Статогольша (осматривает трупы):

Я помню крики чужих детей.

Проклятья вдов и матерей.

Глаза мертвеющих мужей,

Но я не помню, кем я был.

Статогольшу сажают за стол, снова наводят лампу прямо в сущее.

Статогольша (зажмуривается от резко света): Я помню стены, стекает кровь.

Я помню руку, которой бил.

Всё остальное - обрывки снов.

Я всё забыл, я всё забыл.

Статогольша поднимается и обнимает всех окружающих его. Люди в штатском медленно вытанцовывают его память, поочередно нанося медленные удары по голове Статогольши.

Статогольша (резко останавливается и замирает):

Я помню ветер меня нашёл,

И завертел и закружил.

(Распахивает глаза и улыбается.)

И он сказал что я пришёл,

Оттуда где я всех убил.

Танец исступления.

Занавес.

КОМПОЗИЦИЯ 3.

Звучит "Агата Кристи - Трансильвания".

Белоснежки раскладывают мертвецов по койкам, проверяют сохранность каждого тела.

Белоснежки: Открытая дверь на свежей земле.

Под землёй кипит работа -

Бесы варят позолоту.

Большой Замысел: Там, в пещере,

Алладин - всемогущ и невидим.

Санитар ввозят Статогольшу на каталке в мусорном полиэтилене.

Санитар: Там, внизу, твоя могила,

До свиданья, милый, милый,

Милый.

Бросает Статогольшу поперек всех коек.

Все хором: Бывай!

Танец мертвецов вокруг мешка Статогольши.

Чупс (быстро одевается): Отличная ночь для смерти и зла.

Затейла (открывает окно пространства): На тебя роняет слёзы

Небо, а на небе - звёзды.

Тахта (машет в зал): Улыбаются во сне

Человеку на Луне.

Все хором: Глубоко тебя зарыли,

До свиданья, милый, милый,

Милый.

Бывай!

Вынимают Статогольшу из мешка и танцуют с ним.

Статогольша: Открытая дверь на свежей земле.

Статогольшу укладывают в его предначертанный чёрный гроб, по форме напоминающий женскую туфельку.

Все хором (бьют молотком в гроб): Мы вколачиваем гвозди,

Чтоб в гробу лежали кости.

Гена Жорд (вносит чучело женщины): Чтоб из-под земли не лез

На тебе поставлю крест.

Санитар: Трижды плюну на могилу,

До свиданья, милый, милый,

До свиданья, милый, милый,

До свиданья, милый, милый,

Милый.

Статогольша (шёпотом): Бывай.

Все хором: Бывай!

Танец мертвецов вокруг гроба Статогольши.

АКТ ВТОРОЙ. МОРГ САМОЗВАНЦЕВ

Статогольша оказывается в морге нашего настоящего. Кругом мертвецы, но все они хотят рассчитываться на собственные меры и омолодиться живостью.

Затейла: Свезли, чебутыркина!

Чупс: Да брось его на материнское слово, околесника.

Зубцов-Сумрач: Что не полезно человеку живому, можно обеспечить и человеку полуживому. А если умер, то, как говорится, сиди тут и дожидайся воплей чужих.

Статогольша (вылезая из гроба): Это могло бы быть, но мы-то с вами знаем.

Остальные подходят к новоиспеченному мертвому лицу, кроме Тахты.

Тахта (не обращая внимания на нового дружинника): Я истина нарибулизма.

Гена Жорд (Статогольше): Вы писатель? Поэтик? (Тахте) Честнова, вы?

Тахта: Я жужа. Во мне поёт блистающая казнь.

Гена Жорд (Статогольше): Николай из Кемши?

Тахта: Вы задаёте вопросы, которые лишены всякой пузатости.

Гена Жорд (Статогольше): А! Вы душевнохворой?

Тахта: Естественно, ведь души не существует. Это всем известно с 2076 года от смерти смерти.

