Бофур лежит у дерева, накрытый теплым шерстяным плащом с меховым подбоем, и от понимания чей это плащ еще более холодеет сердце. И непонятно – зачем? Зачем господин узбад, предводитель отряда гномов, с щедростью знатного, с барской своей руки пожертвовал жалкому, грязному рабу свой плащ?! Ведь скоро взойдет солнце, обагрит землю своими лучами, возвещая о начале дня и… это станет концом. Все вокруг Бофура проснутся и они вернут его назад, к хозяину. Зачем же этот плащ? Зачем эта доброта?
Бофур всхлипывает под плащом, а пушистый мех воротника щекочет щеку, колет нос… и внутри все ноет. И нога тут не причем. И все что желает, о чем непрестанно молиться, чтобы солнце не вставало. Но в очередной раз жизнь жестко показала ему, что его желания – желания раба, – ничего не стоят.
Утреннее солнце ярко залило лес белесыми лучами, освещая покрытую инеем пожухлую осеннюю траву и безжалостно вырывая из сна одного гнома за другим. Все вокруг пришло в движение, зазвучали голоса, приветствуя друг друга с новым днем – по-доброму, мирно, дружески… и на Бофура, сжавшегося под плащом, пахнуло той невыносимо далекой жизнью, которая была оборвана и растоптана рабством. Жизнью, к которой не было возврата и которая, принадлежа другим, больно била наотмашь.
Звук тяжелых шагов, будто впечатывающихся в промороженную начавшимися холодами землю, он скорее ощутил, чем увидел. И когда шаги оборвались рядом, он нутром понял, кому они принадлежали. Через несколько вздохов плащ был снят, и Бофура окатило волной холода этого морозного утра. Он, поежившись, медленно сел, не подымая головы, видя перед собой сапоги предводителя.
– Как ты? – прозвучал спокойный голос.
– Спасибо, господин, – пробормотал Бофур и попытался поклониться.
– Не кланяйся мне, – тут же резко остановил его узбад, и в голосе его прозвучала злость, заставляя Бофура еще сильнее вжать голову в плечи. – Ни к чему это! Оин, осмотри его ногу. Мы скоро выступаем.
Лекарь подошел почти тотчас, сменяя предводителя, и осмотрел ногу, перевязал заново и заметил ободряюще, что обошлось видимо без заражения, а значит Бофур скоро пойдет на поправку. А затем к Бофуру подошел тот самый юный гном с перьями в косице, которые, однако, теперь перекочевали за его правое ухо, и протянул ему полную миску горячей, рассыпчатой каши с жирными кусочками соленого сала. Бофур и не помнил, когда ел такую кашу… и вчерашняя каша, и сегодняшняя была проглочена за короткое время.
После быстрого завтрака гномы свернули лагерь, оседлали пони, навьючили и взобрались в седла. Высокий, мощный гном – тот самый, что нашел Бофура, – подошел к Бофуру, ведя своего пони под узды. Подошел, и, легко подхватив Бофура под подмышками, поднял и усадил на пони, взлетев в седло позади его. Узбад дал отмашку и отряд немедля двинулся через лес в ту сторону, что грозила Бофуру немыслимыми карами.
Он помнил, помнил слова узбада, о том, что его выкупят, но… Бофур со всей четкостью и ясностью понимал – то были просто слова. Он ведь не знал, какое конченное, позорное существо представляет из себя Бофур… не знает, насколько он грязен. Но хозяин Бофура без всяких сомнений, тотчас же рассеет неведение узбада и вот тогда… а что будет тогда Бофур сил не имел додумать.
Лес раздался в стороны, расступился, и копыта пони звонко зацокали по мощеному камнем тракту, что вел прямиком туда, где располагался постылый постоялый двор хозяина гнома. Бофур сидел в седле перед Двалином, низко опустив голову, в кольце его рук, держащих поводья, и, с каждым шагом пони, кошмарное место становилось все ближе. И не сбежать… безнадежно…
Постоялый двор вырос на изломе тракта, заворачивающего вправо, и при виде острой крыши, возвышающейся над крепким высоким забором, при громком лае дворового пса, Бофур дернулся, чуть не свалившись из седла, но был удержан стальной рукой. Бофур трепыхнулся вялой рыбешкой и сдался, горько всхлипнув.
– Не бойся, – гулко ухнул над ним голос Двалина, и рука его еще крепче прижала раба к себе. Для надежности.
