Возле родника небольшая очередь. Мицуру переминается с ноги на ногу — есть кое-что, о чём Кохей пока не знает, и Мицуру боится, что Танигава не очень-то обрадуется ожидающему его сюрпризу.

Собраться с духом и рассказать обо всём Мицуру не успевает. Кохей уже набрал воды из родника и ждёт, пока Мицуру возьмётся за ручку кружки.

— Думаешь, я узнаю про себя что-то новое? — усмехается Мицуру. — На второй вопрос я уже ответил миллион лет назад. И мой ответ не изменится.

— Тогда задай только первый вопрос, — серьёзно отвечает Кохей.

Мицуру, заражённый серьёзностью Танигавы, пьёт ледяную воду мелкими глотками. И недоумевающе заглядывает в кружку, когда какое-то инородное тело касается его губ. Вопрос: «что это за ерундень плавает в воде?» замирает на губах Мицуру вместе со вздрогнувшим сердцем. А потом его бедное сердце, никак не поспевающее за событиями двух последних дней, срывается в сумасшедший галоп.

— Это правильный ответ? — Кохей волнуется, но старается не подавать виду — они здесь не одни, кое-кто уже с любопытством разглядывает двоих хорошо одетых мужчин, держащихся в стороне от толпящихся вокруг родника людей.

У Мицуру получается только молча кивнуть. Горло перехватило, и вряд ли удастся сейчас выжать из него хоть одно членораздельное слово.

Так вот почему несколько месяцев перед отпуском Кохей то и дело заговаривал об их уже сложившейся традиции — ездить к каким-то крупным водоёмам под предлогом поиска воды, цвет которой был бы похож на цвет глаз Мицуру! На этот раз Кохей загорелся сравнить глаза Кудо с водой озера Эмеральд*. Они улетают туда завтра в полдень из Нариты.

До гостиницы Мицуру идёт как в тумане, не обращая внимания на толпы пёстро разодетых туристов и рекламные баннеры. Он не выпускает из рук кружку, на дне которой в последнем недопитом глотке родниковой воды тихо позвякивает золотое кольцо.

***

Кохей просыпается рано. Мицуру, утомлённый ночным секс-марафоном, спит как убитый, даже не шевелится, когда Танигава осторожно вытаскивает руку из-под его головы. Светлые волосы раскинулись по подушке словно нимб — Кохей гладит шелковистые прядки самыми кончиками пальцев. Не ангел ни разу — шебутной и задиристый чертёнок, сохранивший мальчишеские повадки вопреки уже далеко не мальчишеским летам. Личное божество Танигавы Кохея, сильное и весёлое в моменты бодрствования — и беззащитно-хрупкое, когда сомкнуты сном веки над зелёными глазами. Посадить бы его в карман и носить всюду с собой, не позволяя касаться ни холодным ветрам, ни чужим взглядам. Да разве усидит в тесноте кармана птица, для которой небо — родной и желанный дом?

Кохею вдруг приходит в голову одна идея, и он торопливо поднимается, нашаривая на полу сброшенную второпях одежду. Одевается быстро — врачу-спасателю не привыкать за считанные минуты приводить себя в полную готовность. А ещё Кохей боится передумать, начав сомневаться в правильности внезапно посетившего озарения и высмеивать собственную сентиментальность. Нет, это нужно сделать, и прямо сейчас!

Когда Кохей выходит в коридор, двери номера, расположенного по их же стороне, открываются. Фигура вышедшего первым человека кажется Танигаве до странности знакомой. А когда сосед по этажу поворачивает голову, позволяя разглядеть своё лицо, Кохей чувствует, как деревенеют скулы.

Джон Уайт. Друг его Мицуру, на звонки которого Кудо отвечает даже будучи смертельно усталым или пьяным до безъязычия. За всё время, проведённое вместе, только Джон был и остаётся неизменным камнем преткновения между Кохеем и Мицуру. Танигава ничего не может поделать с немедленно вспыхивающей ревностью, стоит только имени Уайта проскользнуть в их разговорах. И напрасно Мицуру показывает Кохею фотографии Джона с его партнёром — Танигава только делает вид, что верит в чисто дружеское расположение Уайта к Мицуру, но ревность так и выедает кислотой внутренности, заставляя выискивать в каждой пересказанной Кудо новости об американце скрытый подтекст.

