Поцелуй был жадный, звериный, и в уши Бофура ударил низкий рык Двалина, навалившегося на него с поцелуями. Губы загорелись под натиском гнома, дыхание сбилось, а сердце забилось как сумасшедшее. Широкие ладони, горячие, обжигающие, забрались под одежду, оглаживая…

– Мой… – рыкнули над ухом. – Мой…

Губы обожгли шею, кожу прихватили зубы, заставив задохнуться…

Бофур застыл под Двалином. Он крепко зажмурился, вздрагивая под поцелуями, ладонями гнома. Напряжение, что росло в нем все эти дни, натянутое словно струна, вдруг лопнуло внутри, и Бофур со всхлипом втянул воздух. Он с облегчением открыл глаза, когда Двалин стал стаскивать с него одежду. Ни мысли о сопротивлении не было у него…

Это должно было случиться.

Но он оказался не готов к другому.

Ласки. Поцелуи. И сквозь порывистость Двалина – грубоватая забота, бережность. Кожа горела, плавилась под широкими, шершавыми от мозолей ладонями…

Его брали. Грубо. Жестоко. Вырывая крики. И даже редкие ласки были наполнены унижением и похотью.

Ничего этого не было сейчас.

Губы Двалина, руки Двалина, его пальцы были повсюду. Бофур дрожал, задыхался, чувствуя, что тонет в той жаркой волне, что поднялась изнутри, захлестывая с головой…

… Бофур лежал, уткнувшись мокрым лицом в грудь гнома рядом. Он был опустошен. А еще все существо наполнило странное облегчение. И даже страх, извечное опасение куда ушло, сгинуло…

– Ты мой, только мой, – глухо сказал он рядом.

Бофур промолчал, закрывая глаза.

Пусть. Это лучше. Лучше он, чем кто другой.

И да, больно не было…

*********************************

… Торин молча, внимательно выслушал Двалина. Переглянулся с Балином.

– Что же, это все объясняет, – заметил Балин. – И почему он оказался рабом у этих бандитов, и почему не сопротивлялся…

– И почему не пытался сбежать ранее, – кивнул Торин. – Он не знал, где его сестра. Лерн мог добраться до нее раньше и отыграться на ней и ребенке. Или его дружки. Странно, что он вообще решился бежать тогда…

– У всего есть граница, – вздохнул Балин. – Видно, тот мерзавец перегнул палку, и Бофур решил, что ему нечего терять и он должен попробовать. Беда в том, что…

– Что? – грубо и насторожено спросил Двалин.

– А жива ли его сестра?

Двалин нахмурился и оглянулся на Бофура, что сидел неподалеку вместе с Оином, что проверял в это время, как зажила рана от капкана на ноге морийца.

– Мы должны узнать. И найти. Если жива. И ребенка.

– Постараемся, – кивнул Торин.

Но…

Они ничего не смогли узнать…

========== Предэпилог ==========

Синегорские горы старые, покатые и низкие, без глубоких пещер и без ценных руд. Но по берегам многочисленных горных рек и ручьев находят самоцветные, сине-зеленые камни, годные для поделок и женских украшений. А бывало наклонишься, ухватишь ладонями воды из ручья, а вода сквозь пальцы утекает, и блестят под лучами солнца крупинки золота. И шахты рубить не надо…

И на склонах Синегорья выросло, окруженное каменной стеной, поселение гномов. С низкими домами, с плоскими крышами и узкими, маленькими окнами. Зимой по самую крышу ложатся сугробы, что гномы с трудолюбивым упорством расчищают, но что вновь ложатся с первым снегопадом. А зимы здесь суровые…

Здесь мирно и тихо, и жизнь течет медленно и мерно, сменяясь днем и ночью, отчитывая время. Здесь мало дела для кузнецов, для воинов, для мастеров… и сердца подгорного народа с тоской обращаются к воспоминаниям о далекой, оставленной Родине.

– Когда-нибудь мы вернемся, – вновь и вновь повторяют уста.

И каждый верит.

А пока… жизнь идет своим чередом. И у подножья Синегорья, в человеческий городок вновь и вновь приезжают гномы со своими изделиями, продавая и обменивая на зерно, вино, ткани. А с ними приезжают и воины-подгорники, нанимаясь в редкие караваны в качестве охраны. А иногда в охрану одиноким путникам. Люди привыкли и были даже довольны своими соседями.

