Никак не вспомнить. Наверное, это опять потерянное воспоминание.

Их не очень много, таких воспоминаний. После аварии, в которую их группа попала на первом курсе колледжа, Кохей частично потерял память. Хорошо, что исчезли только какие-то эпизоды — что-то из детства и юности, не самое важное, наверное. Его голове травма пошла только на пользу: он вдруг научился без труда запоминать учебный материал целыми страницами, неожиданно легко выучил английский и китайский языки. На спор начал учить русский — и понял, что хочет увидеть эту страну, где такой удивительный язык. С этого всё и началось. И теперь он здесь. В стране, о которой мечтал. Идёт по залу ожидания аэропорта Шереметьево, ведёт за руку девочку Веронику, слушает, как она рассказывает о своих нехитрых девчачьих делах… А рядом, по самому краю закрытой зоны его памяти, незримо шагает кто-то ещё… Светловолосый, со смешным хохолком на затылке. Шагает, пиная школьную сумку на длинном ремне.

Пигментное пятно на щеке в виде бабочки осталось у Кохея после той самой аварии. Рубец от ожога. Кто-то потом сказал, что это была настоящая бабочка, прилипла к щеке Кохея в минивэне, и сгорела, когда на студентов стали выплёскиваться брызги горящего бензина.

Кто знает.

Напуганные израненные люди, которых потом вытаскивал из горящих автобусов Кохей, всегда успокаивались и улыбались, глядя на розовую бабочку, дёргающую крылышком. Кохей редко надевал маску. Людям становится лучше, когда им видна розовая бабочка на смуглой щеке спасателя.

Как будто это игра, да?

И ты просто немного поранился, но вот уже пришёл рыцарь с бабочкой на щеке, и теперь всё будет хорошо.

Да?

========== Кудо Мицуру. Нью-Йорк—Токио. Аэропорт имени Джона Кеннеди ==========

— Эй!

Хуже нет, когда человек спит, а его с размаху хлещут по лицу. Спит? Это сон? Наверное… Один из тех кошмаров, которые потом вспоминаешь и покрываешься гусиной кожей. Мерзкий сон… Пусть уже заканчивается, а? Утром рано вставать, ехать в аэропорт… а-а-ах-ха-а…

— Открой глаза, сучка. Ты не спишь. Эй!

Что? Следующая серия ужастика? Какого хрена?!

— Это я должен спросить — какого хрена! Ты знаешь, кто я такой! Знаешь, как к тебе отношусь! Тебе мало меня, да? Твоей заднице скучно, когда в ней не торчит член?! Так я тебе вобью свой по самое горло! Шлюха! Грёбаная шлюха!

Бо-о-ольно… Заднице… скучно? Да ты издеваешься?! Кто ты вообще такой… Кто я такой… Что ты делаешь, мать твою?!

— Я всё равно всё узнаю. Можешь молчать… я всё равно всё узнаю! Твоё настоящее имя, где живёшь, кто твои дружки… Всё, всё про тебя узнаю… Ты забыл, чей это район? Забыл, кто здесь главный?! Ты думаешь, я шутил, когда сказал, чтобы ты ни с кем больше, никогда… Я не шутил! Моё здесь никто не смеет трогать, ясно?! Ты только моя шлюха! Только… моя…

Тварь… Какой тяжёлый… Спина сейчас треснет… Заднице уже пофиг, там всё отнялось от боли… Рука… Твою мать, этот козёл сломал мне руку!..

— Чего молчишь, а? На твои стоны соседи прибегали, не помнишь? В дверь колотили, в стены, а тебе было наплевать… Тебя только на неделю хватает, да? Потом надо кого-то свеженького? И насрать, что мужик старый и лысый?! Чем я тебе не угодил?! Меня ни разу никто не бросал, я всех отшивал! Я, понятно тебе?! Я могу тебя бросить, могу послать, могу даже убить на хрен, и мне за это ничего не будет! Ты понимаешь, с кем связался? Вижу, что не понимаешь… Давай ещё раз объясню!

Тяжёлое горячее тело снова навалилось сверху, жёсткие пальцы вцепились в ягодицы. Это не любовь… это даже не страсть… Его насилуют, тупо трахают, не понять уже в который раз, и нет ничего, кроме боли… Эй, ты… Я не помню, кто ты такой… Не помню твоё имя… Я больше не вспомню твоё имя… Потому что это снова не то…

***

«Больно… Даже встать не могу… Шикарно отметил начало отпуска, нечего сказать… Что ж так больно-то, а? Глаза не хотят открываться… Так… Я… в квартире… Это не моя квартира… А, точно! Я у этого… как его… у Колина! Уй! Рука… Лицо горит… Надо в зеркало глянуть. Где тут ванная? Господи… ну и видок… Рука… Чёрт, моя рука!»

