От них было столько шума, словно я оказалась на вокзале. Около пяти минут я призывал к спокойствию. Когда все расселись и, казалось, проблемы были решены, мы начали урок. Я представилась. Сразу же поднялись две руки.

– Да?

– А вы от нас быстро свалите?

– Если будете задавать подобные вопросы, то да.

Мы продолжили урок, но шум не прекращался. Кричать и ругаться мне не хотелось. Не хотелось казаться им мегерой. Мы стали повторять материал шестого класса. Пять учеников тянули руку при любом моем вопросе. Остальные сидели, потупив глаза. Некоторые просто вполголоса разговаривали между собой.

Я дала задание на повторение материала, и вот тут-то и началось.

– У меня нет тетради. – сказал один.

Я выдала ему листок.

– А у меня нет ручки. – заявил другой.

Выдала ручку.

– У нас нет учебника.

– Почему?

– Нам не досталось.

– А как же вы будете учиться?

– Мы не знаем.

– Поделитесь кто-нибудь учебником.

– Нет, они его испортят. Пусть сами покупают.

Пришлось делать ксерокопию нужных страниц.

Стоило мне только сесть, чтобы занести данные в журнал, как снова поднялся шум. Я встала и ходила кругами по классу. Дети утихли. Чувствовала себя надзирателем в тюрьме. Аж самой противно. Но другого выхода я не видела.

Ну, а пятые классы были еще совсем детьми. Они только вступили в среднюю школу. Так что им было не просто. Они привыкли, что у них был один учитель, который помогает им во всём. А я не могла разорваться. Мне хотелось донеси свой предмет, а по факту я была нянькой.

Мне поступали жалобы то на одного, то на другого. А я даже не помнила, кто это. Вот так. Я понимала, что моих моральных сил вряд ли хватит на то, чтобы стать для них авторитетом.

Прошло уже три месяца. Наступил ноябрь. Очень рано темнело, воздух был холодный и сухой. Я ждала, когда уже выпадет снег, но его всё не было. Ночью были заморозки, но днем всё таяло, создавая кашу из грязи, снега и песка на улице. Этот время года я всегда не любила. Мне не хватало света. Постоянная темнота давила на глаза. Хотелось спать всё время. Вставать к восьми утра становилось всё сложнее. Полчаса я лежала в кровати, слушая, как надрывается будильник.

Работать было тяжело. Почти каждую неделю случались какие-то казусы. На прошлой неделе я проверяла дневники и выставляла оценки. И тут увидела в одном письменное обращение ко мне:

«Елизавета Владимировна, здравствуйте! Вы поставили моему сыну двойку за поведение. Прошу объяснить, почему вы так сделали. Если мой сын не был готов по уроку, то это заслуженно. Но за поведение вы не можете поставить двойку. Прошу Вас исправить это, иначе я подам жалобу в Министерство образования.»

Я не поняла о чём речь. Какая еще двойка за поведение? Я стала смотреть оценки по моему предмету и действительно увидела эту оценку. Но ставила её не я, в тот день меня заменяла другая учительница. Мне было обидно, и даже не только за то, что оценку ставила не я, а за то, как сейчас обращаются с учителями. Никакого уважения. Не разобравшись, сразу угрожают. Они ведь не знают, что я бы и сама ушла. Да только тогда учить их детей будет некому.

Только я отошла от этого происшествия, как через три дня произошло новое. Я сидела на перемене в классе и разбирала тетради. Дети сидели по группам, почти все в телефоне. Ко мне подошли девочки и окружили меня плотным кольцом. Когда я не выгоняла учеников из класса, то девочки почти всегда стояли у моего стола. Они были очень милыми в этот момент, рассказывали мне какие-то истории и отгонять мне их было жаль, хотя они мне и мешали хоть что-то успеть за перемену. И вдруг я услышала какой-то грохот и крики.

И тут ко мне подошел мальчик Вова. У него на голове была кровь. Оказалось, что одноклассник бросил небольшую доску и угодил ему в голову. Я жутко перепугалась. Хорошо, что в столе была моя аптечка. Я быстро обработала рану. Оказалось, что ничего серьезного, просто небольшое рассечение. Но всё же это ребенок. Мы пошли к директору. Там ему ещё раз обработали рану.