На шумной ярмарке у стен городка множество народа. Люди, гномы, мужчины, женщины и дети – все спешат, громко говорят, торгуются или звонко призывают взглянуть на свой товар. И солнце ярко над головой одинаково светит всем.

У одной из палаток сидит на изумрудной летней траве черноволосый гном. В его руках нож, что порхает, легонько касаясь, срезая воздушную стружку, теплого под пальцами кусочка дерева. Нет, уже не дерева, а забавной игрушечной лисы, в платье и косынке. Две человеческие девчушки с тонкими косичками, одинаковые на личики и конопушки, жадно выглядывали из-за юбки матери, что стоя в трех шагах от гнома, примеривалась к отрезу крашеного полотна. Малышки выглядывали, с жадным любопытством смотря на игрушку в руках гнома, но когда тот чуть приподымал голову, отрываясь от работы и как бы ненароком бросая взгляд, две головенки дружно-стыдливо прятались за материнскую юбку. И мягкая улыбка расцветала на губах гнома, и он тихонько фыркал в усы, чуть качая головой…

А потом он поставил игрушку на землю и достал из кожаной сумки еще одну. Почти такую же, но уже не плутовку-лису, а белочку в таком же наряде. Одна из девочек пристала на цыпочки, вытягивая шейку – так ей было любопытно. И гном улыбнулся ей, поманив к себе пальцем. Девчушка тут же смутилась и было спряталась за мамкой, но через миг опасливо выглянула вместе с сестрой. Гном-игрушечник вновь поманил их к себе, и девочки, чуть поколебавшись и посмущавщись, все же робко подошли, держась за руки.

– Держите, это вам, – мягко сказал гном, протянув им игрушки.

– Нам? – робко спросила одна из малышек и нерешительно потянулась пальчиками к игрушке. – Правда-правда?

– Вам, – подтвердил гном, отдавая детям игрушки, пряча грусть в глазах.

– СПАСИБО! – возопили дружно девочки, вцепившись в игрушки. – Мама! Мама! Смотри, что нам дядя-гном подарил!

Есть что-то чудесное в детских улыбках, в звонких голосах, что-то очень светлое. И проходящие мимо люди и гномы, оглядываясь на скачущих возле своей мамы девчурок, невольно улыбались. И никто не обратил внимание на гнома, что встал, подхватив сумку, и пошел к довольно высокому гному, что стоял держа в поводу пони и оглядывался по сторонам, будто разыскивая кого. Черноволосый гном выскользнул из толпы перед ним, и могучий гном с чернеющими на выбритой голове рунами цепко оглядел его с ног до головы. Будто проверил, все ли в порядке с ним.

– Едем. Пора, – коротко сказал гном.

– Хорошо, – покорно кивнул игрушечных дел мастер.

Его высокий друг, нисколько не задумавшись, обхватил его ручищами за талию и усадил в седло пони, а после сам взобрался в седло позади. И крепко прижал к себе чернявого игрушечника одной рукой, на короткое мгновение опустил голову и жарко коснулся губами его шеи. Но через миг высокий гном выпрямился в седле, и произошедшее никто не заметил. А чернявый гном опустил ресницы, склоняя голову, и щек коснулся легкий румянец…

А вокруг шумела ярмарка, и никто не обращал внимание на двух гномов, что медленно ехали на одном пони сквозь толпу, посреди ярмарочных палаток и лотков.

И гномы в свою очередь не заметили высокого, долговязого мужчину, который рассматривал и приценивался к алым лентам для волос и к отрезу ткани желтого цвета. Какое им было дело до него? А мужчина сделал покупки и тем же вечером с несколькими попутчиками покинул городок у подножия Синегорья. Через несколько дней он добрался до дома, до небольшой деревушки среди леса. Там, на окраине деревни, почти у самой реки, стоял его деревянный домишка. Где на стенах сушились травы, на многочисленных полочках стояли многочисленные склянки и небольшие горшочки, полные лечебных порошков или же мазей.

И стоило открыть двери, как взгляд мужчины потеплел. На полу у печки, на чистой овчине играл в кубики черноволосый малыш, а рыжая, ладная гномка вынимала из печи теплый хлеб.

– Дядя! – взвизгнув, малыш вскочил на ножки и бросился к мужчине, который подхватил его на руки.

Дом. Почти семья… Ребенок. Почти счастье. И жизнь не казалась ужасной. Счастье не вечно и когда нибудь… но пока мужчина улыбался, обнимая маленького мальчика и не думал о будущем….