— Сукин сын… Сукин ты сын!

«Это он меня вчера тащил за эту руку, а потом заламывал, пока бил… Долбаный мафиози… Теперь по порядку — что вчера было? Я пришёл в бар, чтобы его найти. Музыка грохотала на полную катушку… точно! Дик сказал, что только что его видел, я не расслышал и наклонился к Дику, чтобы узнать точно, где Колин, а этот… хрен без тормозов меня укусил за ухо! И тут как на заказ — распахивается дверь, появляется главный герой… Как в дешёвой мелодраме, вот ей-богу! Я пытался объяснить, но он не стал даже слушать, схватил за руку, и… Кажется, я вырубился от боли, но он уже завёлся и отымел меня… Козёл. Нет, неделя секса с ним была восхитительной, но эти его закидоны насчёт моей верности, ревность к каждому встречному-поперечному… Угораздило связаться с местным царьком… как там его банда называется? Короли помойки? Якудза местного розлива, блин, со смеху умереть… Надо завязывать со случайными партнёрами… В тот бар больше ни ногой! И вообще, хватит ныть! Я сегодня улетаю. И меня больше ничего не колышет! На хрен этого Колина… всё на хрен!»

— А-а-а, да что за чё-о-орт?!

«Рука висит как неживая. Как бы одеться-то… джинсы одной рукой точно не натянуть… В шкафу глянуть? От козла-Колина хоть шерсти клок, хе-хе… Так, посмотрим… О! Шорты! Ёлки, да в них можно троих таких, как я, впихнуть! Во у козла задница, а?! Не суть, сейчас в больницу заскочу, там руку подлечат, и переоденусь в свои шмотки… Чёрт, терпеть больницы не могу… Кстати… Не надо мне в больницу! Есть идея получше».

***

— Мэтт? Можно? Привет!

— Мицуру?.. Ха-ха-ха! Я слыхал, у тебя отпуск? Заметно-заметно! Но ты бы хоть по размеру штанишки-то подобрал!

— Погоди ты смеяться, док. Я, кажется, руку сломал… Не глянешь, а?

Медкабинет авиакомпании «С-триал» стараниями его хозяина, выпускника Вашингтонского медицинского колледжа, напоминал клинику в миниатюре, и, на счастье Мицуру, Мэтт недавно выбил из отдела финансирования деньги на томограф.

— Давай, демонстрируй конечность.

— Ай… чёрт…

— Стой, Мицуру, дай помогу расстегнуть… Так… Перелома нет. Но вывих знатный. Сейчас вправлю.

— Ты сможешь? Это больно?

— Конечно, смогу. Больно будет, но недолго. Ха-ха-ха! Обалдеть, ты чего, слезу пустить собрался?!

— Веселишься, док?! Я сейчас в обморок грохнусь!

— Прости, прости. Так, садись на кушетку, сиди смирно. Да не трясись ты!

— Боюсь врачей, больницу не выношу… с детства боюсь…

— Слушай, я вас перед каждым вылетом осматриваю, меня-то чего боятся?

— Так я поэтому к тебе и при… шё-о-о-ол! А-а-а!

— Вот и всё! — Мэтт сверкнул классической голливудской улыбкой всего своего комплекта белоснежных зубов. — Плечо сейчас зафиксирую, повязку неделю не снимать, рукой не дёргать, ясно?

— Переодеться поможешь?

— А?!

— Мэтт, пожалуйста! Самолёт через три часа, домой лечу, меня же в таком виде на борт не пустят!

— Ладно. Но будешь должен!

— Дай мне свой домашний адрес, я тебе лучшее в Японии саке пришлю.

— Слушай, как ты в них вообще влезаешь, это же не джинсы… это кишки какие-то!

— Мальчики? Чем это вы в рабочее время занимаетесь?! — у стюардессы Стейси, заглянувшей перед рейсом в медкабинет за таблеткой от головной боли, мигом перестали ныть виски, а глаза чуть не вылезли из орбит. Красавчик-доктор в белом халате запихивает — или вытряхивает? — милашку-стюарда из суперузких джинсов, а тот, голый по пояс, с рукой на перевязи, вертит бёдрами во все стороны, помогая — или всё же сопротивляясь?!

— Стейси, детка! Как хорошо, что ты зашла! — Мэтт с горящими глазами кинулся к двери, сцапал стюардессу за руку и подтащил к страдальцу. — Наш Казанова, видать, не на ту девицу залез, ему руку вывихнули, теперь он одеваться сам не может! Помоги, а?

— Так тебя одеть или раздеть, Мицуру? — девушка понаблюдала, как стюард медленно заливается краской, и расхохоталась. — Так тебе и надо! Будешь знать, как изменять нам! От тебя все наши девчонки тают, а ты налево бегаешь!