После этого Николаю дошло, что нужно было заранее показать аборигенам, как пользоваться туалетом. Он безотлагательно повел мужчин в туалет и продемонстрировал работу унитаза. А Анфиса, громко смеясь с секретаря, повела показывать чудо цивилизации женщинам. Впоследствии всем стало забавно, что в каждом московском доме есть такой «нужник» и Шевельков за столом принялся излагать версии, как мог обмочиться секретарь райкома.
…Николай не стал гасить лампу в холле и, пройдя в спальню, быстро разделся и лег в приготовленную Анфисой постель. Он еще долго лежал с открытыми глазами, отгоняя дремоту, пока не услышал специфический звук шагов Анфисы. Она открыла дверь комнаты, быстро сняла платье и нырнула к нему под одеяло.
– Милый, ты уже спишь? – почему-то шепотом спросила Анфиса.
– Нет, солнышко мое, жду тебя, родная, – также шёпотом отозвался Николай, – как можно, спать, не дождавшись тебя? …Я ведь думаю, когда нам с тобой отгулять свадьбу…. Ты готова выйти за меня замуж?
Анфиса ответила ему страстным затяжным поцелуем, обвивая его торс, а затем, сделав то же самое своими длинными и красивыми ножками, увлекла его в бездну удовольствия интимной близости мужчины и женщины.
***
Прошел месяц с того дня, как Мишка устроился на работу. Он зарекомендовал себя с лучшей стороны во всех отношениях и был этим очень доволен. Его хвалили напарники по работе и приказчик за то, что он без посторонней помощи и подготовки с первого дня профессионально и добросовестно включился в трудовой ритм и не допускал огрехов в работе. Степка был очень благодарен за отмщение Мишкой своим обидчикам и души не чаял в новом друге, ежедневно посещая с ним клуб паровозников.
Первую зарплату Филипп Григорьевич начислил Мишке как всем, хотя он отработал первую неделю не полностью. Доплата, по словам приказчика, была начислена, как премия за то, что он посадил, сорвавшегося Дика на цепь в тот памятный день. Выдавали зарплату каждую субботу, Филипп Григорьевич сам обходил после обеда завод и на каждом рабочем месте производил выдачу денег с росписью в ведомости. Этот день работники называли «днем Филиппа», никто уже и не помнил, когда придумали переименовать этот день.
Выходным считалось воскресенье, весь завод не работал, верующие шли в церковь, а тот, кто был атеистом, пил водку. Мишка в первый свой выходной с утра пошел на ярмарку, которая еженедельно проводилась в станице. На просторном пустыре собирались казаки со всей округи, выстраивая телегами ряды и торгуя различной сельскохозяйственной продукцией. Сюда же приезжали мелкооптовые торговцы промышленными товарами, и Мишка долго ходил по рядам, высматривая одежду. Останавливался, спрашивал цену, примерял рубашку или брюки, прислоняя к своей фигуре и покачав головой, отправлялся дальше. Ему не терпелось приодеться прилично, чтобы перестали дразнить батраком в клубе, а еще очень хотелось купить Фросе красивый цветастый платок в подарок.
Но денег у него было мало на покупку и он бродил по ярмарке, немного расстроившись. Это неудовлетворенность заставила его подумать о тех, шестидесяти рублях, спрятанных дома в хуторе. Мишка решил купить сестрам Марии и Анне, а также племяшу Сергею подарки, чтобы вечером следующей субботы отправиться домой. Он знал, как тяжело живется сестрам и решил выдать им десять рублей из тех денег, а остальные потратить на покупку новой одежды.
Ежедневно Мишка встречался с Фросей возле клуба, и они отправлялись гулять по ночным улицам станицы. Их взаимная влюбленность достигла наивысшего предела, когда, не стесняясь, они могли рассказывать друг другу свои самые сокровенные тайны. Фрося уже позволяла Мишке в порывах обоюдной страсти целовать ее в те места, куда ему хотелось, и в душах молодых людей произошла та перемена, после которой жить друг без друга становится невозможно.
Отец Фроси наказал ее жестоко – неделю не разрешал ей по вечерам выходить из дома. Мишка узнал об этом из записки, которую передала ему подружка Фроси Аксинья. Он, как обычно пришел со Степкой к клубу, где они стояли и курили, перебрасываясь шутками в отношении Филиппа и Кузьмы, побитых и униженных. Те хоть и подверглись публичному позору, продолжали все же задираться. Тогда Степка предлагал им поединок, но забияки тут же замолкали и трусливо уходили в противоположный угол клуба.