– Нужно позвонить его родителям, – сказал секретарь директора.

– Да, надо.

– У тебя есть номер твоей мамы? – спросила она у мальчика.

– Да.

Мы позвонили, но трубку никто не взял.

– Она, наверное, на работе.

– А дома кто-то есть из взрослых?

– Да, бабушка.

– А у тебя есть её телефон?

– Нет.

Уже прошло минут десять со звонка. И я с ужасом думала о том, что дети могут разнести весь класс.

– Елизавета Владимировна, у Вас урок?

– Да.

– Тогда идите. Мы подождём маму мальчика.

Когда я вернулась в кабинет, весь класс стоял на ушах. Дети разбирали произошедшую ситуацию. Я провела беседу, но не думаю, что это как-то повлияет на ситуацию. Я замечала, что такие беседы мало влияли на детей. Может им и становилось стыдно на время, но всё быстро забывалось. Наверное, они не воспринимали меня всерьез. Мне было 25 лет, но всегда мне давали лет 19. Для них я была как ровня. Так что хоть я и пыталась казаться как можно более серьезной, дети чувствовали, что я сама еще была в душе самым настоящим ребёнком. С каждым днем я всё больше убеждалась, что быть учителем – это не моё призвание. Я с трудом выстраивала отношения с детьми. Они в целом относились ко мне неплохо, но дисциплина на уроках была плохая. И не то что бы даже мне не хватало твёрдости характера, просто я не хотела проявлять необходимую жесткость, потому что это было мне не свойственно. Я была спортсменкой, хоть и бывшей. Я могла заставить себя работать, я могла ставить цель, но в воспитании детей я не понимала ничего. Я не могла заставить себя погрузиться в это с головой, потому что это не занимало меня по-настоящему.

Работа учителя – это действительно призвание. И дело тут не в знании предмета, а больше в педагогических качествах. В желании и умении влиять на детей, работать над их поведением и часто даже компенсировать отсутствие воспитания от родителей. Когда я занималась спортом, мой тренер всегда настраивал меня, чтобы я делала либо дело хорошо, либо совсем не бралась. Со спортом мне это казалось правильным, а в других сферах часто не получалось. Но сейчас я понимала, что все это такой труд, что если я не готова полностью погрузиться в то, то лучше уйти.

Я часто думала, что мне надо найти цель. Я уже отошла от боли поражения, хоть это и затянулось надолго. Мне казалось, что спорт научил меня не сдаваться. Но на самом деле после того, как я вынуждена была оттуда уйти, я сдалась. И сейчас мне снова нужно выстраивать свою жизнь по кусочкам. Но я не сдамся. Я смогу вывернуть свою жизнь к тому, что будет меня устраивать.

Тем временем, нашу школу покинуло уже три учителя. А ведь еще только первая четверть закончилась. Учительница английского уволилась сразу раньше после первой зарплаты. Она была так шокирована этими грошами, которые ей перевели, что тут же написала заявление, и никакие увещевания подождать хотя бы конца четверти не помогли. Большинство моих коллег считало ее поступок дурным. Но я знала, что у нее на попечении ребенок, и прокормить его на такие деньги не представлялось возможным. Так что я ее понимала и не осуждала. Не она виновата в том, что такое вот отношение сейчас к учителям. К тому же, я знала, что на собеседование ей обещали совсем другую заработную плату, а значит, её вели в заблуждение. А другие две учительницы все-таки дождались конца четверти и ушли, так как нашли более высокооплачиваемую работу. И конечно, на их место не спешили новые учителя. Так что у администрации были поводы волноваться. Еще одно заявление, и их ждала бы неминуемая проверка из министерства. Так что они прощупывали почту у всех учителей, а особенно у новеньких. Поэтому я не удивилась, когда, зайдя в кабинет, завуч спросила у меня:

– Как Ваше настроение, Елизавета Владимировна?

Не очень хорошее.

– А что случилось?

– Очень устаю, да и нервы сдают.