Кили сделал вид, что щас еще раз отхлебнет – на сей раз до дна – и Фили-братец полез с возмущенной миной отымать драгоценную фляжку. Начавшуюся возню охолонил проходящий мимо узбад – щедро одарив обоих олухов затрещинами.

И на привале вновь встала тоскливая тишина, прерываемая хриплым карканьем ворон в осеннем лесу.

Над лесом медленно вставала ночь…

Он лежал на земле, чувствуя пальцами шершавые осенние листья, ковром улегшиеся меж голых деревьев, сквозь ветви которых мертво-слепо сияли далекие звезды.

Тишина…

Глухо ухает вдалеке сова.

Тихо-звонко трескает в огне ветка, но часовой у костра, подперев ладонью щёку, спит…

А под деревом лежит, погруженный в целительный сон лекарственной настойкой Оина Бофур. Спина его горит от боли и отдается эхом в сон, вызывая мучительные кошмары-воспоминания…

«–Ну же, Ури! Улыбнись! – смеется он, дергая за косу сестру. – Что ты такая смурная, Бом-Бом?

– Тревожно как-то… – виновато улыбается сестра, и морщится, прижимая ладошку к животу.

– Ты чего? – тревожится он.

– Толкается, – тихонько-счастливо вздыхают в ответ.

– Дай потрогаю!

– Бофур! – сестренка взвизгивает, и ее ладошка легонько хлопает по макушке настырного братца, а тот уж с улыбкой до ушей прижимается к ее животу… и кто-то сердито-прицельно – вполне себе ощутимо! – пинается прямо в прижатое к животу ухо.

– Ух, какой! – уважительно прицокивает языком Бофур, демонстративно потирая ухо. – Родного дядьку по уху! Грозный пацан будет!

– А может, девочка, – чуть уязвлено возражает Ури…»

И счастливое, светлое воспоминание, сменяет собой другое, от которого охватывает ужас и отчаянье…

«– Не тронь ее! – в отчаянье кричит он, а бандит усмехается, притягивая к себе сестру за рыжие косы, и издевательски скользит плашмя тонким лезвием по щеке.

– Что мы тут прячем, птичка? – мурлычет, зло насмехаясь, человек.

Сестра белее снега и трясется от страха, широко раскрытыми глазами неотрывно смотря на врага… а он рвется из рук его дружков.

– Не смей! Не трогай ее!

Человек нехотя-равнодушно поворачивает к нему голову. Скользит взглядом по нему, оглядывая с ног до головы. Усмехается.

– А то что, гном? Что ты мне сделаешь?

Бофур ничего не может сделать. Сейчас ничего, а вот человек и его дружки могут сделать что угодно. И это ужасает. Увидеть распоротый живот сестренки… Бофура начинает мутить от одной только мысли. И все в нем холодеет.

– Отпусти ее. Отпусти Ури! Я… я все сделаю. Что хочешь… отпусти!

Человек задумчиво чуть склоняет голову на бок, сощуривает глаза и велит:

– Отпустите его.

Руки Бофура отпускают и он дергается к сестре, но нож тут же прижат к ее шее и он застывает от страха.

– На колени, – велит человек.

Гном не встает на колени. НИКОГДА.

Бофур смотрит на сестру… и встает на колени, опустив голову.

– Умница… хороший гном, – хвалит человек, будто собаке говоря. И Бофура передергивает. – Пожалуй, ты игрушка получше…»

Игрушка.

Бофур сжимается в клубок под плащом и одеялом, зажмурившись… но воспоминания горят перед глазами…

«Бофур со страхом смотрит на человека. Ури съежилась рядом, вцепившись в его руку. Человек подходит и лениво спрашивает:

– Ты, или твоя рыжая? – Бофур не отвечает. Язык не поворачивается.

Их слишком много, а он один… он не может рисковать Ури!

И малышом.

– Встать!

Пальцы сестры до боли сжимаются на руке. Она отчаянно хватается за него, но Бофур встает, как приказано, и Ури задушенно всхлипывает.

– Руки, – еще один приказ. Когда Бофур подымает руки, человек связывает их обрывком грубой веревки.

Он тащит его за собой, вцепившись в волосы. Садится на лавку и ставит Бофура меж широко разведенных колен.

– Знаешь, что я могу сделать с твоей рыжей? – предупреждающе говорит он, а после… Бофур дергается, вспыхнув от стыда унижения.

Человек резко сдирает с него штаны, держа его за плечо, и унизительно громко, звонко шлепает по заду.

– Гляньте-ка, какая красота! Как у шлюхи, а!

