Он удивленно покосился в мою сторону, не привык, видимо, к вежливому обращению от проезжих тирнов. За моей спиной многозначительно кашлянул Райзен. Дуэргар спешился вслед за мной и теперь недовольно пыхтел мне в затылок.

– Так подагра, будь она неладна, – крестьянин по-филосовски пожал плечами. – Вот как погода меняется, так колено и крутит, спасу нет.

– А чем лечите?

Он молча пожевал губами, продолжая идти вперед и тяжело опираясь на палаш, увязавший в глине, которой была покрыта деревенская улица, а потом ответил:

– Лечиться нам не по карману. Зима больно студеная была, все запасы подъели, даже то, что на семена оставили. А тут еще дочь родила. Младенчик хилый, кричит постоянно. Малена неделю в горячке металась, молоко перегорело. Яшемчиха сказала младенца козьим молоком выхаживать надо, а где ж его взять? У нас в деревне отродясь коз не держали, только овец. Вот зять и нанялся в Брингвурде к одному тирну, хочет на козу заработать, – он сокрушенно покачал головой. – Жаль, поле стоит, я-то пахать уже не могу, а больше некому.

– Я могу посмотреть вашу ногу, – предложила я, – не за деньги, просто так.

– Зачем вам это? – удивился он. – Вы же из Брингвурда? Целительница?

– Что-то вроде. Могу облегчить боль, но вылечить не сумею, сил таких нет. И дочь вашу бы посмотрела. Как она сейчас?

Слева от меня фыркнул Райзен. Я недовольно покосилась на него, но на смуглом лице Олана Перта царило абсолютно безмятежное выражение.

– Да Малене уже лучше, – вздохнул старик, – внучок меня беспокоит. Слабенький он такой, не жилец.

Старик опустил голову, будто что-то разглядывая на дороге, но я успела заметить, как он украдкой вытер рукавом заслезившиеся глаза. Мое сердце кольнула острая жалость. Найдем мы этот эриллиум, не найдем, но на обратном пути обязательно настою, чтобы осмотреть дочь этого человека, его самого и младенца, и пусть Райзен возмущается потом, сколько хочет.

Между тем мы приближались к противоположному концу деревенской улицы, упиравшейся в глухой забор из заостренных кольев высотой в полтора человеческих роста. По обе стороны темнели дома, взирая на нас удивленными провалами окон. Я искоса поглядывала вокруг: над крышами некоторых домов вился дым очага, и в воздухе носился запах вареных овощей, а из-за беленых известью заборов нас с любопытством разглядывали женщины в грубых шерстяных платьях. Но большинство жилищ стояло с сиротливо распахнутыми дверями, слегка поскрипывающими на ветру, с покосившимися плетеными заборами и провалившимися крышами. Во дворах таких домов виднелись погребальные холмики, украшенные глиняными статуэтками Брана. Проводник поймал мой изумленный взгляд и пояснил:

– Многие не выдержали стужи. Кто-то в город ушел искать лучшей жизни, а кто-то в Благословенный край.

Я понимающе кивнула.

– Но мы не жалуемся, – спохватился виллан, – наш этирн весьма уважаемый в Брингвурде человек.

– Даже не сомневаюсь, – ехидным тоном заявил Райзен, за что получил от меня гневный взгляд и толчок локтем под ребра. Последнее заставило его поперхнуться, а изящные брови Олана Перта изумленно приподняться. – Дорогая, ты так и жмешься ко мне поближе, – съязвил он, отступая на безопасное расстояние.

Я испуганно ойкнула. Сама не поняла, как это у меня вышло: еще вчера я боялась дыхнуть лишний раз в присутствии дуэргара, но теперь, когда он надел личину франтоватого и легкомысленного щеголя, меня так и подмывало отвесить ему подзатыльник!

– Почти пришли, – сообщил старик, оставивший без внимания наши телодвижения.

Он подошел к самому забору, и я увидела, что в сплошной стене кольев находится хорошо подогнанная калитка, закрывавшаяся на засов. Она оказалась настолько искусно сделанной, что уже с десяти шагов ее невозможно было разглядеть, если не знать, куда смотреть. Наш проводник отпер засов и распахнул калитку. За частоколом обнаружилась сплошная стена леса.

– Закрываемся от разбойников и диких зверей, – словно оправдываясь, пояснил он. – Зимой особенно лютуют, что те, что другие. Лошадей лучше здесь оставьте. До хижины Яшемчихи недалеко, а по густому подлеску кони не пройдут. Давайте, я присмотрю за ними.

