С нами случалось множество странных приключений. Дети вырастали и забывали воспитавшие их книги, но затем, в какой-то особый миг Книга возвращалась, изменившись. Случалось, что книга исчезала - но жила в памяти, также изменяясь особым образом. Случалось, книги переписывали и пересказывали, и было так, что изначальную Историю давным-давно никто не видел, она затерялась в закоулках древних библиотек, а мир наполнили её дети и внуки. Читавшие книги вкладывали в них смыслы, даже не снившиеся создателю этих книг, и смыслы эти порождали целые миры. Картины, театры, затем фильмы - они уводили читавших книгу, чтобы затем возвратить на новом, невообразимом пути. И конца ему не видно.
Совсем недавно - лет, быть может, двадцать назад, в этой стране случилось что-то похожее на начало книгопечатания. Люди вдруг обнаружили, что огромные книжные сокровища стали доступны им. И что сами они могут с лёгкостью освобождать уже собственные Книги - каждый человек это может, может создать свою, настоящую Книгу! Ах, что тут началось! И - ах, как мы смеялись! Нет, правда, это была радость. Сколько чепухи было создано, но зато множество взрослых людей сумели хоть немного почувствовать себя детьми. Ведь каждый человек, начинающий создавать Книгу - ребёнок в гораздо большей степени, чем тот, кто скептически хмыкнет: "вначале научись". Эти, вторые, не понимали... не понимали, что дети должны появляться не по чъей-то указке. Дети появляются тогда, когда создающие их оказываются больше самих себя.
-Кто вы?! - спросил я удивлённо. Она повела по лбу ладонью каким-то до странности узнаваемым жестом - как будто чужим ей, но давно проникшим в самую её плоть...
И засмеялась тихо.
-Я заморочила вам голову... Не беспокойтесь, я не сумасшедшая. Моя жизнь часто видится мне как будто в лёгком полусне. Иногда я думаю, что засыпаю и просыпаюсь - ненадолго. Некоторые моменты я помню прекрасно, другие - кажутся не то приснившимися, не то вычитанными из книг, которые меня окружали всегда. Поэтому, если я начну рассказывать вам о себе и скажу что-то, что покажется вам нелогичным - не думайте, что я вру. Можно просто выбросить тот или иной эпизод из истории - на ваше усмотрение - ничего другого я не могу предлагать.
-Да, - сказал я. - Расскажите. Ещё что-нибудь. Тут так хорошо...
Она улыбнулась. Взяв меня под локоть, подвела к креслу - напротив того, где уснул Димка. Я видел его светлое лицо, и время от времени тени - как будто от колыхавшихся языков пламени, либо от качнувшейся занавеси - чудь меняли его выражение. Я думал, что возможно он не спит, но слушает с закрытыми глазами, и это всё тени удивления или радости, или печали - как будто он таким образом участвует в нашем разговоре...
Сама она устроилась рядом - кресло оказалось просторным; я же какой-то отстранённой частью сознания отметил, что с человеческой точки зрения в этом соседстве могло быть даже нечто "нескромное" - но тут же забыл обо всяких "глупостях". Едва она начала рассказывать...
...Я помню лето. Лето наполняло меня всегда. Мне говорили, что родилась я поздней осенью, но, думаю, тут закралась какая-то ошибка. Летом была жизнь, зимою были сны. Но даже сны эти были с ярким солнцем и горячим ветром.
Лето было расплавленным золотом, жидким сиянием, которое текло в знойные дни с холмов на северной стороне моей деревни. Оно накапливалось и сгущалось в заросшей болотистым редколесьем балке, где в июльские дни зной звенел и гудел, ему было там тесно, как меду в наполненных сотах. В августе Лето настаивалось, аромат густел, прозрачная лютиковая золотистость света приобретала оттенки меди. К сентябрю Лето "садилось", добавив в себя запахи груш и дымность костров, покрывшись еле различимой патиной тончайших паутинок. Добродив до терновой терпкости и оттенков преющей листвы, застывало янтарными каплями под тёмною, твёрдою коркой.