Щеки горят, а в ушах барабаны… и болезненный щипок за зад.

– Нравится? Не дергайся, мы с тобой поиграем… тебе понравится!

Человек силой усаживает Бофура на свои колени и крепко стискивает в ладони его член. И начинает… тискать, дрочить. На глазах остальных бандитов.

На глазах Ури…

– Не трепыхайся, сука!

Стыд… стыд… стыд жжет, выворачивает душу, и от унижения вскипают слезы на глазах.

– Расслабься… ты у меня кончишь, как последняя сучка… или с рыжей поиграть?

Стыдно!

Ури…

Ладонь человека жесткая, шершавая, но обжигает, как каленое железо. А тело горит, наливается свинцом, и в голове грохотом бьют барабаны. Острое чувство стыда, так сильно, но… стыдно-то как!

Тело окликается…

И Бофур с задушенным всхлипом содрогается дрожью в руках человека.

– Что, понравилось? – выдыхает на ухо человек. – Понравилось… У тебя тело, как у последней трактирной бабы.

Человек вновь хлопает его по ягодицам и сует руку меж половинок, тыкаясь пальцами в дырочку…

Бофур дико изгибается в его руках, дергается, а сердце в ужасе заходится… а пальцы болезненно ввинчиваются внутрь, раздирая…»

Бофур скулит во сне, дергается, распахивает наполненные страхом глаза, мутно-пусто смотря перед собой. В двух шагах горит костер, и треск сырых ветвей…

Настойка Оина туманит сознание, упорно утягивает в сон… Бофур не может сопротивляться и вновь уплывает в небытие. Только перед тем, как раствориться во тьме сна, он краем сознания отмечает чьё то присутствие. Чья-то рука опускается на его плечо – тяжелая, крепкая… и Бофур чует табачный дым с пряными нотками.

И странным образом кошмары уходят… и Бофуру ничего не снится…

========== Глава 6. Когда страх уходит прочь… ==========

– Мы достигнем Саркса завтра к вечеру. Встреча с наместником, заключение договора… мы пробудем там примерно дня три-четыре, а может и дольше. Все зависит от того, что собой представляет лорд Зейд. Но к концу декады мы вернемся. Думаю, этого времени хватит, чтобы мориец пришел в себя и оправился, – говорил Торин, спускаясь по лестнице таверны. – Двалин, постарайся, чтобы и таверна, и этот поселок, остались в целости. Нам ни к чему ссоры с людьми так близко от Эред Луина.

– Я понял, – коротко отвечал спускающийся за ним Двалин.

– Я надеюсь на тебя, – сказал Торин, выходя на крыльцо небольшой таверны. – Мы постараемся вернуться как можно быстрее.

На маленьком дворе перед крытой верандой фыркали, переступали с копыта на копыто пони, уже оседланные, и их владельцы в последний раз проверяли их упряжь. Торин и Двалин пожали друг другу руки и дружески стукнулись лбами.

– До встречи, – негромко сказал Торин.

– Проваливай, – благодушно фыркнул Двалин.

Тот лишь мимолетно улыбнулся и повернулся к ждущим его гномам.

– По седлам, едем, – отдал команду Торин, сходя по ступеням.

Двалин стоял на крытой веранде, смотря, как гномы садятся на своих пони и вслед за Торином покидают двор таверны. Как только последний всадник исчез из виду за воротами, гном развернулся и пошел обратно в таверну. Торин был прав, само собой… нельзя было тащить с собой избитого в кровь и измученного насилием и неволей морийца. Он нуждался в покое, в тепле, и в нормальной еде. И в лечении. Поэтому Двалин оставался вместе с ним в первой же таверне маленького поселка у тракта на Саркс, а остальные ехали дальше. Дела, по которым Торин и отправился в этот поход, не терпели отлагательств. От благополучного их разрешения зависела сытная зима в Эред Луине.

Да, так будет лучше…

Двалин взошел по скрипучей и узкой лестнице на второй этаж таверны и, пройдя до конца погруженный в полутемье коридор, толкнул последнюю дверь. В небольшой комнате с единственным окошком стояли две кровати с соломенными тюфяками, накрытые серыми простынями и двумя вытертыми шерстяными одеялами. У окошка квадратный столик с кувшином с водой и двумя табуретами рядом. Да на стене торчат два гвоздя, на одном из которых висит плащ Двалина, а на другом сумка. Вот и все, что здесь было. Да и чего было ждать от таверны? Не постоялый двор, благо что отыскалась свободная комната. В остальных трех жила семья владельца.