Такие дома представляли собой полутора этажные строения с цокольным помещением, где летом всегда было прохладно. Первый, основной этаж возвышался над цокольным, а крыша была из камыша, мастерски уложенного так, чтобы вода стекала с него при любом ливне. Такие крыши можно отнести к произведениям архитектурного искусства. Дом имел рундук – род навеса на кругляке типа крытого балкона, с той стороны дома, где находится входная дверь. Николаю выделили отдельную комнату в доме.
Приказчик еще до приезда хозяина набрал работников для строительства нового завода, так он его называл, из местных казаков, соображающих в строительстве. А Николай еще в Москве лично подготовил проект, представляющий собой эскизы вместо чертежей, но зато со всеми расчетами строительной и технологической части. Уже на следующий день после его приезда, начались работы нулевого цикла. Николай, следуя совету Георгия, отправился знакомиться с начальником станции, секретарем райкома ВКПб, председателем райисполкома Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, а также с начальником районного отделения НКВД.
Начальник станции Владимир Иванович Петров принял его радушно, как старого знакомого. Он пригласил Николая отметить встречу, выпить и позавтракать у него дома, который находился недалеко от станции и принадлежал железной дороге. Его жена Валентина накрыла шикарный стол и продолжала хлопотать на кухне, обещая через час приготовить зажаренного гуся. У нее имелась социальная прислуга, положенная по штату начальству железнодорожной станции, которая уже ощипывала зарубленного ей гуся. Это была молодая казачка, лет тридцати с глазами гулящей девки.
Николай мало употреблял спиртное и поэтому разговор долго не клеился. Хозяин постоянно заискивал перед братом высокопоставленного большевистского чиновника и всячески старался угодить, от чего Николай чувствовал дискомфорт. Он не привык к подхалимажу, лести и ханжеству. Когда хозяйка поставила жареную птицу на большом подносе на стол и произнесла пожелание хорошего аппетита, Владимир Иванович уже захмелел и усадил супругу рядом с собой.
– А Вы, уважаемый Николай Леонидович, уже побывали у секретаря районного комитета ВКПб? – неожиданно спросил Владимир Иванович.
– Нет, еще не знакомился, – ответил Николай, – сразу после вас пойду в райком….
– Я не смею давать Вам рекомендации, – начал подвыпивший Петров, – но Вы должны были соблюдать субординацию, иначе на Вас сразу могут обидеться!
– О какой субординации Вы говорите? – не понял Николай.
– Сначала нужно познакомиться с секретарем, потом с председателем исполкома, начальником НКВД, а уж после со мной, – инструктировал Петров, – они все местные, это мы с Вами приезжие. Они казаки, а это очень гордый и властолюбивый народ…. Вы, когда придете к секретарю, не говорите, что были у меня, пусть думает, к первому на поклон пришли именно к нему.
– А что будет, если я скажу, как есть? – не понимал Николай, – это где такая субординация прописана?
– У них в головах она прописана, – настаивал Петров, – он-то виду не подаст, что обиделся, а зло затаит и в нужный момент обязательно припомнит. Мне уже казаки охарактеризовали и секретаря и председателя исполкома. А вот начальник НКВД, вообще бывший чекист, хотя и из местных. Говорят, когда работал в ВЧК, зверствовал бесподобно! Меня об этом сам Феликс Эдмундович предупредил, когда провожал из кабинета после назначения на должность.
Поблагодарив Петровых за угощение, Николай направился к райкому партии с неприятным осадком на душе. Он еще не видел этого секретаря, но уже почувствовал к нему неприязнь. Что значит «прийти на поклон»? Ничего себе секретарь! Большевики на всех перекрестках трезвонят о равноправии и борьбе с бюрократизмом, а ему, видите ли, нужен его поклон. С этим неприятным чувством Николай подошел к двери кабинета, на которой красовалась табличка: «Секретарь райкома ВКПб Красильников Семен Пантелеевич».
– Доброго здоровья, Семен Пантелеевич! – приветствовал он, войдя в кабинет, – моя фамилия Пятиков, зовут Николаем, мы знакомились заочно по телефону….
– Да-да, припоминаю, – важничал Красильников, – …вот Вы какой, советский буржуин! Классовый враг, так сказать! Ну, проходите, присаживайтесь….
