоящий свет.

Глава 10.

Теперь уже октябрь,

И будто бы давно

Он тянется, истратив вечность.

Ещё желтеют листья

На сером, но больше ничего

не отзовётся, не напомнит, не случится.

Дожди без времени, мелодии без нот,

Сны в пустоте, как призраки пространства,

Приходят из туманов, исчезают в тишине.

И я за ними падаю куда-то, онемев...

Теряют золото, темнея, листья,

Недвижность переходит в неподвижность.

Сквозь непрозрачность умерших зеркал

Я падаю. Уже без страха. Без печали.

Теперь уже октябрь. И зеркала

Не помнят. Не зовут. Не отражают.

Прошло два года. Я не возвращался в подземелья Библиотеки, а где я был всё это время - сложно рассказать. Возможно, там вовсе не было времени, а были только события, следующие друг за другом. Есть разные концепции Времени, но однажды было сказано, что для Времени недостаточно простой последовательности событий. Они должны быть структурированы. Какая-то сила должна их выстраивать в цепочку. Иначе не имеют смысл ни причинно-следственные связи, ни количество событий, которые можно располагать как угодно, а можно вообще не располагать, просто рассыпать так или эдак. Время в этом смысле есть некоторая функция энтропии.