*************************Глава четвёртая*************************

- Сведений о Николае Ридаргутеве не имеется, - Справочная не одобрила моей любознательности, но приглядевшись, уже более доброжелательно переспросила, - через "И" или "Е" пишется? Через "Е" ?! Так и надо было говорить!!

Из узенького, словно бойница в крепостной стене, окошечка мне протянули небольшой серенький бумажный прямоугольник, на котором значилось:

"Николай Редаргутов одна тысяча девятьсот сорок... года рождения,

Дата смерти: одна тысяча девятьсот семьдесят третий год, девятнадцатое сентября.

Похоронен: энский участок Старого кладбища".

"Вот это да! Он умер именно в тот самый день, когда закончил свой дневник. Что же с ним случилось, как он умер?" Эти вопросы пронеслись в голове. Перед глазами вспыхнули последние строчки послания Николая. И я отправился в библиотеку.

Пыльная зала с вытянутыми узкими готическими окнами, с высоченными потолками и стеллажами по всем стенам и в несколько рядов, а между, лишь узкие проходы, в которые можно с трудом протиснуться даже человеку среднего телосложения. А на стеллажах полки, а на полках книги, и книги, и книги!

И библиотекарша - старушка лет семидесяти с пучком на голове и с водружёнными на носу очками, в чём-то неприметно тёмном, но аккуратном. Она приветливо посмотрела на меня. Узнав мою фамилию и то, что я писатель из Москвы, она вспомнила мои книги и искренне обрадовалась, что может помочь.

Скоро перед моими глазами уже пестрела подшивка местной "Мирьеполивской правды" от девятнадцатого сентября семьдесят третьего года и довольно большая статья в категории: "происшествия, срочно в номер":

"Сегодня во время аварии разбился рейсовый автобус. Погибли шестеро пассажиров и водитель, а также пешеход, по вине которого случилось трагическое происшествие".

Далее подробно рассказывалось о том, как автобус пытался объехать застывшего посреди дороги пешехода гражданина Николая Редаргутова. Но не объехать не остановиться водитель не смог - не справился с управлением, и автобус сшиб пешехода, а затем врезался в столб.

"Всё это происходило на улице Осторожная, в самой высокой точке Вирьяполива, - утверждалось в статье, - на горке, с которой, буквально и скатился автобус"

- Андрюша, а Вы знаете, я вспомнила тот случай, - старушка, оказывается, давно пыталась привлечь моё внимание, а я никак не мог очнуться - такая внезапно нахлынула на меня пустота и тишина.

- Да? - машинально, без всякого интереса переспросил я

- Да, да, парень - пешеход, виновник аварии - интересный такой, молодой, я тогда там неподалёку работала и видела всё. Шум, гам. Дворник ещё был Василич. Он пытался парню помочь, а я искала телефон. Знаете, это сейчас у каждого трубка в ухе, а тогда. Потом, рядом оказалась Елизавета Мунс. Хотя, Вы её вряд ли знаете, молоды слишком. Она, тогда только начинала. Именно она привела на несколько секунд - как парня-то звали, ах-да, Николай - Николая в чувство: он-то, как на неё глянул, так ещё страшнее побледнел, что-то прошептал и умер. Да, я видела. Скорая, когда приехала, врачи просто констатировали, что всё кончено. Эх, жаль молодого человека, жаль, - старушка разволновалась, и что-то подозрительно влажное сверкнуло в уголках её глаз и пропало.

Я внимательно посмотрел на библиотекаршу: а ведь я знал кто такая Елизавета Мунс. Сюда в Мирьеполив я приехал именно к ней, поскольку именно она и была хозяйкой Портрета дамы с зеркалом.

*************************Глава пятая*************************

Елизавета Мунс встретила меня на пороге своей квартиры: невысокая, подтянутая, с белыми седыми волосами, уложенными в высокую причёску. Она принадлежала к тому редкому типу женщин, которые не имеют возраста и даже в старости остаются Женщинами, Женщинами до самого конца.