Я увидела, как Райзен на минуту задумался, буквально ощупывая старика изучающим взглядом. Потом согласно кивнул:

– Ладно. Расседлаешь, вытрешь, дашь воды попить, только не холодной, колодезной. Держи вот, – и он сунул в руку старика мелкую монетку, сверкнувшую серебром. Я онемела от изумления: даже богатый этирн не поступил бы так, а тут дуэргар – самый коварный и злобный из всех фейри. – Будем идти назад, получишь еще одну, если сделаешь, как я велел.

– Спасибо, милостивый тирн, – старик согнулся чуть ли не до земли, пораженный неслыханной щедростью проезжего тирна. – Идите прямо по этой тропке, минут через двадцать выйдете аккурат к плетню знахарки. Только ничему не удивляйтесь, она у нас со странностями, старая уже, бывает заговаривается. А я все сделаю, как велели. Будете идти назад, я вас здесь поджидать буду.

Виллан закрыл за нами калитку, и меня охватил внезапный озноб. Словно предчувствие, что вот-вот что-то должно случиться. Я огляделась. За спиной высилась сплошная стена забора, впереди темнела непроходимая чаща, сквозь которую с трудом пробивалось солнце. По спине пополз холодок, заставляя меня мелко задрожать. Я покрепче стиснула зубы, боясь, что челюсть начнет отбивать чечетку, и искоса взглянула на Райзена.

Дуэргар, нахмурившись, внюхивался в весенний воздух.

– Не нравится мне все это, – задумчиво произнес дуэргар, когда мы отошли от частокола на пару десятков шагов.

– Мне тоже, – призналась я и обернулась назад. – Я никогда не выходила за стены Брингвурда, но у нас в деревне нет такого забора. От кого они прячутся?

– Хотел бы я знать, – пробормотал мой спутник и остановился. Он махнул рукой, приказывая мне замолчать, и напряженно прислушался к чему-то. Я невольно повторила за ним. В лесу царила звенящая тишина. – Слышишь?

– Что? Я ничего не слышу…

– Вот именно. Ничего. Странный это какой-то лес. Ни птиц, ни зверей не слышно. Такое ощущение, что даже ветер здесь не пролетает.

Я с опаской огляделась. Сейчас, когда мы двигались по едва заметной тропе, уводившей в самую чащу, ветви деревьев сомкнулись у нас над головой, отрезая от солнца. Слабые лучи еле-еле пробивались сквозь густые кроны, а ведь те еще не были даже покрыты листвой. На многих деревьях виднелись безобразные наросты омелы, похожие на неряшливые вороньи гнезда, под ногами пружинила гнилая листва, а там, где ее не было, чавкала жидкая грязь. Было такое ощущение, будто мы единственные живые существа в этом лесу.

– Кстати, – произнес Райзен свистящим шепотом, и я вздрогнула от этого звука, – на карте обозначен небольшой перелесок, но эти дебри перелеском не назовешь. И это не иллюзия, я бы почувствовал. Человеческие карты врут, и кто-то очень тщательно следит за этим.

В этот момент я поскользнулась в жидкой грязи и с ужасом поняла, что мои ноги разъезжаются в разные стороны, как у новорожденного олененка. Испуганно вскрикнув, я замахала руками, пытаясь удержать равновесие, а в следующую секунду с противным чавканьем плюхнулась лицом вниз.

– Эзусовы яйца! – яростно выдохнул надо мной дуэргар. – Тебе и королевских псов не надо, ты сама себя в гроб загонишь, – он схватил меня за шкирку, как котенка, и выдернул из грязи, – и меня заодно!

– Простите, – всхлипнула я, не скрывая обиды в голосе, хотя сама не поняла, за что извиняюсь. Руки и подол платья были покрыты безобразными разводами, лицо тоже – я в этом не сомневалась. Закусив губу, я освободилась от жесткой хватки Райзена и отвернулась, отряхивая юбку. Потом украдкой приподняла подол и обтерла лицо.

– Сильно ударилась? – голос моего спутника неожиданно потеплел.

Я замерла, не в силах поверить тому, что слышу, и недоверчиво взглянула на него. Что это с ним? Сначала конюху ни с того ни с сего монетку дал, потом эти ребятишки в деревне и тот старик с палашом, а теперь мне в глаза заглядывает с неподдельным участием. Неужели у моего дуэргара иногда случаются приступы человеколюбия?