На Бофура он и не взглянул, выходя, а тот невидяще смотрел на одежду…

Двалин был добр к нему…

Элле была добра… вон, человеческий обережный узор по вороту вышила…

Но… разве он заслуживает это?!

Слишком многие знают, что с ним было. Слишком многие назовут его шлюхой… и гномы, и люди… если бы не хотел, то этого не было. Другой предпочел бы убить себя, чем позволил с собой сделать это. А он вновь и вновь терпел, позволял… и как смотреть в глаза другим? Как объяснить, что он не хотел, что выбора у него не было?!

Никто не станет слушать…

… Сапоги были так себе. Купленные у местного сапожника. Дрянные, прямо слово. Гномья обувь гораздо солиднее – и горы, и лес, и поле осилят. Эти же так… только по ровной дороге да одну осень и продержатся. Но на первое время пойдет, решил Двалин. Вот вернутся в Эред Луин, вот там нормальную обувь и справят.

С этими мыслями Двалин и вернулся в комнату, которую им выделили в таверне на постой. Зашел, и сразу понял – что-то не так. Одежда, которую сшили Бофуру девочка Элле и хозяйка таверны, пожилая уже женщина, неопрятным комком лежала на полу. Бофур же сидел на кровати, подтянув колени к груди и уткнувшись в них лицом. Одеяло сползло с плеч, оголив беззащитные плечи.

– Эй? – негромко окликнул его Двалин, подходя и присев на край кровати. Тронул за плечо Бофура.

– У меня не было выбора… – бесцветно прошелестел тот. – Не было… я не мог… я не шлюха!

Мориец вскинул голову, отчаянно смотря на него карими глазами. Двалин нахмурился. Слово «шлюха» для него значило кого-то наглого, развязного, кто сам хотел, чтобы его трахнули. И хотел за это денег.

Мориец «шлюхой» не был.

– Нет, ты не шлюха, – хмуро сказал он. – Тебе не нравится одежда?

Бофур отчаянно мотнул головой и вновь, непонятно, проговорил, заикаясь:

– У меня не было выбора, не было… понимаете?!

– Да, понимаю. Все бывают слабыми. Это не стыдно, – тщательно подбирая слова, ответил Двалин.

– Они схватили Ури… мою сестру… она ждала малыша… я не мог… они бы убили ее… или… я не мог, понимаете?! Он заставил меня!

Двалин понял. У Бофура есть сестра. Ее схватили, и ей грозила смерть. Бофур хотел ее защитить, а тот человек сделал его рабом. Это понятно. Не понятно другое…

– А где твоя сестра?

Бофур сник, опуская глаза.

– Я не знаю… он отвез ее куда-то… и сказал, что легко доберется до нее и убьет, если я… не буду подчиняться… Я не знаю, жива она или нет… – из глаз Бофура потекли слезы. – Про малыша… не знаю…

Двалин не умел утешать. Поэтому он невольно отвернулся от Бофура, подымая с пола одежду. Взял и положил одежду перед Бофуром на кровать.

– Мы найдем твою сестру. Балин найдет. Он умеет заставлять людей рассказывать. Он вернется с Торином, и мы найдем их. Обещаю.

Бофуру хотелось бы ему верить…

Сильная рука коснулась плеча.

– Оденься, холодно…

========== Ретроспектива ==========

Бофур был глупым. Он сам это знал. Не было в нем ни ума, ни той силы духа и тела, что свойственны нормальным гномам. Да и дара хоть к какому-нибудь стоящему ремеслу у него не было. Лишь на флейте научился играть, да выстругивать из деревяшек незатейливые игрушки-потешки для малой ребятни. За которые гномы и ломанного медяка не дали бы. Такие “игрунки” почти каждый мог и сам сделать. А люди - большинство из них, - почитали глупостью тратить монеты на потеху ребенку. Лучше хлеба кусок купить. Больше пользы будет.

Так вот и вышло, что зарабатывал он на жизнь худо-бедно обычным рудокопом. Вначале в гномьих шахтах, но лишь по молодости. Потому как… да потому. Силы в нем особо не было, и работником он был неважнецким. Бофур смирился с унизительным пониманием - другие рудокопы его просто терпели или делали вид, что его не существует. Терпели, потому как у него была сестра.