Гена Жорд (Тахте): Смерти смерти? Да когда же она умерла?

Тахта: Вслед за жизнью. Теперь и жизни нет и умереть не сподобишься. Зайдёшь в скопление людей, потискаешься за тепло, а потом и воздух весь с конфетти вышьешь. Я видела, как бездомного избили. Я тогда молила мёртвое лицо бога, чтобы люди перестали мучиться. Так и обернулась трастарцем.

Чупс (Статогольше): Трамваи едите?

Тахта (вздыхает): Я живое не ем.

Появляется милый санитар с кровавыми пятнами на белом халате. Он везет тело такой же, как и он, милой дамочки. Дамочка кашляет.

Статогольша: А мёртвые разве кашляют?

Затейла: Бывает, что и песни поют.

Все осматривают труп привезённой дамочки. Санитар не замечает буйных мертвецов.

Чупс: Десять лет её не видел. Дайте хоть посмотрю, как кожа лопается.

Санитар начинает процессию вскрытия. Берёт скальпель и медленно, но не без наслаждения, начинает ласкать черепную пустыню милой дамочки. Дамочка начинает сопротивляться - мало ли что захотел этот влекущий белохалатник.

Труп дамочки: Я, извините, вечером должна быть в нутре у своего любимца. Прическу мою прошу не трогать, хоть мне и нравятся ваши мужские пальцы в моих сверкающих кудрях.

Санитар: Да вы не дёргайтесь, когда вас умный человек режет.

Статогольша (всем окружающим): Я здесь, потому что хотел не этого. У меня есть высокопоставленный сосед. Когда тот забирается на табуретку, я обязательно причитаю ему о пышной его соломитости. Я прибыл сюда к вам с особенным миссионерским актом. Я - проповедник и большая голова. Я могу сейчас встать и начать разговаривать. Я будто бы чубчик смысла. Я сейчас вам заявление выдам. (После подготовки.) Я против человечества и мироздания. Я за абсолютное уничтожение всего.

Санитар: Мне тоже современность не нравится, но я же позволяю ближнему своему себе кость обтесать. Подумаешь, боль и мучения! На них может быть коптиться нужно с рождения, чтобы себя почуять.

Зубцов-Сумрач: Я рекомендую жить так, чтобы можно было съесть целый Мурманск.

Труп дамочки: Там уже обгладывать надо!

После вскрытия мертвенных осложнений, санитар вместе со своим телом удаляется назад в своё будущее. Оставшиеся мертвецы-самозванцы рассаживаются за большой стол и принимаются принимать питательные ванны.

Чупс (говорит тост): Да утопимся мы в крови младенческой.

Все выпивают.

Тахта (говорит тост): Одно радует - все погорим и кровью сгустимся.

Все выпивают ещё стаканчики.

Зубцов-Сумрач: Я бы тоже вселенную вальцеваться заставил, да у меня дети обрушились.

Гена Жорд: У тебя, мой тёплый, дети были, а сейчас что - людьми стали, получается?

Зубцов-Сумрач: А кто такие люди?

Тахта: Люди - это вши смерти.

Все: А-а-а-а-а-а-а! М-м-м-м-м-м-м! Бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу!

Зубцов-Сумрач (напившись воды): Я помню, как приехал в детский концлагерь "Зельбсмортята". Подхожу к детям, обнимаюсь, целую их в пробитый пулей лоб и спрашиваю: "А давайте все будем давиться, детишки?". Маленький такой, светленький,отвечает мне как отцу пуповинистому: "Мне нравится весаться. Я много рас весался!". Я спрашиваю: "А где же ты вешался, продолговатый? Где?" А он мне с остротой в позе: "На груди у матери!"

Все: А-а-а-а-а-а-а! М-м-м-м-м-м-м! Бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу!

Чупс (закусывает): В щели родительской мёрлись, а сейчас после вылупления просятся. Дай ты им пожить опалённо, чудотворка платенная.