Я помню Дом. Это был обычный деревенский дом, но приметы времени в нём теряются, потому что я всегда связывала, сплетала окружавшее его и наполнявшее его изнутри со своими грёзами, фантазиями, снами. Дом существовал внутри некоторой вымышленной Страны, и сам был и Городом, и ещё другой Страной, и кораблём, перемещающимся по иным местам, временам и пространствам. Много позже я читала различные истории, похожие на мою - о замке Танелорн, и о бродячем замке волшебника, и о Высоком Доме, хранящем в себе миллионы иных миров. И другие... Иногда мне казалось - я могу проходить через стены, случалось - я возвращалась в дома-двойники, похожие на мой, но в чём-то неуловимо отличные. Иногда это были очень странные места - например, я долго жила в Доме, где была жива моя давно умершая мама. Я знала, что её давно нет, но здесь она была жива, и мы с отцом, понимая это, боялись как-то спугнуть эту загадочную причуду мироздания, не говорили об этом никогда между собой, тихо радовались, что её смерть оказалась неправдой - и постоянно боялись, что в какой-то момент проснёмся...
Дом замирал среди зимы, и жизнь замирала, сжимаясь - всё становилось маленьким-малюсеньким, все мои страны и миры переходили зимовать туда, в Дом. Они ждали нового Лета там как в коконе, а я приходила к ним, проверяя, чтобы они не зачахли и не посерели без присмотра. Какие-то из них я прятала под одеялом, другие устраивались на полу в комнатах или обживались на листах бумаги, самые неприхотливые окружали Дом, ютясь в сугробах за двором, во всяких укромных уголках двора - сеновале, дровяном сарайчике или летней кухне.
Лето тоже сжималось и пряталось. Его не было видно, его нельзя было потрогать, порою стояли такие холода, что даже само слово - "Лето" - казалось странным, как сказка. И всё-таки оно было тут. Под холмом бил родник. Вода была теплее морозного воздуха зимы, она текла по подземным тоннелям из-под склона холма, и в ней дышало Лето. Летом я рыла пещерки у двора - чернота их пугала и влекла меня, часто мне казалось - если прорыть ещё совсем чуть-чуть, то откроется ход... Наяву я так ни разу и не добралась до этих тайных переходов, зато в снах это было нетрудно. Из подземных ходов можно было попасть в соседний сад, где светило горячее солнце. Можно было побродить по летним холмам, полежать на песке, пропуская его тоненькие, щекотливые струйки между пальцами. Иногда там попадались удивительные игрушки - жалко лишь, что пронести их с собой, в зиму, было нельзя. Хотя... в этом я тоже не уверена - мне иногда кажется, что несколько интересных вещиц из Лета я тогда всё-таки утащила... Теперь-то попробуй вспомни - попали они ко мне наяву или их подарило Лето.
А самое дивное - это были Тропинки! Случалось, я уходила в холмы дальше, чем обычно, и в какой-то миг травяные заросли и купы деревьев расступались, и солнце вспыхивало с такою силой - будто срывало плотину, и всё сияние Лета обрушивалось на меня. Может быть, именно от этого что-то менялось в мире - за поворотом, за холмом, за рощей я видела такие интересные ложбинки и лесочки, речки и овраги, что устоять было никак невозможно, и я шла дальше и дальше, забредая во всё более странные места.
Просыпалась я в такие дни радостной! И за окном сияло солнце - я смотрела на занавески, не поднимаясь с постели, и казалось - зима только снилась. Сейчас шевельнётся ветка - зелёная-зелёная...
Мы были связаны всегда - я, и мой Дом, и Лето.
Она неслышно поднялась, поставив на столик бутылочку с настойкой. Все светильники в комнате погасли - я не заметил, когда это случилось. Горела только одна свеча - и сосуд с настойкой оказался как раз перед нею. Тёмно-красная жидкость впитала в себя свет - мне не удавалось разглядеть ни искорки. Обидно. Я зажмурил один глаз, наклонившись к самому стеклу сосуда.
-Когда я был у бабушки, - прошептал Димка, - я пытался сохранить Лето в настойке из вишнёвого клея. Мне кажется, тот способ был не очень подходящий...