Её лицо ещё хранило следы былой красоты, а пальцы - богатства.

Она улыбалась всем ртом хищно обнажая белоснежные мелкие зубы, и я неожиданно, ни к селу, ни к городу, поймал себя на мыли о том, что стоматологическая отрасль медицины у нас в стране не знает себе равных.

- Да, молодой человек, да, у меня природная санация зубов, - огорошила меня она вместо приветствия, - удивлены? У Вас по молодости всё на лице написано, - она звонко рассмеялась и подвела меня к низенькому круглому столику, на котором расположились чайные приборы.

Она указала на мягкое кресло и села напротив. Разлила чай по чашкам, и, я видел это отчётливо, приготовилась меня слушать. А ведь, по правде говоря, слушать её готовился я сам.

Некоторое время мы обменивались дежурными фразами и пили вкусный ароматный чай. Елизавета упорно не хотела говорить о картине, а всё расспрашивала меня о столице, писательстве, модных веяниях в искусстве и театре. Пока вдруг, неожиданно, не поднялась и повелительным жестом не указала на дверь в соседнее помещение, я встал и последовал за ней.

В слегка притенённой комнате на противоположной стене от двери висел холст: некая дама в полный рост в цыганской одежде, в левой руке она держала довольно большое зеркало в серебряной оправе. Зеркальная поверхность которого смотрела на зрителя. Дама имела большое сходство с Елизаветой, портрет явно писали с неё. Да, когда-то она была чертовски хороша. Такая красота вызывала в зрителях сначала опьянение, а потом...

Мягкий наклон прекрасной головки, чёрные смоляные волосы спереди гладко причёсаны и заплетены в косы, косы же запрятаны где-то на затылке. Яркие васильковые глаза, высокий гладкий лоб, нос тонкий и изящный с резко очерченными, будто бы вырезанными крыльями, чуть припухлые губы. Верхняя губка слегка приподнята и обнажает всё те же мелкие ослепительно белые зубы. Броская, смуглокожая красавица. Но что-то угрожающее просвечивало сквозь всё это очарование, и оно было неприятно.

Я озадаченно смотрел на полотно, пытаясь понять причину эту двойственности, но никак не мог.

А Елизавета прервав тишину прошептала:

- Это я! Правда, хороша? И отвратительна! Ну, признайтесь, Вы ведь об этом думали! Причём, всё это одновременно, да? Антон всегда умел схватить суть души, а тогда я была именно такой,- она замолчала и отвернулась.

- Вот Вы, молодой человек, писатель, и Вы должны, как бы это сказать, чувствовать человеческую душу. Её глубинные, потаённые изъяны. Как Фёдор Михайлович, и Лев Николаевич, и Антон Павлович ... Вот объясните мне: почему всё так нелепо!? - она вздохнула, махнула мне рукой, и мы вернулись к столику. Чашки снова наполнились чаем, а Елизавета продолжила:

*************************Глава шестая*************************

-Я приехала из Ленинграда сразу после училища совсем ещё девчонкой. В поезде познакомилась с Марией из Москвы. Мы разговорились, путь-то ведь не близкий. И как-то так получилось, что я уговорила её, и вышли мы вместе в Мирьеполиве.

Обе поступили служить в местный театр. И Маша как-то сразу приглянулась режиссёру. Он стал ей давать роли. Сначала, конечно, маленькие, но потом! Мне же повезло меньше, я не пришлась ко двору. Но, знаете, Андрей, это не мешало нам почти дружить. Хотя по натуре я и хищница - так называют меня за глаза, коллеги и просто знакомые - а к ней относилась иначе, чем к остальным. Ни то жалела её, ни то любила, не знаю. Но [тут Елизавета замолчала, вероятно, пытаясь подобрать слова ] В общем, мы дружили.