Аксинья подошла к Мишке, эффектно виляя задом, и протянула ему записку от Фроси.
– Мишаня, это тебе твоя Фрося передала, – кокетливо молвила Аксинья, – но ты не подумай, я не читала….
– А чего мне думать? – равнодушно спросил Мишка, – читай, если интересно чужие разговоры знать.
Мишка развернул записку и, выйдя на свет, принялся читать. Аксинья стояла рядом, как будто ждала, когда он прочтет послание. Фрося писала, что отец наказал ее за непослушание и неделю она не сможет выйти вечером со двора. А еще, сообщала Фрося, отец ждет сватов от Федора Петрова и будет выдавать ее замуж за него. В конце Фрося написала: «Жди меня, любимый, неделя пролетит незаметно, и я смогу обнять тебя…, счастье мое!»
– Чего стоишь? – спросил Мишка у Аксиньи, – мне ответ нужно написать?
– Нет, она не гутарила мне о том, – произнесла Аксинья, играя взглядом и кокетливо пожимая плечами, – я жду, когда прочтешь….
– Ну, прочел, – равнодушно сказал Мишка, – и чего?
– Того, что твою Фросю папаня все равно замуж отдаст по своей воле, – иронически сказала Аксинья, выдавая этим, что записку она прочла, – а вот мой папаня гутарит, что отдаст меня за кого я хочу…. Вот!
– Ну, так иди, – рассеянно произнес Мишка, – я-то тут причем?
Аксинья, фыркнув, отошла от Мишки, показывая всем видом, что он не понял ее намека.
– Тупой ты Мишка, – буркнула она на ходу, – я ему себя взамен предлагаю, а он «… я-то причем здеся!» Правильно гутарили парни, что ты батрак необтесанный…, так оно и выходит!
Всю «штрафную неделю» Мишка очень тосковал по Фросе и понял, что любит ее, как она сама говорила, больше своей жизни. Он вечерами не ходил в клуб, ложился рано спать, но долго не мог заснуть, постоянно думая о Фросе. Вспоминал ее поцелуи, запах ее волоса и губ, перебирал в памяти подробности их свиданий и злился, что ее отец твердо решил выдать Фросю замуж наперекор ее воли. Ему хотелось убить этого Федю только за то, что он будет мужем его Фроси. Трудно представить, как этот пижон будет прикасаться к ее телу, целовать ее и ложиться с ней в одну постель…. От таких мыслей Мишка начинал беситься.
В следующую субботу парень отправился в родной хутор. Погода была пасмурная, но он решил осуществить свои намерения и, не смотря на накрапывающий дождь, вышел в дорогу. В это время года уже быстро темнело, и черная пугающая степь встретила Мишку холодным промозглым ветром. Он шел по неприветливому шляху и вид окрестностей не радовал глаз, как месяц назад. Степь своим видом напоминала, что совсем скоро пойдут осенние затяжные дожди, она начнет набирать влагу, а раскисшие дороги станут непроходимы для пешего странника. А еще позже на обработанные поля и пастбища ляжет первый снег и начнется зима, к концу которой стаи голодных волков выйдут на дороги и тогда путник бойся их нападения, хищники не раз пожирали людей зимней ночью на степных просторах.
Парень одолел уже больше пяти километров, когда его нагнала попутная телега, запряженная парой добрых коней. Мишка попросился подвезти его и слегка выпивший казак, с вожжами в руках, согласился. Он без удержу болтал, а Мишка, сморенный трудовым днем начал клевать носом, как кляча в стойле.
– Слышишь меня паря? – то и дело спрашивал казак, – я ведь правду гутарю!
– Я все слышу, – отзывался Мишка, – только не знаю, что ответить на твои балясы….
– А это вовсе не балясы, – вновь загорался казак, – это будет совсем скоро! Вот тогда посмотрим, как все опомнятся и поймут обман большевиков. Кто добровольно попрется в эти колхозы? Кто, я тебя пытаю, паря?
– Так ведь я не знаю даже, что это за хреновина такая, – парировал Мишка, временами выходя из дремы, – мож это будет лучше. Я читал в одной газете, что скоро трактора дадут землю пахать….