Джон тоже увидел Кохея и узнал. Идёт навстречу, широко улыбаясь, заранее протягивая руку для рукопожатия.

— Привет! А мы опоздали, прости. Должны были прилететь вчера, но рейс отложили. А где Мицуру? Он обещал, что все вместе сходим на какой-то особенный родник…

— Мицуру ещё спит. Привет, Джон.

— Я так рад, что мы наконец-то увиделись вживую, — Уайт продолжает улыбаться так искренне, что Кохей не может не улыбнуться в ответ. — Анри очень хочет познакомиться с вами поближе. Говорит, что я постоянно болтаю про Мицуру и тебя, как будто влюблён в вас, а не в него.

— Я тоже рад тебя ви… — начинает Кохей, и в этот момент дверь за спиной Джона звонко щёлкает замком.

У Анри улыбаются только губы, глаза смотрят пристально и не очень-то дружелюбно. Но когда француз переводит взгляд на пилота «С-триал», у Кохея будто разжимается внутри туго закрученная пружина.

Эти двое смотрят и видят только друг друга. И если во взгляде Джона лишь бесконечное нежное обожание, то в тёмных блестящих глазах Анри ещё и обещание убить любого, кто осмелится посягнуть на его собственность. Именно так — владеет Анри, а Джону дозволено сходить от этого с ума и парить от счастья над планетой даже без самолёта.

Как это понимает Кохей — загадка для самого Танигавы. Но когда в коридор выглядывает заспанный Мицуру и с радостным возгласом спешит обнять Джона — внутри у Кохея не начинает разворачивать кольца гигантский боа-констриктор. Ревности больше нет — Джон и Мицуру и в самом деле коллеги по общей профессии и хорошие, давние друзья.

Зато ревнует Анри, это заметно невооружённым взглядом. Кохей пользуется моментом, просит заказать для него в гостиничном ресторане кофе и какую-нибудь простую еду, типа каши, и обещает присоединиться к компании через несколько минут.

В цветочный магазин рядом с гостиницей только что привезли свежие цветы. Кохей кладёт на прилавок крупную купюру и просто выбирает те из цветов, что ему понравились, не утруждая флориста составлением сложного букета.

Между людьми, сидящими за столиком возле окна, уже не царит напряжение, как совсем недавно. Они смеются: сдержанно — Джон, звонко и во весь голос — Анри, не прерывая рассказа — Мицуру. Какая-то из очередных забавных историй, в которые Кохей и Мицуру непременно попадают на экстренных вылетах.

Кохей кладёт букет перед Мицуру. Тот замолкает на полуслове, растерянно глядит то на цветы, то на Кохея.

— Я из каждого рейса привожу домой цветы, — говорит Джон. Анри снова начинает смеяться. — Анри умудряется заставить даже безнадёжно высохшее растение не просто выжить, но ещё и пустить корни. А потом этого беднягу надо посадить в горшок и оставить его жить у нас. И тогда беднягой чувствую себя я. Потому что иной раз ступить некуда — не квартира, а какая-то оранжерея! Хорошо хоть продавать начал через одну нашу соседку. Многим хочется выращивать дома экзотические растения, но это настолько трудоёмкое дело, что люди предпочитают купить уже выращенный и окрепший цветок.

«Из каждого рейса», — мысленно повторяет Кохей.

Мир теряет половину красок, когда рядом с тобой нет никого, кому бы хотелось дарить подарки — будь то дорогой букет или простая улыбка. Всё равноценно и одинаково бесценно, когда для того — кто любим.

Джон и Анри одновременно допивают свой кофе. И встают тоже одновременно, на мгновение прижимаясь плечами друг к другу.

— Мы вернёмся проводить вас на поезд до Нариты, — обещает Джон. Мицуру кивает, но смотрит только на подаренный Танигавой букет и с трудом прячет неудержимо расцветающую счастливую улыбку.

Кохей, прощаясь за них двоих, замечает то, на что не обратил внимания раньше, занятый своими мыслями — на безымянных пальцах левых рук у их друзей неярко поблёскивают тонкие золотые ободки.

Когда у Кохея и Мицуру будут такие же неброские украшения на пальцах, они станут тихонько позвякивать, соприкасаясь.

Этот звук потеряется в гуле людской толпы и рёве вертолётных двигателей. Его перекроет сумятица тревожных мыслей и страхов. Вряд ли его различит слух в минуты запредельной усталости или высочайшего напряжения всех сил.