Ури, так же как и другим девушкам его народа, достались те достоинства, которые не перепали мужчинам. Не только то, что могли дать начало новой жизни. Они видели и чувствовали глубже и сильнее. А еще… а впрочем, об этом никто не должен знать…

Ничего удивительного, что они были главной драгоценностью их народа. Немыслимо, чтобы гномка на людей работала. Даже если морийка - нельзя. Всегда найдется гнусь, желающая позабавиться. Люди своих мало жалеют, а уж чужую да гномку…

Вот и дрожали над ними, прятали…

Для морийцев - везде чужих и не ко двору, - вся жизнь проходила на дороге. А дороги всегда опасны. Что им было делать, чтобы отвести от девочек-девушек и женщин чужие недобрые взоры? Только одно - рядить в мужскую одежду да цеплять ложные бороды. У гномок-то она не росла… так, пушок невесомый понизу лица.

Это благодаря морийцам и пошли среди людского рода сплетни, что женщины-гномы от мужиков неотличимы и уродливы, как не дай валар! Другие-то гномки, живущие среди других Родов, были слишком брезгливы и благоразумны, чтобы являться в людных местах. И потому же морийцев презирали - они “уродавали” своих жен и дочерей, сестёр, не могли обеспечить им хорошей, сытной и безопасной жизни. Позорили их перед людьми…

А мужчина должен и обязан заботиться о женщине, себя не жалеть. Не думать о себе и своей гордости, если ей что грозит. Хоть в лепешку расшибись.

Потому Бофура и терпели. Твердо уверены были, другой работы ему не найти, а у него сестра… жить им на что-то надо. Это было снисхождение до него, Бофура. И никакого уважения, веса в их глазах он не имел. Просто потому, что был не так силен и был… морийцем. И вот это-то было самым главным.

В юности это сильно било. Насмешливые слова, высокомерие других гномов, их многозначительные шутки… что только на лицо он и гож, да сзади неплох. Вот женщиной бы родился, другое дело.

Благо, не трогали его, юнца. Взрослому мужику постыдно недоросля трогать, у которого ни силы, ни умения сдачи дать. Хлебнул Бофур презрения и намешек по молодости, по самое горло “наелся,” а потому и не случилось у него друзей-приятелей среди гномов. Среди нормальных…

Даже став окончательно взрослым, в голове его накрепко засело - в их глазах он хуже некуда.

А вот люди…

Для них он был просто гномом. И довольно охотно брали на работу. Хоть какую. И что тут удивительного, что он окончательно ушел с шахт гномов? Да, в людских платили гораздо меньше, но среди людей-рудокопов было несравнимо уютнее. И хуже них в работе не был. Да и обычаи были добрыми - то общий перекур, то обед, то общие посиделки в таверне за кружкой-другой пива, за счет хозяина шахты. Не каждый день, а раз в седьмицу, когда хозяин деньги старшему над всеми давал. Тот часть денег на общий табак да еду отложит, а остальное поровну разделит. Да, денег почти гроши, зато жить с сестрой можно худо-бедно. И обиды нет. И когда другие в перерыве жрут - ешь со всеми, а не глотаешь голодную слюну. И после работы тебя чуть ли не силком тащут в таверну. И ты сидишь со всеми, пьешь, а вокруг смех, шутки, песни… и ты здесь почитай свой. И просят тебя спеть да сыграть на флейте.

В поселке у шахты людей жилось так хорошо, как нигде. Бофур ни разу не пожалел, что больше не “водится” с гномами. Ему, жалкому морийцу, и здесь хорошо…

А потом шахту закрыли. Тринадцать лет спокойной, почти счастливой жизни, пришёл конец. Большинство рудокопов ушли, потому как работы другой не нашлось. Остались лишь те, кто семьёй обзавелся, да и те подумывали податься в другие края. Так что Бофуру и Ури ничего не оставалось, как тоже собираться в путь-дорогу.

Люди говорят, беда не приходит одна. Ури призналась со слезами, что покуда он был в шахте, она повстречала гнома из Самоцветных Круч. Тот наврал ей с три горы, говорил что тоже устроиться в шахту работать… чуть погодя. Вот налюбуется на ее косы, вот даст она согласие на поцелуй… один-единственный… люба она ему. Красивая. Косы у неё огонь. Заморочил он Ури голову, замуж позвал, а она поверила… решила - любит. Её, морийку, любит!

А потом… а что потом…

Ясно же, что потом… исчез, пропал без следа. Она поплакала тайком от Бофура, да и смирилась. А после оказалась, он ей подарок оставил…