Пони бодро вступили на обширный двор через гостеприимно распахнутые ворота, и на крыльцо незамедлительно вышел даже на вид грозный мужчина из людей. Высокий, сильный, с коротко стрижеными, тронутыми сединой волосами, с цепким взглядом колко-жестко смотрящий из-под кустистых бровей. Гномам было одного взгляда довольно, чтобы опознать перед собой того, для кого меч и ремесло воина было знакомо не по наслышке.
И сердце Бофура обрывается, падает, и голос хозяина вызывает невольную дрожь.
– Ага, не зря я на него ошейник с бляхой надел! Благодарю, господа, за возврат этого беглеца, – голос мужчины сочится довольством.
– Не стоит благодарить, – сухо отрезает узбад, останавливая пони рядом с человеком, но не спеша покидать седло, и свысока смотря на человека. – Он у вас не задержится.
Хозяин в деланном изумлении вскидывает брови и усмехается.
– Вот как… отчего же? Или господин гном желает ограбить меня? Не думаю, что вы, уважаемый, желаете ссоры или плохой славы.
– Верно, – нехотя-зло роняет Торин, обжигая человека взором, но тот лишь насмешливо-невозмутимо щурится. – Я уверен, что вы не откажетесь от лишних денег.
– Воно оно что… – тянет хозяин, кивая. – Это дело серьезное и с порога не делается. Да и ваш отряд устал с дороги. Поговорим чуть после, когда вы отдохнете и подкрепите силы доброй едой и выпивкой. А пока, уж будьте любезны отпустить моего раба. Он посидит в сарае до сговора, а то вновь сбежит.
– Он останется с нами, – отрезает Торин.
– Он останется, – кивает человек. – Если я его ПОЖЕЛАЮ продать… власти этих земель весьма насторожены к своим соседям гномам. Не стоит портить дружбу двух народов ради одного раба… о котором вы ничего не знаете.
Узбад мрачнеет, но человек встречает его взгляд не дрогнув, осознавая свою правоту и силу с правом. Гномам не нужна лишняя ссора с людьми так близко от Эред Луин. Торин скрипит зубами и оборачивается к Двалину.
– Двалин, отпусти его, – негромко и твердо говорит он. В ответ на него смотрят глаза взбешенного зверя, готового сорваться с повадка. – Верь мне…
– Брат, – Балин дотрагивается до плеча Двалина и тот, пересилив себя, подчиняется.
Бофур встает на утоптанную землю двора одной ногой, другой стараясь не касаться земли, и смотрит на хозяина со страхом. А тот кивает своему работнику на Бофура, и тот, вцепившись в плечо гнома, тащит его с глаз долой…
***************************************************************
Двалин тяжко смотрит на Торина. Тот же старательно отводит взгляд. Чувствует себя виноватым и есть отчего. Дело выкупа оказалось непростым, и даже опыт Глоина в торговле с людьми не помог. Человек упорно отказался говорить с ними до следующего утра, а это значит, что он по-прежнему властен делать с беднягой, что им повстречался, что пожелает. И Торин не может силой заставить хозяина постоялого двора продать им Бофура. Вернее может, но тогда Эред Луин потеряет возможность продавать свои изделия в близлежащем городе, а значит продовольствие, зерно придется покупать за много миль отсюда. Снаряжать караваны очень хлопотно и неизвестно к пользе ли будет.
Он не может себе позволить необдуманных действий. Он в ответе за благополучие нескольких сотен гномов, их жен и детей. Жизнь одного гнома-морийца против них? Нет, он сделает что может хотя бы ради Двалина, но без лишнего риска…
Торин не хотел думать, что станет делать, если у них ничего не выйдет…
В комнате царит нехорошие молчание. Торин думает, Балин тревожится, Двалин ждет, не сводя с Торина глаз. Смотрит не мигая, набычившившись, как смотрят по обыкновению дикие волки в клетках человеческих зверинцев. Он и есть зверь, и Торин знает историю Двалина, который в детстве выживал как мог в собачьей будке…
– Я хочу тебя кое с кем познакомить, – сказал Трайн и дернул головой, зовя идти за собой.
Торин с радостью оставил пыльный талмуд на столе и бегом бросился за отцом. Интересно, куда они идут и с кем отец хочет его познакомить? Любопытство разрывает Торина, и мальчик с трудом удерживается, чтобы не засыпать отца вопросами…