Николай умастился на стул, стоящий рядом. Присел и секретарь, сурово посматривая на Николая и давая понять, что его слова о враге не шутка, а личные убеждения.
– Ну, с чего зачнем? – вопрошал строго секретарь, – мне зараз помниться, что Вы должны заплатить деньги за охотобойный пункт капиталиста, кспуататора рабочего люда – Разлуки. Так вот, уважая Вашего брата и соблюдая договоренность, мы не продали объект кому попадя и терпели до Вашего приезда. Зараз я покличу к себе председателя исполкома, и он принесет документы. Вы готовы заплатить деньги?
– Да, конечно! – сказал Николай, – у меня с собой чековая книжка Госбанка и могу сразу же выписать чек на необходимую сумму.
– Ну, вот и хорошо, – произнес секретарь и, поднявшись из-за стола, подошел к открытой двери и крикнул, – Кондратий, зайди ко мне!
Николай сначала не понял, кому он кричал, но когда открылась дверь кабинета, расположенного напротив, понял, что кричал он председателю исполкома райсовета. На пороге появился среднего роста коренастый казак в кожаной фуражке.
– Захвати документы по продаже охтобойного пункта Разлуки, – приказал секретарь, – буржуй деньги будет платить в районную казну.
– Он уже прибыл, ай как? – переспросил председатель, – я мигом зараз подсуечусь.
Через несколько минут, когда Красильников уже сидел за своим столом, вошел председатель и удивленно рассматривал Николая с ног до головы. Он медленно клал на стол папку с документами и не сводил глаз с «нового буржуя».
– Вота документы! – произнес председатель, делая ударение на букву «у».
– Давайте знакомиться, предложил Николай, – меня зовут….
– Да все уж знают тута, как Вас зовут, чего зря времечко терять? – вместо приветствия произнес председатель.
– Но я не знаю, как Вас называть? – недоумевал Николай.
– Меня-то? – переспросил председатель, – …кличут Федором Лукичом, а фамилия – Кретинин!
Николай взял папку и стал просматривать ее, листая и вникая в каждый документ. Найдя тот, где была указана стоимость национализированного объекта, он достал из нагрудного кармана чековую книжку Госбанка.
– Вот видишь, Федя, – грустно произнес Красильников, – за что мы боролись? Государственными деньгами у государства же частник объект выкупает…. Вот и вся тебе революция!
Николай, не обращая внимания на слова Красильникова, выписал чек и протянул Кретинину. Тот взял его, приколол скрепкой к папке и покинул кабинет, а вместо него вошел мужчина в форме НКВД. Внимательно разглядывая Николая, он представился, слегка склоняя голову.
– Начальник районного отделения НКВД Шевельков Панкрат Сидорович, – произнес он четко каждое слово, – а Вы я так понимаю, будете у нас колбасу производить!
– Да, конечно, товарищ, – подтвердил Николай, – моя фамилия….
– Вы не понимаете, с кем гутарите? – спросил Панкрат, – я знаю не только, как Ваша фамилия, но даже и биографию…. Советую Вам сразу – контру на своем частном заводе не разводить! Никакой агитации супротив Советской власти я не допущу!
– Я же не агитацией приехал заниматься, а колбасу делать, – с иронией произнес Николай, – осталось самая мелочь – построить цех для начала. Я сейчас пользуясь случаем, что все представители власти здесь, приглашаю предварительно всех вас на открытие завода заранее.
– Да, мы все здесь в одном коридоре, – сказал Красильников, – и партия и совет и милиция…. Но на открытие обязательно придем.
На этом знакомство с властью закончилось. Николай еще три дня оформлял документы купли-продажи на этот охотобойный пункт. Он удивился, что никто не знал, как их оформить. Критинин целый день звонил по телефону в областной исполком и расспрашивал, как заполнить готовый бланк, имеющийся в его распоряжении. Связь была плохая и постоянно прерывалась, поэтому заполняя бланк карандашом, Критинин очень часто подтирал резинкой ошибки, которые допускал. На это у него ушло полтора дня. Николай вспомнил рассказ Георгия, что сам Ленин говорил по этому поводу: «неумение вести дело, быть настоящими организаторами и администраторами». Николай сейчас познакомился с теми, кто «возводит революцию в божество» и «никак не желают выйти из психологии подполья и младенческого непонимания…». Эти слова Ленина, как нельзя лучше характеризовали работу местной власти.
